Борис ШТЕРН

ПОВЕСТКА

Нордост возвращается домой, заправляет термос цейлонским чаем и
отправляется во двор забивать козла, хотя заведующему отделом культуры
городской молодежной газеты приличней играть в шахматы.

За трухлявым столом в ожидании партнеров уже скучают члены дворового
генерального штаба: лодочник Семен Выдров (попросту Выдра), рядом с ним
тихий человек с тихой фамилией Смирный, а также два алкоголика
неопределенных лет и занятий - Вова и Коля. У них нет права голоса. В игру
их не принимают, как низший класс, но иногда выпускают на подмену
подержаться за домино. Но Вова с Колей ни на что не претендуют, просто
хотят культурно провести вечер. Сегодня им повезло - генеральный штаб еще
не в полном сборе, и Выдра приглашает их на разминку. Вова мешает камни,
Коля заглядывает другу через плечо и готовится давать советы.

Разминка начинается.

Выдра играет, как бог, но все специфические доминошные выражения
припасены им к вечернему заседанию, и он пока снисходительно наблюдает,
как Вова то и дело рубит собственные концы. Нордост попивает чай, а его
партнер Смирный ладонью прикрывает камни от нескромных заглядываний Коли и
двумя пальцами аккуратно стыкует "бубочку к бубочке".

Во двор въезжает инвалид Федор Иванович Крюков, съездивший только что
на велосипеде из Аркадии в Отраду. Он немного запыхался.

- Куда лепишь! - предостерегает Крюков, но поздно: Вова безнадежно
сидит с зарубленным "голым" дублем, а Смирный через ход кончает.

- Ану подвинься!

Вова с Колей с почетом изгоняются из игры. Теперь Выдра играет на
пару с инвалидом Крюковым. Это чемпионская пара, равных им нет. Нордост
забывает про чай, а Смирный напряженно думает, думает, думает...

- Ставь! Не корову проигрываешь! - торопит Выдра.

- Став не речка, - глубокомысленно огрызается Смирный и ставит.

Народ потихоньку собирается на вечернее заседание генштаба. Является
всеобщий любимец - глухонемой художник-оформитель, местный Пиросманишвили.
Он специалист по шрифтам и вывескам, но пишет их с потрясающими душу
ошибками - недавно по заказу дворничихи на черных воротах им сделано
объявление строгим готическим шрифтом:

"ТУТА ЛЕТА НЕТУ".

И прочие, и прочие - двор большой.

Наконец Выдра громоподобно делает рыбу и, пока Смирный, тыча пальцем,
подсчитывает очки, достает из кармана свое любимое чтиво - настенный
женский календарь, листает и приговаривает:

- Так что скажет генеральный штаб? Какое сегодня число? Так...
Одиннадцатое апреля. В войну на зенитках кто ездил? Нету таких? Кто же
будет ставить?

- А что сегодня такое? - интересуется генеральный штаб.

- День противовоздушной обороны страны!

- Может, не надо, ребята? - говорит Нордост. - Вспомните, что было
вчера.

- А вы молчите, Михаил Борисыч, - поспешно отвечает Выдра. (На "вы" в
порядке исключения он обращается только к Нордосту.) - Вчера было десятое
апреля, святой день освобождения Одессы от немецко-фашистских оккупантов.
Немного перебрали.

- Устал я с вами бороться, - вздыхает Нордост. - Ну, пейте, пейте...
Недолго осталось.

- Почему "недолго"? - настораживается генеральный штаб.

Нордост загадочно улыбается.

- А что будет? - волнуются Вова с Колей.

- После первого мая будет введен сухой закон, - вещает Нордост.

Ему не верят, хотя знают, что Михаил Борисыч зря болтать не будет.
Нет дыма без огня, рассуждает генштаб. - Сухой закон у нас не введут, а
вот цены на водку повысить могут. Это у нас запросто. Но на этот случай
бытует такой стишок:

Водка стала стоить восемь.

Все равно мы пить не бросим!

Передайте главврачу:

Нам и десять по плечу!

Генеральный штаб недолго совещается и принимает решение: день
противовоздушной обороны страны следует отметить. Сбрасываются и
отправляют Вову с Колей в магазин. Те летят, как на крыльях, и вскоре
возвращаются с четырьмя бутылками-фаустпатронами молдавского портвейна
одесского разлива с белым аистом на этикетке.

Генеральный штаб пьет за здоровье противовоздушной обороны страны и
закусывает свежим батоном.

Свое ежедневное участие в забивании козла Михаил Борисович
глубокомысленно оправдывает тем, что козел - народная игра и его били,
бьют и будут бить по всей стране от Черного до Баренцева морей...

Он где-то прав.

