отчаянью, но при этом он знал, что никогда не сможет смирится с потерей
Лены, все время будет страдать, воздыхать, и ничего то боле; и он, решив,
что, все-таки, должен предпринять что-то решительное - вернулся к ним. Он
поджидал их возвращение возле Диминого подъезда, и, когда увидел их лица,
то, по выражению их понял то, что и ожидал: они недовольно, даже и
раздражены его возвращением: "Вот он - опять - опять он будет портить
угрюмостью и дурацкими выходками наш праздник. Даже и Лена, которая ко всем
бывала обычно нежна и радушна, взглянула на него с укоризной, спросила сухо:
"был" - сильно побледнел и потупился. Молодежь переглянулась, но уж делать
нечего - пригласили и такого гостя.
распоряжении, наказав, впрочем, чтобы: "особо то не баловали". В квартире
было три комнаты, и в большой уже поджидал гостей обильно наполненный
праздничный стол, иные две комнаты, пока шло пиршество, пустовали. Впрочем,
в одну из них вскоре, не выдержав этой муки - видеть перед собою Лену,
обнимающуюся с иным человеком - и удалился Ваня. За столом он почти ничего
не ел, не пил - а то, что по необходимости, все-таки принял, теперь угрюмо
бурчало в его ввалившемся животе. На его выходки уже перестали обращать
какое-либо внимание, и, когда он стремительно вышел в эту комнату, то никто
даже головы не повернул, никто слова ему не сказал, словно бы и не было его
уже вовсе.
вечернюю мглу комнаткой. Целую стену занимал книжный шкаф, и книг там было
столько, что всякий любящийся их человек пришел бы в восторг, ну а Ваня
отметил толстый и высокий том на торце которого серебрились буквы:
"АСТРОНОМИЯ"; он, впрочем, тут же повернулся к двери, и крепко прижался к
щели ухом, напряженно выслушивал, что происходит в соседней комнате - слова,
звон стаканов, смех, возгласы - все это, сливаясь с музыкой, неслось
беспрерывным потоком, и Ваня в напряжении в эти звуки вслушивался,
представлял, что вот сейчас зазвенит ее голос, и действительно, как отзвук
некой чудесной музыки, звучали время от времени, ее слова. А в голове его с
жаром билось: "Вот я оставлю этот дом, кончится день рожденья, и гости
разойдутся, и что же.... и зачем же ты так мучался, ежили ничего не
предпримешь, ежели ничего не изменится в ее ко мне отношении".
навеселе, и такая у них без Вани сложилась хорошая, веселая компания, что
они позабыли не о его присутствии, но и о ходе времени - непринужденный
разговор не смолкал ни на минут, а сколько уж было этих минут - то бог весь.
Так незаметно, в одно мгновенье, пролетел этот день, и теперь Ваня стоял в
темноте, и эта наполненная книгами комната, как ему временами казалось,
неприязненно глядела ему в спину, и шептала: "Ну, и что же ты? Долго еще
будешь стоять здесь и страдать?.." А Ваня ожидал, когда же наконец она
вспомнит про него, ну хоть одним словом помянет - он верил, что вот ежели
помянет, так это будет ему знаком, он распахнет дверь и... однако, Лена
говорила о чем-то постороннем, не имеющим для него никакого смысла, и, чем
дольше он стоял, тем более невыносимым становилось для него это, тем больше
его мучила та комната, и он понимал, что уж не решится открыть дверь, так,
по видимому, и простоит на этом месте до самого конца.
шептал Лене, тот любимый ее человек:
уже громче, обращаясь к Диме. - Мы отойдем ненадолго.
