кафтане и в синем плаще, да с золотой оправкой; да с волосами золотистыми и
с золотистыми же светлыми усами да бородой; а в глаза смотреть, что в яркое
небо - нет ни в нем, ни в корабле его ни одной тени - свет один.
мягкие, светом его нагретые, в Сережиной голове взросли; а корабль облачный
вдруг стал колесницей, а впереди него два коня огнегривых на все поднебесную
раскатами вскричали, по воздуху копытами ударили, искры радужные высекли;
ярко-ярко голова Дажьбога засияла, взмахнул он удилами, да и понесся над
землею, все выше и выше в небо, и скоро слезой солнечной среди облаков
затерялся.
открылась даль совсем уж бескрайняя, завораживающая; степная; и столько в
ней покоя, и в то же время и движения и мудрости древней было, что
невозможно было окинуть вобрать ее разом; можно было только созерцать и
восхищаться на эти моря трав, на залегшие среди них реки и озера, а кой-где,
холмы, украшенные, где древами, кроны которых издали подобны были облачкам,
прилегшим отдохнуть на грудь матери земли; где деревушкам, где городкам
небольшим, ярко-купольным, сказочным.
смеялся Сережа, а гуси уже понесли их вниз к этому травяному и цветочному
морю, и когда коснулись Сережины ноги этого ковра живого, когда разошлось от
этого прикосновения по поверхности волнение, словно и впрямь по водной
поверхности, услышал он голос матери...
высвобождая из себя Сережину комнату, свист ветра за окном, да еще усталое,
напряженное лицо матери склонившейся над ним.
негромко.
снег и не было за ним видно уж не только леса, но и вообще ничего. Мать тоже
посмотрела на балкон - когда она входила в комнату, то ясно видела, как
пробежал там некий маленький зверек, хвостиком махнул, да и прыгнул прямо в
метель...
принесенный ему Максимом.
компьютер.
Смотри, как тебя отделали, все лицо распухло; вот мы сейчас на монстрах пары
выпустим.
душе легко станет, и всякие там пары уйдут. Что видишь то ведь и в тебе
откладывается, как ты не поймешь... А так сколько времени на все это уходит;
бегаем в том аду на тусклых экранах, а жизнь вокруг огромная, необъятная. Мы
не живем: понимаешь, Максим, мы не живем, а только медленно убиваем свою
жизнь перед этими экранами.
заучил? Во дурак то!.. Бр-ррр... Давай-ка играть - здесь как раз на двоих!
орут монстры; строчит, бабахает Максим, да еще приговаривает время от
времени что-то. Тяжело, одиноко Сереже: только, что он говорил о той
огромной, необъятной жизни - вот он подбежал к окну, желая увидеть ее -
увидеть что-то вроде тех просторов сказочных, цветочных; что днем он видел -
но там только ветер свистит... Вот нервно заржал на улице кто-то несчастный;
вот вновь взвыл ветер, как выл он и за час до того, как он будет выть и
через час, и всю ночь.
произнес: - Есть! - и тут же что-то массивное рухнуло там на землю.
поиграю, хоть развеется тоска эта; дождусь ночи, когда вернется белка, ну и
тогда вернусь на те поля".
перекошенными, отвратительными мордами; он крушил их без числа и без счета;
даже с яростью какой-то; стрелял и стрелял - час, второй - на глаза его
выступили слезы, от какой-то невыразимой словами тоски, а он в ярости все
крушил и крушил эти перекошенные рожи, дробил их; разлетались кишки, мозги,
а он все метался по лабиринтам...
часа наблюдал как кто-то за кем то бегал, пилил на части, визжал; видел
перекошенные от ярости лица; слышал ничего не значащие признания в любви;
видел взрывы; видел еще что-то...
Пришла мать, дала ему выпить лекарство и тоже ушла; заглянул отец, разбито
буркнул что-то.
перебежал из угла в угол; вот плеснулась в аквариуме золотая рыбка.
вот бросился к окну, покачнулся, где-то поблизости заорал монстр, что-то
кровавое протянулось сквозь тьму.
сидящую там; среди снега - на ветру. Она силилась перекричать, все
усиливающийся, перерастающий уже в настоящую бурю вой:
его назад; а между стеклами вдруг хлынула кишащая червями кровь. Мальчик
закричал, а кровь уже загустела в железа, из которого продолжала сочится с
визгливым стоном.
стремительно падал куда-то вниз.
миг куб уже врезался в какую-то поверхность. Весь перегнулся, брызгая кровью
мучительно разорвался и выбросил Сережу на ржавую поверхность.
розово-серым покрывалом; во все стороны, на сколько было видно, простиралось
что-то унылое с перекошенными железными формами. А к рукам Сережиным прирос
скорострельный бластер...
здоровенное чудище: формой напоминающее белку, но все покрытое извивающимися
щупальцами, с хвостом усеянным шипами и, наконец, с пастью из которое вместе
с изогнутыми, черными клыками, большими кусками вываливалась слизь, в
которой копошились белые черви.
убивать... нет же, нет! Я не хочу видеть это!
на кнопку "Огонь"; он заорал дико, покрылся потом; когда увидел, как белка,
наскочив на его кровавые заряды, растянулась в воздухе, так будто к лапам ее
прикреплены были грузы и стала рваться, заливая все вокруг кровью...
выскакивали все новые и новые монстры и он стрелял и стрелял в них.
оружие, зато и монстры становились все более сложными: вот летучая стая
отвратительно каркающих красноглазых слизняков, в надутых синих животах
которых что-то переваривалось - они стали пеплом; вот подводный туннель; и
здесь какие-то слизняки и последний - самый главный в этой части - с
изумрудной чешуей, плюющий розовой, живой слизью - вот и он мертв, пошел ко
дну.
него, с рисованного неба самое главное чудище: на летающим коне - у всадника
голова-череп вокруг которого бледно-желтое, словно дым из заводской трубы,
сияние. Он размахивает черным мечом и гогочет и визжит; вдруг вместо черепа
стали поочередно появляться лица тех пятерых, из парка...
и вот, наконец, главное чудище уничтожено, разбрызгивая кровавые озера, со
страшным затяжным воем падает оно на ржавую землю, и земля трясется. С неба
падают рисованные лучики и Сережа в холодном поту с мученическим стоном
просыпается.
падает слезливый не то снег, не то дождь. А Сережа весь взмок; в ужасе
бросился он к окну, распахнул его; часто вдыхая воздух, постоял некоторое
время на балконе.
не минуты. Побегу в лес сейчас же! Прочь, прочь из этого ада!"
ботинках, вернулся в комнату, и дрожащей рукой вывел на листке: "Мама, папа,
не волнуйтесь - я скоро вернусь".