Чтение 9–й страницы книги ~Облака~

покрывшиеся мхом, да и ставшие уже словно частью самого дуба.

Когда процессия выбежала на поляну, дог несколько раз глухо пролаял,
словно возвещая:

"Подданные! Ваш король и королева вернулись с прогулки да не одни, а с
гостями!"

И подданные выбежали. Их было не менее двух дюжин псов. В основном то
были беспородные, но была среди них и овчарка, и два пуделя, и упомянутый
уже дог.

Они грелись где-то в траве и вот уже стояли нестройную толпою, в
изумлении разглядывая котенка. А Томас, бесстрашно задрал хвост трубою, и, в
свою очередь, разглядывал их.

Король и королева (да назовем так двух мудрых псов) подошли к маленькому
котенку, вильнули возле него хвостами - что ж - дело было решено - раз так
того хотели повелители, котенок был гостем принят в лесную стаю.

Поглазев немного на невиданного гостя, собаки разошлись по своим местам.
Король же, радушно, словно бы в извинение за грубость дога, сам вызвался
показать Джою и котенку свое маленькое королевство и угостить их.

Сначала он провел их к стволу дуба и там, между корнями, открылось
большое дупло - в этой древесной пещерке лежала сухая трава, а так же -
дремал старенький пес.

После король провел их к мшистой лестнице, ведущий на подстил - эта
основательная лестница вела под углом и собаки легко могли подниматься. На
подстиле дремали, а также кувыркались щенки - следила за ними колли, которой
- нацепи на нос очки - выйдет старушка-воспитательница. Щенята радостно
повизгивали, а когда увидели такую диковинную игрушку, как котенок, пришли в
такой восторг, что залили всю поляну своим визгом.

Наконец, пришло время угощенья. Король повел их к оврагу. Там в стене,
под тенью павшего ствола, крылся вход в пещерку. У входа лежал, свернувшись
клубком, бульдог - увидев своего повелителя, он отошел в сторону да и
выпучил глазищи на Томаса...

В пещерке было прохладно, отчего лежащие на полу птичьи и заячьи тушки не
портились по несколько дней - как раз на сколько был рассчитан этот запас
предназначенный для щенков, и немощных псов.

Король благодушно перекинул Джою заячью тушку, ну а Томасу досталось
тельце какой-то птахи.

Отобедав, разомлев - двое странников пришли в благодушное настроение, и
не знали, как отблагодарить короля - Джой усиленно вилял хвостом, ну а
Томас, потягиваясь, мурлыкал...

Да... от всего своего, почти человечьего сердца, хотел собачий король
угостить своих гостей. А тушки, которые он им выделил были самые свежие.
Желудок Томаса, хоть и в первый раз, спокойно принял сырое мясо. А вот
желудок Джоя взбунтовался!

Песик почувствовал сильное недомогание и, без устали вертящийся до того
хвост, теперь сник, а сам он стоял, глядел своими печальными глазами и
тяжело дышал.

Что ж - хорошо хоть то, что отведал он сырого мяса в окружении друзей,
которые могли за ним позаботится... Он, все же, вышел из пещерки, но тут, к
великому сожалению короля, заскулил, и не мог уже дальше никуда идти.

А король остановился над ним и взором своим молвил:

"Уж извини - не знал, что ты такой неженка. Ну, ничего страшного - мы
тебя излечим, и ты привыкнешь к нашей пище!"

"Придется задержаться..." - угрюмо мотнул хвостом рыжий песик.

"Ничего страшного - ты только получше лес узнаешь".

Джою ничего не оставалось, кроме как согласиться.

* * *

"17 октября.

Пишет Дима. Да, не смотря на все то, что пережил я за эти месяцы, я,
кажется, остался прежним... Снаружи то все покрылось коркой боли, а внутри
то - внутри погребенный под этой коркой, словно в темнице - прежний я, Дима.

Все чаще стал задаваться такими неразрешимыми вопросами - что такое жизнь
и, вообще, зачем она...

Наш боевой отряд сегодня, как и целую вечность, делал что-то мерзкое, в
этой ненавидящей нас горной стране. Целый день беготня среди развалин -
кругом трескотня выстрелов - сколько трупов с сожженными лицами - плачь
голодных детей из подвалов. Но самое страшное: страшнее трупов, страшнее,
даже детского плача - это лица людей которые меня окружают. Это же мертвые
лица! Меня окружают мертвые безумцы! Они сосредоточенны до крови из носа, но
внутри то у них происходит постоянный надлом.

