докторской квартире по диагонали от дверей к окну, от окна к
дверям. Сколько таких прогулок я могу сделать? Пятнадцать или
шестнадцать - не больше. А затем мне нужно поворачивать и идти
в спальню. На марле лет шприц рядом со склянкой. Я беру его и,
небрежно смазал йодом исколотое бедро, всаживаю иголку в кожу.
Никакой боли нет. О, наоборот: я предвкушаю эйфорию, которая
сейчас возникнет. И вот она возникает. Я узнаю об этом потому,
что звуки гармошки, на которой играет обрадовавшийся весне
сторож Влас на крыльце, рваные, хриплые звуки гармошки, глухо
летящие сквозь стекло ко мне, становятся ангельскими голосами,
а грубые басы и раздувающихся мехах гудят, как небесный хор. Но
вот мгновение, и кокаин в крови по какому-то таинственному
закону, не описанному ни в какой из фармакологий, превращается
во что-то новое. Я знаю: это смесь дьявола с моей кровью. И
никнет Влас на крыльце, и я ненавижу его, а закат, беспокойно
громыхая, выжигает мне внутренностн. И так несколько раз
подряд, в течение вечера, пока я не пойму, что я отравлен.
Сердце начинает стучать так, что я чувствую его в руках, в
висках... а потом оно проваливается в бездну, и бывают секунды,
когда я мыслю о том, что более доктор Поляков не вернется к
жизни...
13 апреля.
года морфинизмом, и, предупреждаю всех, кому выпадет на долю
такая же участь, как и мне, не пробовать заменить морфий
кокмином. Кокаин - сквернейший и коварнейший яд. Вчера Анна
еле отходила меня камфарой, а сегодня я - полутруп...
6-го мая 1917 года.
дела, это не дневник, а история болезни, и у меня, очевидно,
профессиональное тяготение к моему единственному другу в мире
(если не считать моего скорбного и часто плачущего друга Анны).
себе морфий два раза в сутки в 5 часов дня (после обеда) и в 12
час. ночи перед сном.
получаю за один раз - 0,06.
Порядочно!
страшного нет. На работоспособности моей это ничуть не
отражается. Напротив, весь день я живу ночным впрыскиванием
накануне. Я великолепно справляюсь с операциями, я
безукоризненно внимателен к рецептуре и ручаюсь моим врачебным
словом, что мой морфинизм вреда моим пациентам не причинил.
Надеюсь, и не причинит. Но другое меня мучает. Мне все кажется,
что кто-нибудь узнает о моем пороке. И мне тяжело на приеме
чувствовать на своей спине тяжелый пытливый взгляд моего
ассистента-фельдшера.
меня могут предать лишь вечером, а вечером я никогда не
сталкиваюсь с ним.
счездив в уезд. Но и там мне пришлось пережить неприятные
минуты. Заведующий складом взял мое требование, в которое я
вписал предусмотрительно и всякую другую чепуху, вроде кофеина,
которого у нас сколько угодно, и говорит:
- 40 грамм морфия?
И я чувствую, что прячу глаза, как школьннк. Чувствую, что краснею...
Он говорит:
- Нет у нас такого количества. Граммов десять дам.
И действительно, у него нет, но мне кажется, что он проник в мою тайну, что он
щупает и сверлит меня глазами, и я волнуюсь и мучаюсь.
Нет, зрачки, только зрачки опасны, и поэтому поставлю себе за правило: вечером
с людьми не сталкиваться. Удобнее, морфий впрочем, места, чем мой участок, для
этого не найти, вот уже более полугода я кого не вижу, кроме моих больных. А им
до меня дела нет никакого.
18 мая.
Душная ночь. Будет гроза. Брюхо черное вдали за лесом растет и пучится. Вон и
блеснуло бледно и тревожно. Идет гроза.
Книга у меня перед глазами, и в ней написано по поводу воздержания от морфия:
"...большое беспокойство, тревожное тоскливое состояние, раздражительность,
ослабление памяти, иногда галлюцинация и небольшая степень затемнения
сознания..."
Галлюцинаций я не испытывал, но по поводу остального я могу сказать: - о, какие
тусклые, казенные, ничего не говорящие слова!
"Тоскливое состояние"!..
Нет, я, заболевший этой ужасной болезнью, предупреждаю врачей, чтобы о были
жалостливее к своим пациентам. Не "тоскливое состояние", а смерть медленная
овладевает морфинистом, лишь только вы на час или два лишите его морфия. Воздух
не сытный, его глотать нельзя... в теле нет клеточки, которая бы не жаждала...
Чего? Этого нельзя ни определить, ни обчяснить. Словом, человека нет. Он
выключен. Движется, тоскует, страдает труп. Он ничего не хочет, ни о чем не
мыслит, кроме морфия. Морфия!
Смерть от жажды - райская, блаженная смерть по сравнению с жаждой морфия. Так
заживо погребенный, вероятно, ловит последние ничтожные пузырьки воздуха в
гробу и раздирает кожу на груди ногтями. Так еретик на костре стонет и
шевелится, когда первые языки ищамени лижут его ноги...
Смерть - сухая, медленная смерть...
Вот что кроется под этими профессорскими словами "тоскливое состояние".
???
Больше не могу. И вот взял и сейчас уколол себя. Вздох.
Еще вздох.
Легче. А вот... вот... мятный холодок под ложечкой...
Три шприца 3:-ного раствора. Этого мне хватит до полуночи...
Вздор. Эта запись - вздор. Не так страшно. Рано или поздно я брошу!... А сейчас
спать, спать.
Этою глупою борьбою с морфием я только мучаю в ослабляю себя.
(Далее в тетрадь вырезано десятка два страниц.)
...ря
...ять рвота в 4 час. 30 мннут.
Когда мне полегчает, запишу свои ужасные впечатления.
14 ноября 1917 г.
Итак, после побега из Москвы из лечебницы доктора... (фамилия тщательно
зачеркнута) я вновь дома. Дождь льет пеленою и скрывает от меня мир. И пусть
скроет его от меня. Он не нужен мне, как и я никому не нужен в мире. Стрельбу и
переворот я пережил еще в лечебнице. Но мысль бросить это лечение воровски
созрела у меня еще до боя на улицах Москвы. Спасибо морфию за то, что он сделал
меня храбрым. Никакая стрельба мне не страшна. Да и что вообще может испугать
человека, который думает только об одном, - о чудных божественных кристаллах.
Когда фельдшерица, совершенно терроризованная пушечным буханием...
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Пехов Алексей