Хижину, вышел опять, протянул плохо различимое в сгустившихся сумерках:
желтоватым цветом своим походил на Священный Нож Странного. Вот только
рукоять поленился сделать Хромой, но Щенка это не огорчило. Убивает ведь
не рукоять - лезвие.
радующимся бесполезной вещи. Этот нож был из камня, но не мог ни резать,
ни протыкать.
он мягкий: когда его терли о твердое, превращался в песок. Камень долго
валялся в Хижине, и Кошка не раз пыталась выкинуть его, но Хромой не
позволял: нужен. Не для дела - просто как странное. Но вот пригодился и
для дела. Хоть это и смешно - нож, который не режет.
тяжелый. Пусть. У Щенка теперь есть желанное, а у Хромого есть Закатный
Камень. Хромой доволен.
как закат...
спиной неровную частую дробь пяток по настилу: Щенок сорвался с места,
понесся взбрыкивая на бегу от распирающего восторга. Понесся... Куда? Он
мог ночевать хоть здесь, где стоял, под стеной жилища Хромого: все равно
ведь никто не пустит его под Кровлю, а своей у Щенка нет. Но вот -
помчался, заскакал, как маленький, радостно взвизгивая и подвывая.
Щенок...
запрокинул голову. Небо стремительно гасло, редкие звезды наливались в нем
белым холодным светом.
неразборчивое. Хромой приподнял влажный тяжелый полог, проскользнул
торопливо внутрь, в темноту - гладить и утешать.
снова зеленели кровлями, прорастающими ползучими травами, и умершие
множество восходов назад жили вновь, и вновь совершались дела, навсегда,
казалось, забытые, и это было так хорошо, что пробуждение ужаснуло.
сгинувшие внезапно сны... Но сны не принимали его. Они ушли, а вместе с
ними снова (уже навсегда) уходило давно пережитое, и осознание этой
повторной утраты леденило не испытанным ранее страхом. Таким сильным
страхом, что Хромой понял - причина его не в снах. Это смерть. И она
наяву. Рядом. Здесь.
старался слиться с начинающим уже сереть предутренним сумраком, влиться в
него, врасти, понять скрытое им. И - вот оно, вот! Тихий плеск сонной воды
о сваи. Не как всегда. Не просто. Тихий-тихий осторожный плеск. Еле
слышный скрип. Тихонько стукнули жерди настила (совсем рядом, вот тут), -
стукнули и стихли. И опять. И еще.
мех ложа, нащупали привычную им рукоять ножа. А прямо из пола Хижины
(шевельнись - прикоснешься) выдвинулось чуть более темное, чем сумрак.
Выдвинулось, и замерло. Потом, в шаге от первого, возникло второе, и тоже
замерло. Хромой слегка повернулся, давая простор для размаха вооруженной
руке и упор ногам, ждал, обливаясь холодным потом под оглушающий, тупой
грохот в висках.
темными, медленно, очень медленно стало вспухать, расти из пола новое,
большое, округлое... И Хромой не выдержал. С душераздирающим воплем
вспугнутого зверя он метнулся навстречу этому, лезущему, растущему, всю
тяжесть тела вложив в отчаянный удар ножом; и нож встретил твердое,
неподатливое, ответившее таким же воплем - воплем страха и неожиданной
боли. Сгустки тьмы сгинули, провалились сквозь пол, и что-то забилось,
забарахталось там, в воде - шумно, судорожно.
удаляющийся плеск, пытаясь понять. Мысли путались, метались в такт бешеным
неровным ударам в груди.
страшно - это Кошка. Приподнялась на ложе, шепчет:
кричало. Человек? Кончик ножа липкий. Хромой понюхал, лизнул - кровь.
Человек? Немой? Охотник за скальпами? Подплыл, раздвинул жерди, ухватился
руками, просунул голову... Нет. Немой не нападет один.