Из них темная, отчаянная мгла исходит и - лучше смотреть на развалины,
чем на эти растворившиеся в войне лица...

О, где ты свет?! О где ж ты лучик мой?! Господи, господи! Да где ж ты
весна моя ясная, светлая?! Как же, каждый день, в аду вспоминаю я то
мгновенье, когда видел тебя... Так и Дьявол, этот несчастный, в бессчетных
тысячелетиях, в смертной муке вспоминает те дни, когда был он еще могучим
ангелом и видел небо; и как и ему - воспоминания дают силу не умирать духу,
подниматься выше этот грязи! Болота, темного облака, топи... О, любимая,
останься со мною, не меркни! Прошу! А я, ведь, даже и не знаю твоего
имени... Но я знаю тебя лучшего кого бы то ни было во всем мире. В одном
мгновенье - вечность. Я пробыл с тобой вечность! Господи, не дай мне сойти с
ума! Вырваться - как же жажду вырваться из смерти туда - в жизнь...

Вот - что-то рвануло поблизости. Я сижу тут, забившись в угол, в
полуразрушенном доме - на улице этот адский свинцовый стрекот - кто-то вопит
- пахнет кровью - воздух упругий, гневливый - грудь давит... Еще один
разрыв... Кажется, меня зовут - нет не меня - кого-то другого.

Вот берусь писать стихотворение - понимаю, что оно может оказаться
последним... Быстрее, быстрее вырвать эти строки:

Как же жаль, что я не птица,

Нет и крыльев у меня,

И что очи боли спица,

Вырвала, лишив огня.

И вот стою в кружении,

Из стали, лиц и слов,

Весь в боли и молении,

Здесь без любви, без снов.

И круговерть железная,

Срывает кожу, плоть,

А высь - а высь небесная,

Жива - за дымом хоть.

Как жаль, что я не птица!

Да - вырваться, лететь,

За той - в душе хранится,

Лететь, над адом петь!.."

Стихотворение еще было не закончено, однако, дописать его Диме не дали;
со двора налетела целая волна отчаянных воплей, ворох взрывов, безумная
трескотня пулеметов...

К Диме подбежал их командир - лицо все в копоти, а в глазах - твердое
знание того, что надо делать и, затаенный до поры до времени, ужас от
непонимания, что это его окружает, и что за безумие, и по какой причине он
творит.

Со злобой, стараясь вырвать из груди эту боль непонимания, эту жажду
НЕДОЗВОЛИМОГО, заорал он на Диму:

- Ну, что ты тут расселся?! В атаку! На прорыв! Ты понял, рядовой?!
Встать!

Он вырвал из Диминых рук тетрадь, отбросил ее в сторону, побежал куда-то
дальше...

- Все, на прорыв! - неслось по полуразрушенному зданию эхо его воплей. -
Времени нет! Нас окружают!..

Дима вскочил было, подхватил автомат свой, но тут заскрипел зубами,
автомат отбросил, подхватил смятую тетрадь - отполз в густую тень под
рухнувшим перекрытием, забился там в самый темный угол - и, едва видя пред
собою лист, продолжил писать дрожащей рукою, и писал он теперь не шифром, но
обычным русским языком:

"И, вновь, они хотят, чтобы я бежал куда-то... Бежать... Предательство?
Трусость? Что я задумал - называют дезертирством. Не хочу оправдываться...
Да, черт, оправдываться не хочу! Хочу крикнуть во весь голос! Нам всем надо
уйти отсюда...

Здесь нет героев - здесь есть пустота,

И кто мы - не знаю, но с болью чета.

И кто создал этот рокочущий ад,

И нами порушил цветущий сей град?..

Веленьем чего, должен здесь я страдать,

И ради ли мира людей убивать?..

Кто я, - есть ли воля, иль робот пустой?

И кто нынче правит в безумии мной?..

Но, я вырываюсь из адских кругов,

Я вихрем пронзаю заслоны богов,

Я дьявол, восставший из темных оков,

Лечу ж я тебе в вое вольных ветров!