Козел, несомненно, одна из самых древних игр, размышляет Михаил
Борисович. Удивительно, как это археологи до сих пор не раскопали древнее
домино? Интересно, играли скифы в козла? А древние греки? Тут можно
написать научную монографию или защитить диссертацию... Интересно, почему
до сих пор никто этого не сделал?

Наверное, потому, думает Нордост, - что описывать забивание козла -
самое неблагодарное занятие на свете. Его бьют везде одинаково, со
скандалами и специфическими выражениями - без этих выражений козел не
козел. Тут просыпаются первобытные инстинкты, руки сами ищут дубину, козел
жалобно блеет, привязанный на веревке к колу...

Бей его!

Бьют козлов разных видов: есть почтенные генеральские козлы,
быстротечные морские, есть козлы офицерские, трудовые, двойные и со
всякими ответвлениями. В старых дворах наряду с полезными и бесполезными
предметами - воротами, беседками, винтовыми лестницами, сараями, гаражами,
бахчисарайскими фонтанами без воды, придурковатыми сфинксами с отбитыми
носами, притаившимися под диким виноградом у глухой стены - наряду с ними
во дворе обязательно торчит стол для козла. Его начинают бить в апреле и
заканчивают поздней осенью. Человеческие страсти и характеры при забивании
козла проявляются лучше, чем в любой другой игре, продолжает, рассуждать
Нордост, чокаясь термосом о стакан своего партнера Смирного.

Вот Выдра... Холерический темперамент, не раскрывшийся в молодости и
сейчас наверстывающий упущенное. Закусывает и рассказывает Смирному, как
однажды излечился от всех болезней. За тридцать лет эта история всем
надоела, но Смирный вежливо слушает, будто не знает, что Выдра в молодости
так болел, что в сорок первом году получил белый билет и еле выжил в
эвакуации. Выдра рассказывает, как он шлялся по врачам, теряя от слабости
сознание, пока в пятьдесят втором году не зашел в поликлинику к своему
участковому врачу и вместо Владимира Аполлинариевича обнаружил в кабинете
выдвинутые ящики, заплаканную медсестру и какого-то гражданина в белом
халате. Выдра обрадовался новому человеку и начал привычно жаловаться:

"У меня все болит, профессор. Ежедневные головокружения, малокровие,
сердце прыгает, печень вздулась, легкие не дышат, я еле живу на свете".

Медсестра почему-то испугалась и убежала, а немного обалдевший
гражданин ответил:

"Какой я тебе профессор? Не соображаешь, что ли? Видишь, что тут
делается? Пить надо меньше".

"Доктор, я капли в рот не беру, куда мне! - удивился Выдра. -
Прочитайте историю моих болезней и выслушайте мое сердце своей трубкой".

"Какой я тебе доктор? - ответил гражданин, заинтересовавшись Выдрой.
- Если совсем не пьешь, значит, дурак".

"Так кто же ты такой? И что ты здесь делаешь в докторском кабинете?!
- запсиховал Выдра. - Фельдшер ты, что ли? Или кто? Горшки выносишь? А где
Владимир Аполлинариевич? Он меня хорошо лечил!"

"Ты потише, - ответил гражданин в белом халате, с любопытством
разглядывая Выдру. - Не понимаешь? Все как раз обстоит наоборот - твой
Владимир Аполлинариевич плохо лечил, оттого его и нету. А я здесь на
телефоне. Вот я тебе сейчас припишу лекарство..."

Этот странный гражданин порылся, в чужом ящике, нашел чистый
рецептурный бланк и мелким-мелким почерком написал следующий рецепт:

"Сто граммов водки вовнутрь перед обедом каждый день в течение
месяца. Если не поможет - курс лечения повторить. Будь здоров!"

Выдра прочитал рецепт, и до него вдруг дошло. Он понял, какому риску
подвергался в докторском кабинете. Дрожа, он вышел из поликлиники, купил
четвертушку, вернулся домой, отмерил сто грамм и впервые в жизни с
отвращением выпил, а потом закусил. В этот день он впервые заснул без
снотворного, а через месяц, в точности выполняя предписание странного
гражданина, полностью выздоровел. Как видно, его внутренние органы,
работавшие всю жизнь вразнобой, объединились на основе выписанного
лекарства. С тех пор Выдра лечится каждый день, проводя активную
алкогольную пропаганду среди соратников по забиванию козла, хотя и
признает, что лет в восемьдесят, наверно, сопьется.

Смирный вежливо кивает Выдре.

Начинается настоящая игра.

Выдра в ударе. Он бьет от души, а Смирный пригибается над столом все
ниже и ниже, шевелит губами и пытается разгадать: что, где, у кого. Он