Чтение 17–й страницы книги ~Облака~

Было жаль ее и так хотелось сделать что-нибудь, сделать так, чтобы не было
этой боли. Этой беспричинной, гнетущей меня тяжести...

Но тут, на дворе залаял пес, а вскоре там - наверху в дверь застучали -
это были три размеренных удара.

Старушка закрыла альбом, поднялась и, вытирая свои пронзительные слезы,
сказала:

- Это наши. Из того отряда, где сын, а потом внук воевали. Приходят,
приносят мне всякой снеди... Ты лежи тут тихо - не звука - понял? Тебя
найдут - меня слушать не станут. У них то... у нас то всех - особый на вас
зуб. Им то не понять, что мать чувствует.

И она оставила меня, поднялась по лесенке - заскрипела дверь и вот уже
над моей головой шумно заходили, затопали. В наполненный темной скорбью дом,
ворвался вихрь, боевых, напряженных, басистых голосов. Слова сыпались, как
снежинки, что-то спрашивали - старуха глухо отвечала - потом долго говорил
кто-то, видно командир - торжественным и сочувственным голосом - старуха
прервала его на полуслове - сказав, видно, что-нибудь вроде: "К чему эти
пустые слова? Они только принижают глубину чувств!"

Тогда командир прокашлялся и произнес что-то так, будто отдавал
приказание. Старуха возразила. Командир повторил, а старуха вздохнула,
сказала, наверное: "Что ж спрашиваете, коли все равно, ко мне не
прислушиваясь, исполните то, что задумали."

И пол задрожал от тяжести которую по нему тащили. Я видел, как по
лестнице в подвал спускались - видел ноги. Старуха отозвала их в другою
часть подвала...

Через полчаса все уже было кончено. Дом вновь погрузился в черную,
отчаянную боль, вновь стал молчаливым, неприютным, холодном. И вновь предо
мною сидела старуха, да шипела своим страдающим голосом:

- Пришли. Говорили про мужество сыночка моего, да внучка. - она
всхлипнула и, знаете дева - в самом воздухе до того напряжены были нервы,
что такой вот всхлип всего передергивал - от него в жар бросало. - ...Они. -
по ее въевшимся в самые кости морщинам катились слезы. -...Да что мне до их
хваленого мужества и памяти! Хоть на мгновенье бы заглянули они в мою память
- вот тогда и не осталось ничего от их мужества! Вот тогда бы и завыли, и
закатались бы они от боли то!...

Тут ей, с немалым трудом удалось сдержать слезы, она проницательно
взглянула на меня, сказала:

- А тебе, юноша, так хочется вырваться отсюда. Не слушать, не видеть
всего это.

- Да нет - что вы.

- Не к чему эти неискренние, вежливые возраженья. Я же вижу - ты, как
орел попавший в темницу. Помните, как у Пушкина: "Сижу за решеткой..."? Вот
вы и есть такой орел. Вам бы, знаете, летать по синему небу - свободным.
Летать среди облаков освещенных солнцем, да вдыхать ветры - вольные свежие.
А вы, волей рока, в это душной конуре... Вы же рвались еще в бреду - и
сейчас, в душе к ней же устремляетесь. О, как я вас понимаю! И вы счастливы
- не смотрите, что у вас нет теперь кисти - у такого юноши все еще впереди.
А вот я черна - сгорели мои крылья... Нет - не хочу вам больше говорить
этого. Вытерпите еще дней пять. Я буду приносить вам целебное варево. Потом,
если буду в силах, покажу вам дорогу - есть тут одна безопасная тропинка по
оврагам.

- Спасибо вам. - от всего сердца говорил я.

Когда старуха уже поднималась по лестнице, я окрикнул ее:

- А что они в мешках притащили?

- От ваших убитых оружие. Я то не хотела оставлять, но командир настаивал
- говорил - не пропадать же таким трофеям. Они и так все автоматами да
ружьями обвешанные, а тут еще эти мешки. Говорил, что их выслеживают, где-то
на хвосте висят. Здорово они вашим то, в отместку насолили.

- А наши то злые. - молвил я, и вспомнил, разбухшее от побоев,
кровоточащее лицо, и череп мягко-упругий, словно футбольный мяч.

- Потому и не хотела оставлять. Лучше бы бросили - мало его - оружия то,
что ли? Нагрянут, обыск учинят... Не за себя боюсь - за тебя. Ты, ведь,
бежишь от них. Ты, ведь, вырваться жаждешь.

Она поднялась наверх, потом - принесла мне похлебку, и, наконец, оставила
на ночь одного.

Где-то наверху, за стенами гудел ветер, слышался гул падающих снежинок; и
все казалось что там, во тьме, подкрадывается безликое и бесформенное,
жаждущее поглотить нас зло.

И посреди ночи завыла волчица. Вой был дрожащим, тоскливым -
поднимающимся до недоступных человеческому сознанию, страдальческих нот. Но
вот я понял, что вой - это растянутые имена - это все-таки человек -
приютившая меня старуха выла в ночи.

