овладевает морфинистом, лишь только вы на час или два лишите его морфия. Воздух
не сытный, его глотать нельзя... в теле нет клеточки, которая бы не жаждала...
Чего? Этого нельзя ни определить, ни обчяснить. Словом, человека нет. Он
выключен. Движется, тоскует, страдает труп. Он ничего не хочет, ни о чем не
мыслит, кроме морфия. Морфия!
Смерть от жажды - райская, блаженная смерть по сравнению с жаждой морфия. Так
заживо погребенный, вероятно, ловит последние ничтожные пузырьки воздуха в
гробу и раздирает кожу на груди ногтями. Так еретик на костре стонет и
шевелится, когда первые языки ищамени лижут его ноги...
Смерть - сухая, медленная смерть...
Вот что кроется под этими профессорскими словами "тоскливое состояние".
???
Больше не могу. И вот взял и сейчас уколол себя. Вздох.
Еще вздох.
Легче. А вот... вот... мятный холодок под ложечкой...
Три шприца 3:-ного раствора. Этого мне хватит до полуночи...
Вздор. Эта запись - вздор. Не так страшно. Рано или поздно я брошу!... А сейчас
спать, спать.
Этою глупою борьбою с морфием я только мучаю в ослабляю себя.
(Далее в тетрадь вырезано десятка два страниц.)
...ря
...ять рвота в 4 час. 30 мннут.
Когда мне полегчает, запишу свои ужасные впечатления.
14 ноября 1917 г.
Итак, после побега из Москвы из лечебницы доктора... (фамилия тщательно
зачеркнута) я вновь дома. Дождь льет пеленою и скрывает от меня мир. И пусть
скроет его от меня. Он не нужен мне, как и я никому не нужен в мире. Стрельбу и
переворот я пережил еще в лечебнице. Но мысль бросить это лечение воровски
созрела у меня еще до боя на улицах Москвы. Спасибо морфию за то, что он сделал
меня храбрым. Никакая стрельба мне не страшна. Да и что вообще может испугать
человека, который думает только об одном, - о чудных божественных кристаллах.
Когда фельдшерица, совершенно терроризованная пушечным буханием...
(здесь страница вырвана.)
...вал эту страницу, чтоб никто не прочитал позорного описания того, как
человек с дипломом бежал воровски и трусливо и крал свой собственный костюм.
Да что костюм!
Рубашку я захватил больничную. Не до того было. На другой день, сделав укол,
ожвл и вернулся к доктору Н. Он встретил меня жалостливо, но сквозь эту жалость
сквозило все-таки презрение. И это напрасно. Ведь он - психиатр и должен
понимать, что я не всегда владею собой. Я болен. Что ж презирать меня? Я вернул
больничную рубашку.
Он сказал:
- Спасибо, - и добавил: - что же вы теперь думаете делать?
Я сказал бойко (я был в этот момент в состоянии эйфории):
- Я решил вернуться к себе в глушь, тем более, что отпуск мой истек. Я очень
благодарен вам за помощь, я чувствую себя значительно лучше. Буду продолжать
лечиться у себя.
Ответил он так:
- Вы ничуть не чувствуете себя лучше. Мне, право, смешно, что вы говорите это
мне. Ведь одного взгляда на ваши зрачки достаточно. Ну, кому вы говорите?..
- Я, профессор, не могу сразу отвыкнуть... в особенности теперь, когда
происходят все эти события... меня совершенно издергала стрельба...
- Она кончилась. Вот новая власть. Ложитесь опять.
Тут я вспомнил все... холодные коридоры... пустые, масляной краской выкрашенные
стены... и я ползу, как собака с перебитой ногой... чего-то жду... Чего?
Горячей ванны?.. Укольчика в 0,005 морфия. Дозы, от которой, правда, не
умирают... но только... а вся тоска остается, лежит бременем, как и лежала...
пустые ночи, рубашку, которую я изорвал на себе, умоляя, чтобы меня
выпустили?..
Нет. Нет. Изобрели морфий, вытянули его из высохших щелкающих головок
божественного растения, ну так найдите же способ и лечить без мучений! Я упрямо
покачал головой. Тут он приподнялся. И я вдруг испуганно бросился к двери. Мне
показалось, что он хочет запереть за мной дверь и силою удержать меня в
лечебнице...
Профессор побагровел.
- Я не тюремный надзиратель, - не без раздражения молвил он, - и у меня не
Бутырки. Сидите спокойно. Вы хвастались, что вы совершенно нормальны, две
недели назад. А между тем... - он выразительно повторил мой жест испуга, я вас
не держу-с.
- Профессор, верните мне мою расписку. Умоляю вас, и даже голос мой жалостливо
дрогнул.
- Пожалуйста.
Он щелкнул ключом в столе и отдал мне мою расписку (о том, что я обязуюсь
пройти весь двухмесячный курс лечения и что меня могут задержать в лечебнице и
т.д., словом, обычного типа.)
Дрожащей рукой я принял записку и спрятал, пролепетав:
Шилова Юлия
Грабб Джеф
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Витковский Евгений