отпрянул от двери - в голове его жарким пульсом билось: "Вот сейчас войдут,
а я тут стою дурак дураком. И куда же мне деться, и куда же забиться?.." -
на мгновенье пришла дикая мысль распахнуть окно, и улететь, однако, в это
время на дворе разорвалась хохотом какая-то иная компания, и он тут же
отказался от этой мысли. Отступал до тех пор, пока не уткнулся спиною в
книжный шкаф, и, услышав как тот заскрипел, сам передернулся. Скрипнула
дверь и... тогда Ваня понял, что они направились в другую пустовавшую
комнату; сначала расслабленно вздохнул, но тут же заскрежетал зубами, и
решительными, широкими шагами, пересек эту комнату , пересек большую комнату
(где никто даже и не заметил его), и вот схватился за ручку, и дернул резко
дверь в ту комнату, где теперь должна была быть Лена. Ее кавалер еще не
успел закрыть дверь, еще держался за ручку, а поэтому был вытолкнут, и
столкнулся нос носом с Ваней. Кавалер был разгорячен от выпитого, лицо его
приобрело густо-пунцовый оттенок; Ваня же напротив был очень бледен, все
черточки в нем были до предела напряженны, и выступили частые крупные капли
пота - это был нездоровый, иступленный лик. Сначала кавалер даже и не узнал
его, принял неведомо за кого, даже и вскрикнул слабо. Ваня тоже растерялся,
но, когда на свет выступила вся бледная, и словно из света сотканная Лена,
вся прежняя решимость в мгновенье вернулась к нему, и он проговорил,
обращаясь к ней, и глядел неотрывно на нее своими широко распахнутыми,
блещущими очами:
больной выгляжу... Ну и что же... Леночка, ты, пожалуйста, послушай меня.
Видишь ли, я тебе должен сказать что-то, и это такое важное, что ты не
можешь отказывать. Пожалуйста, пожалуйста, Лена...
плечо, и довольно сильно встряхнул; проговорил раздраженно:
пронзительностью глядел он на Лену, и едва удерживался, чтобы не подхватить
ее, да прочь не унести. Однако, та положила руку на плечо своего кавалера, и
проговорила:
отойду. Почему бы и нет? Что за предвзятый взгляд на человека. Ваня, между
прочим, очень хороший, начитанный парень...
очень доброй девушкой, и, видя чужие страдания, всегда готова была их
разделит. Кавалер пробурчал что-то недовольно, но, все-таки, отпустил плечо
Вани, поцеловал Лену в губы, после чего прошел к столу, налил себе полный
бокал...
не мог поверить, что оно и на самом то деле наступило. Он остался один на
один с Леной в той комнате, в которой столько мучительного времени простоял
до этого. Лена тут же прошла к столу, и зажгла стоявшую там лампу, однако,
свет ее был таким тусклым, что едва-едва только мог высветить книги; углы же
оставались погруженными в мягкий, женственный полумрак.
чарующее прекрасно. - ...Умаялась то... В большой комнате забыли форточку
открыть, да и тут... - она открыла форточку, и тут же нахлынул в комнату
шелест деревьев и отдаленный гул машин. Вот она повернулась, стояла на фоне
этой открытой дверцы в ночь нескончаемую, и выжидающе глядела на Ваню, у
юноши же слова захлебнулись где-то в горле, и он не мог вымолвить больше ни
слова.
пробурчал. - Лена, я давно... уж четыре года... Я люблю тебя... Давай будем
вместе... Я летать умею... Давай улетим сейчас... Вот...
(бесконечно долгое, мучительное, как показалось ему). Лена была разочарована
- слова о полетах она посчитала бредом; иное же она предвидела, и только
надеялась, что, быть, все-таки, не разрешится все такой банальностью. Этот
порыв показался ей и глупым, и беспочвенным, сущим ребячеством, да еще, к
тому же, изрядной порцией эгоизма приправленной. Она, все-таки, видя его
муки, постаралась говорить мягким, сдержанным голосом, и хорошо построенными
предложениями изъяснила, что с со своей стороны она подобных чувств к Ване
не испытывала.
катились слезы.
который был еще более пьян нежели раньше, и даже заметно покачивался. Он с
неприязнью взглянул на Ваню, и развязным голосом, чувствуя свою правоту,
проговорил:
пообщаться.
шагнула было к двери, но тут Ваня рухнул-таки перед нею на колени, и
перехватив ее невесомую ручку, прошептал. - Пожалуйста, я молю тебя - побудь
со мной еще немножко - я кое-что очень, очень важное должен тебе
рассказать...
стало интересно, что еще такое может ей рассказать Ваня - своему кавалеру, и
сказала, чтобы он подождал еще немного. Тот пробормотал что-то
неразборчивое, и хлопнул дверь - вновь они остались вдвоем.
в глаза Лены.
шутку, но только взглянула на сияющее, торжественное лицо Вани, так и
поняла, что в душе его свершается какой-то огромный по своей значимости
переворот. Она не улыбалась более, но смотрела на него выжидающее - что-то
такое небывалое предпримет теперь этот безумец.
эту тайну. И вот я тебе раскрываю то, что и родителям никогда не говорил;
Елманов Валерий
Браун Дэн
Каменистый Артем
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Никитин Юрий