Ну а на следующий день нагрянули "наши".

Старуха, как раз была в подвале, кормила с ложки своей горьковатой,
горячей, но исцеляющей тело похлебкой.

- Ничего - скоро ты научишься левой рукой управлять также, как раньше -
правой. - сказала она, да тут повела рассказ, про дни юности своей, когда
жила она еще в горном ауле.

Как похитил ее юноша, как прятались они в пещере от гнева родных ее, как
потом юноша погиб, как Мцыри, сражаясь с горным барсом, а она думала, что
вовек не сможет полюбить другого, что жизнь кончена...

Рассказать до конца она не успела - во дворе зло залаял пес - автоматная
очередь, и сразу в след за тем, в дверь забарабанили так, что по дому
прокатилась дрожь.

Старуха встрепенулась, отставила похлебку, голосом в котором прорезал
прежняя ненависть, прошипела:

- Это ваши.

А со двора уже кричали:

- Открыть! Открыть, или дверь выламываем!

Старуха, закричала:

- Ох, стара я стара! Дайте только с кровати подняться, да до двери
доплестись!

- Нам что - мерзнуть тут что ли?! А ну... - на дверь посыпались яростные
удары.

- Будут обыскивать... - говорила она. - Слезай-ка с кровати.

Я поднялся - ноги были довольно слабыми, голова кружилась, но, для
человека, лишившегося два дня назад кисти руки - я чувствовал себя довольно
хорошо.

- Подсоби-ка! - она ухватилась за старый рояль, я подбежал к ней -
ухватил левой рукой и, вместе, нам удалось перевернуть его - он встал,
облокотившей верхней своей частью о земляную стену, и в образовавшийся проем
я, по указанию старухи и пролез. На рояль она еще накидала стульев, ящиков,
разного старого барахла и, таким образом, эта часть подвала оказалась
большой свалкой.

Я замер, выжидая. Она поспешила подняться под лестнице.

И вот, где-то над моей головою скрипят половицы и раздается резкий,
усталый голос:

- Ну что старуха? Мы тебя уже предупреждали. Мало того, что двоих
бандитов воспитала... У твоего дома вчера видели отряд вооруженных
преступников. Они вошли сюда с мешками, и вышли уже без. Так это?

Тут старуха, не смотря на то, что внутри ее все полыхало, заговорила
спокойно:

- Да, ко мне приходили. Принесли поесть-попить и ушли. Это для вас я
воспитала бандитов, а для родины своей - героев. И люди не забудут меня.

Так говорила она не потому, что боялась, что найдут оружие - с некоторых
пор она ненавидела любое оружие; не боялась она и того, что ее могут убить
эти, озлобившиеся от войны люди - жизнь для нее была мученьем, и ей она
больше не дорожила.

Она за меня волновалась, о Дева! Во мне она видела своего погибшего
внука. За меня одного, за то, что могут найти меня, она волновалась.

- Начинайте обыск! - рявкнул тот же голос. - В подвале все переверните!

Множество ног тут же заполнили мрачный дом; забегали, закричали; по полу
загрохотало - все там переворачивали вверх дном, с усердием и отвращением
искали оружие.

Вот и в подвал спустились - кто-то закричал:

- Да у Карги здесь целая темница! Ишь разрыла, старая ведьма!

А сверху слышался нервный голос:

- Сознавайся лучше сама! Где спрятала?! Потом легче будет! Не хочешь?!
Ну, пеняй на себя...

Оружие вскоре нашли, поволокли по ступеням эти тяжелые мешки, и вот уже
надрывается с отвращением ко всему "наш" командир:

- Это же наших! Ребята, вы посмотрите - на прикладе еще кровь осталась!

- Вздернуть ведьму! - закричал какой-то простой парнишка.

- Вздернем. Вздернем. - успокоил его командир. - Но сначала она расскажет
нам, где искать бандитский отряд. Расскажет про связных, расскажет все-все,
что знает. Расскажет и про другие секреты этого дома! Ты ведь здесь прячешь
еще что-то или кого-то?! Отвечай!

Старушка твердым голосом так ему ответила:

- Давай же - казни, вешай меня. Раз совести совсем нет - да я и не
страшусь смерти. Вы у меня взяли уже все, что могли взять - больше ничего не
возьмете и слова больше не услышите.

- А смотрите, как залепетала! - со злостью прокричал командир - тут звук
удара и что-то упало на пол.

- Поднять ее! - в голосе ужас перед чем-то неотвратимым, довлеющим над
говорящим.

Тут я понял, что ударили старуху, и на пол упала она.

- Что ее жалеть?! - взвился несчастный, опустошенный, но старающийся
показаться отчаянным, мужественным голос. - Она сообщница гадов! Старая -
ха! Да эта старая каждому из нас в спину нож готова всадить!... Что жалеть
то эту падлу?! Они наших-то поди не жалеют! - последние слова он выдохнул
захлебываясь, залпом.