Что-то с памятью моей стало - опять фамилию забыл.
лучший враг Нацмена.
плывет под разведенными мостами вне подозрений у псов-сатрапов - что с
босяка возьмешь? - приплывает ночью в Разлив, находит наощупь шалаш,
расталкивает Чудесного Нацмена и доставляет того, полусонного, в Дом на
Набережной.
отвел Нацмена в уголок и тихо сказал, чтоб никто не слышал: - Никто ни
хрена не умеет, никто ни за что не отвечает. Говорим много, а дела - с
гулькин хрен. Вас-то, батенька, нам и не хватает.
Нацмен со своим знаменитым восточным акцентом. - Извините, не выспался,
всю ночь камни ворочал, ставил вопросы ребром.
вопросы ребром! Да вы спите, спите... А работу делайте на ходу. Скипидару
Чудищу под хвост - как вы думаете?
справлюсь!
карандашом к земному глобусу. - Вот Парадный Подъезд... А вот Черный
Ход... Надо бросить на штурм Зимнего логова батальон беспризорников. Вот
тут... и тут...
притихшим богатырям: - Вот кому карты профессора Фридриксонна в руки!
оно про "мильен беспризорников", потеряло ориентацию, начались у него
нервный тик и дрожь в коленках. Выползло Чудище из своей Могилевской
ставки и сказало сквозь зубы во множественном числе о самом себе:
свободу. Нате вам, подавитесь. Берите - сколько возьмете и унесете.
Смотрите только, не протяните ноги.
растаскивал по домам несъедобные землю, свободу и фабрики, Чудище Стозевое
притворилось шлангом, бросилось со шпиля Морского Пароходства на булыжную
мостовую и, как в сказке, преобразилось в многочисленных чудищ-юдищ число
не менее полу-роты лейб-гвардии Преображенского полка. Под покровом ночи
эти пресловутые лейб-гвардейцы сбрили усы, повязались белыми косынками с
красными крестами международных сестер милосердия, загрузили всея-русский
хлеб, чай, масло, мясо и яйца в грузовики "руссо-балт", и огородами,
огородами бежали из Санкт-Питербурха в Таврию, а оттуда пароходами,
пароходами эмигрировали в заморские страны: каждой Лаяйющей Голове - по
пароходу, на каждом пароходе - по Зеваяйющей Голове.
водили, в цирке выступали, груши околачивали, все пропили-проели,
переженились на француженках и ассимилировались там навсегда.
депутатов перелез через чугунные Царь-Ворота Парадного Подъезда и ворвался
в Зимнее Логово. Дали сторожу в ухо, отобрали берданку, повязали
псов-сатрапов, нагадили в античные вазы, подтерлись персидскими коврами и
принялись палить из берданки в хрустальные люстры и в китайский
фарфор-фаянс.
вверх, плясал гопака и "яблочко" и с воинскими почестями хоронил пятерых
повешенных, развешивая вместо них на фонарях псов-сатрапов.
шаляпинской уборной во МХАТе и жаловался первому народному артисту
республики:
Только усну - являются!
спектаклем горло добрым глотком горилки.
майдане коло бани?
бы им предложил. Глядишь, посидят, посидят и уйдут, - советовал народный
артист и напевал, входя в роль царя Бориса:
посередке - сам фон Бункер-Бунд, личный кредитор Саши Пушкина, одолживший
однажды поэту 60 тысяч рублей серебром, а тот возьми и подстрелись на
дуэли.
экономист Н.Ильин:
фиеста и всенародный загул.
веселье. Запрудили улицы, пили разливанное море шампанского из подвалов
Зимнего Логова.
полка.
и рукавом от бушлата; а вот первый народный артист республики - тот
закусывал горилку красной икрой и молочным поросеночком с хреном, вытирал
губы, выходил к рампе и пел: "Что день грядущий мне готовит?", тогда как
голодные бояре пили за царским столом пустую воду и грызли бутафорию - им
на сцене икра не положена.
аршинными буквами - на обломках самовластья писали собственные имена:
дома, подумал, подумал, окунул малярную кисть в свинцовые белила и
написал:
научных целях в назидание потомкам заспиртовала этот превосходный
экземпляр эксплуататора вместе с цилиндром и енотовой шубой в громадном
стеклянном чане из-под квашенной капусты.
фонтаны и прыгали со статуи Самсона, раздирающего пасть льву, сначала в
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Махров Алексей