Напал один? Или... Или другие напавшие сумели убить бесшумно? Так, как
пытался этот? Но этот не сумел... А если другие сумели? А если в Хижинах
больше нет живых Людей - только немые? И у всех Людей вспороты шеи, и над
каждым склонились немые; они деловито и бесшумно сдирают с мертвых голов
кожу, встают, выскальзывают из Хижин, озираются алчно: где еще?..
до боли впились в рукоять ножа, сдавленное рычание клокотало в горле. Нет!
Не бывает! Нельзя убить стольких бесшумно! Настоящие Люди не умирают
молча, когда смерть грозит всем!
вдруг истошный захлебывающийся вой - пронзительный и недальний. Замерло в
груди от этого воя, кровь стала водой, тело покрылось ледяным
омерзительным потом. Кошка взметнулась с ложа, прижалась всем телом к
Хромому - трясущаяся, всхлипывающая. И тут же бросилась обратно, потому
что изо всех сил завизжала оставленная на ложе Прорвочка (только теперь
Хромой понял, почему она до сих пор молчала: Кошка зажимала ей рот рукой).
Перекликались встревоженные голоса (живые голоса, людская Речь!) и вот уже
кто-то пробежал мимо, потом второй, третий - много.
вглядываясь в предутренний сумрак. Кто-то слепо налетел на него, едва не
втолкнув обратно в Хижину, другой рванул за руку, пробегая, прокричал
неразборчивое. И Хромой сорвался с места, побежал со всеми, туда, на этот
нестихающий вопль отчаяния и смертной тоски.
новые, проталкивались, яростно работая локтями, сквозь молчаливую толпу:
"Что? Почему? Кто?" Им не отвечали, и они, выдравшись, наконец, в первые
ряды, тоже стихали, глядя и не понимая. А Хранитель все выл, скорчившись
перед входом в Святилище, рвал с головы амулеты с длинными черными
прядями, драл ногтями лицо, и непомерная тень его безобразно корячилась на
стене при свете факелов, чадящих в руках некоторых в толпе. А потом толпа
торопливо подалась в стороны, и в пятно света вошел Каменные Плечи. Вошел,
постоял, глядя на корчащегося, охрипшего уже Хранителя, легонько пнул его:
Каменные Плечи покусал губы, потеребил висящее в носу резное кольцо. Брови
его страдальчески надломились: дождаться бы рассвета, не лезть бы в
темноту, где притаилось неведомое... Нельзя. Племя должно видеть его
сильным, а сила и нерешительность не ходят одной тропой. Он отшвырнул в
сторону полог, и вместе с Косолапом вошел в Святилище. Нет, они не вошли -
ворвались. Быстро и решительно. Как воины. И старый Косматая Грудь,
помешкав, тяжело проковылял следом.
ожидании.
пламя поблекло в зыбком свете едва родившегося дня, когда они вышли,
наконец, из Хижины Убийцы Духов. Вышли, остановились у входа, странно и
пусто глядя на исходящую нетерпеливым любопытством толпу. А потом Косматая
Грудь разлепил бескровные трясущиеся губы, прокаркал глухо:
смолкла, внимая: заговорил Каменные Плечи:
голова. Убийца Духов - там. Он есть. Не ушел, не покинул - перестал быть
Убийцей Духов. Перестал быть убийцей. Звенящий Камень стал просто камнем.
Плохим камнем, мягким. Как песок...
и его глухой, едва слышный вначале голос сорвался вдруг яростным воплем:
наши Духи будут сражаться со Злыми?! Чем будем мы убивать тени немых,
когда они придут ночью сосать кровь?! Мы больше не Люди - мы падаль,
падаль, падаль и трупоедам не долго ждать наших костей!!!
тряслись от рыданий, и Люди с ужасом глядели на него и молчали.
оглушительным ревом Каменные Плечи отнял руки от изодранного, залитого
кровью и слезами лица и медленно двинулся на Хранителя:
Акунин Борис
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Василенко Иван
Шилова Юлия
Быков Василий