метров триста, а то и четыреста. Дистанция вполне приличная - почти
стадион. Но пробегать ее следует стремительной рысцой, озабоченно морща
лоб, не замечая ничего вокруг. И только тогда ни у кого не возникает
сомнения, что шаг ваш целенаправлен. Напротив, будет расти и
цементироваться миф о вашей удивительной занятости. Ласково и благосклонно
будут глядеть вам вслед седовласые начальники, и до ушей ваших донесутся
сочувственные вздохи коллег. Весьма желательно носить с собой увесистую
папку или тот же разлохмаченный проспект. В дипломате или просто в руках.
Немаловажный штрих. Он убеждает - то бишь, делает ложь убедительной. А
здороваться надо чуть рассеянно, не сразу узнавая, и никогда не скупиться
на виноватые улыбки: мол, рад сердечно и безмерно, но, увы, ни минутки и
ни секундочки... И торопиться, торопиться - бежать не оглядываясь, ибо
оглядывающийся - подозрителен. Очень неудобно встречаться и здороваться с
людьми дважды. Еще хуже - трижды. Покоситься и промолчать - дескать,
виделись, браток, - недипломатично, здороваться вторично - глупо,
отворачивать голову - и вовсе нехорошо. Поэтому бегущий по институту
должен быть вдвойне осторожен. Следует иметь нюх на подобные вещи, и
Евгений Захарович такой нюх имел. Двигаясь по коридору, он уверенно
набирал скорость, впадая в знакомое "транспортное" состояние, когда не
хотелось ни о чем думать, и мысленная апатия согласованно вплеталась в
канву дорог.
по рельсам, и Евгений Захарович взял чуть правее. Он давно подозревал в
атлете тайного конкурента, приверженца той же "маршрутной гимнастики".
Слишком уж часто судьба сталкивала их на лестницах, в коридорах и
вестибюле. Впрочем, "конкурент" в самом деле мог оказаться занятым
человеком. Как говорится, чудесное упрямо вторгается в наши дни... И
почему бы, в конце концов, не поверить в существование этакого
талантливого бодрячка, представителя новой формации, гармонично впитавшей
в себя как физические, так и умственные достоинства. Тогда объяснима вся
эта спешка. Гений не умеет медлить, гений - это волк, настигающий добычу.
Лаборатории, кабинеты, умные разговоры, мимоходом идейку - одному,
другому, попутно в библиотеку за цитаткой... А ведь как не похож на
ученного! Даже на рядового кандидата не похож. Скорее уж кандидат по
штанге или воспитанник атлетического клуба, созданного при институте для
привлечения молодежи к науке. Вон какой богатырь! Мускулистая грудь,
столбоподобные ноги, а руки - это же не руки - шатуны какие-то! Богатырь
несся, отмахивая шатунами, нелепо пригибая могучий торс к вскидываемым
ногам. Непонятнейшая походка! Это уже на всю жизнь. Разве кто скажет
такому, что он вихляет телом, словно клоун? Это надо быть героем или
безумцем, что, впрочем, одно и то же.
рискнул. Вид у Толика тоже очень даже внушительный. Возможно, атлет даже
выслушал бы их до конца. И только потом стал бы в бойцовскую стойку...
потом, одеколоном "Шипр" и чем-то еще, идейно-здоровым, внушающим
боязливое уважение. Взвихрив воздух, атлет добрался до поворота, и через
секунду мраморная лестница загудела под его слоновьими стопами.
"нюх" подсказал, что пора заканчивать. Спустившись на родной этаж, он
заглянул в лабораторию. Здесь по-прежнему пили чай, хрустели сушками.
Попутно глазели на экран отремонтированного кем-то телевизора. Горделивые
мундиры в высоких разукрашенных фуражках, в десантных ботинках и белых
перчатках торжественно маршировали по площади. Не то Англия, не то
Испания...
Гляди, как размахались, и выверты в коленках неестественные какие-то.
Сколько у них между шеренгами? Ведь поболее метра будет! А нас, помню
гоняли плотненько, носом к затылку, и не дай бог, кто споткнется. Все
повалятся - разом!..
чью-то кость, и парад превратился в галдящий стадион. Цветность у
телевизора барахлила. Трава была красной, мяч желтым, а у ворот зевали
синелицые голкиперы. Но сюжет в целом был знаком. Распаренные игроки
энергично бегали взад-вперед, с азартом сшибались лбами, падая, жевали от
боли красную траву. Перекликаясь с телевизором, продолжало болтать радио,
и гражданственный бархат вещал о чем-то скучном, что почему-то должно было
дойти до сознания каждого...
стул и, стиснув себя в волевых тисках, попытался сосредоточиться на мысли
о проспекте. Увы, заряд иссяк, все было тщетно. Вместо проспекта думалось
о мягком диване, о белоснежной подушке и сладком нескончаемом сне с
зеленоглазой буфетчицей. Заявись в этот момент враг, Евгений Захарович
сдался бы не моргнув глазом. Сдался с одним-единственным условием - чтобы
можно было не поднимать рук и чтобы в плену ему предоставили какой-нибудь
хоть самый завалящий диван. Мутными глазами он обвел комнату. Вот здесь бы
его, у стеночки... Розовый, пышный, такой желанный... Евгений Захарович
вгляделся в стену мученическим взором, взывая к невидимому дивану, умоляя
проявиться из небытия, приласкать униженное бездельем тело. Увы, стена
безмолвствовала. Из-за фанерной плиты, втиснутой за шкаф, дразняще
выглядывали тараканьи усики. Насекомое было раздавлено еще вчера, но усы
по-прежнему казались живыми и даже как-будто чуть-чуть шевелились. Бедный
таракан-тараканище... Евгений Захарович хорошо помнил, как прижал фанерный
лист к стене и как раздался неприятный хруст. Никаких особых ощущений он
тогда не испытал - ни стыда, ни злорадства, - одну лишь легкую
брезгливость. Все-таки убийство убийству рознь, и клопы, мухи, тараканы -
вроде как не в счет, как не в счет говядина и свинина, как не в счет
бессловесная флора.
Сочащаяся из-под жестяной нашлепки пена призывно шипела, заманивала
ароматом. Материализующийся дух старика Хоттабыча обещал исполнение самых
несуразных желаний.
прошли, желаниям так и не суждено было сбыться. Сыто икнув, Евгений
Захарович заглянул под шкаф, горделиво улыбнулся. Все-таки полторы недели
- это тоже срок! Ему было на что полюбоваться. Глянцевое войско вызывающе
поблескивало в полумраке. Увеличив число воинов еще на пару голов, Евгений
Захарович развернул бутыли этикетками наружу, бережно подравнял ряды. В
скорости стеклянная армада угрожала выползти за пределы шкафа. Следовало
принимать меры, но об этом как-то не хотелось думать...
институтах не позволяют подобных вещей! А если кому-нибудь станет плохо?
Инфаркт, к примеру, или инсульт? На табуреты прикажете укладывать?!.. Так
бедолага на тех табуретах от одной обиды помрет. От окончательного, так
сказать, уничижения... Говорят, даже у обезьян, когда им вяжут руки,
принуждая бегать на задних лапах, появляются признаки гипертонии. Чего ж
требовать от людей! Пиво давало о себе знать. Без малейшего усилия Евгений
Захарович представил гигантский, наполненный криками обезьяний питомник.
Очкастые, обряженные в халаты профессора садистски заламывали обезьянам
руки, стягивали тугими бинтами. Мартышки, шимпанзе, орангутанги, подвывая
и спотыкаясь, косолапо спешили прочь. С блокнотами и стетоскопами за ними
семенили любопытствующие естествоиспытатели...
улыбающийся Костя. Он вошел неслышно, как привидение, и теперь терпеливо
ждал, когда на него обратят внимание. Худенький, неприметный, скромный...
- и не Костя, а Костик, хотя было ему за пятьдесят, и не далее, как в
прошлом году у него родился первый внук. Мелкими неуверенными шажками
Костик приблизился к столу.
Лешика. - А... Да, неплохое.
он заводил беседу с Костиком, у него неизменно возникало ощущение гложущей
тоски. Слащавые манеры коллеги обволакивали наподобие щупальцев осьминога,
и отчего-то не хватало сил разорвать эти путы, заговорить по-человечески.
Всем своим видом он словно извинялся за вторжение, за излишнюю
навязчивость. И тем не менее навязчивое вторжение продолжалось. "Гад, -
подумал Евгений Захарович. Впрочем, без особой злости. - И ведь момент
какой выбрал подходящий! Тотчас после пива. На что я сейчас способен,
позвольте вас спросить?"
Посмотри там сам.
отказывался понимать свое гуттаперчевое поведение. Но уж очень
противоречивые качества сочетал в себе Костик. С ним сложно было воевать.
Будучи на первый взгляд глупым и безропотным, он умел тем не менее
настаивать на своем, замечательно используя снисходительность окружающих и
собственный ни на что не претендующий вид. И он же удивительным образом
знал содержимое всех столов лаборатории. Подходя с просьбой, он действовал
наверняка, и, впервые сообразив это, Евгений Захарович был попросту
шокирован. Кажется, он брякнул тогда легковесное "нет", в чем тут же
Контровский Владимир
Суворов Виктор
Шилова Юлия
Русанов Владислав
Березин Федор
Каргалов Вадим