- Глотка вот захрипла, - молвил пациент.
- Ну да, вот от этого и захрипла. От этого и сыпь на груди. Посмотрите на свою
грудь...
Человек скосил глаза и глянул. Ироническнй огонек не погасал в глазах.
- Мне бы вот глотку полечить, - вымолвил он.
"Что это он все свое? - уже с некоторым нетерпением подумал я, - я про сифилис,
а он про глотку! "
- Слушайте, дядя, - продолжал я вслух, - глотка дело второстепенное. Глотке мы
тоже поможем, но самое главное, нужно вашу общую болезнь лечить. И долго вам
придется лечиться - два года.
Тут пациент вытарашил на меня глаза. И в них я прочел свой приговор: "Да ты,
доктор, рехнулся!"
- Что ж так долго? - спросил пациент - Как это так два года?! Мне бы
какого-нибудь полоскания для глотки...
Внутри у меня все загорелось. И я стал говорить. Я уже не боялся испугать его.
О, нет, напротив, я намекнул, что и нос может провалиться. Я рассказал о том,
что ждет моего пациента впереди, в случае, если он не будет лечиться как
следует. Я коснулся вопроса о заразительности сифилиса и долго говорил о
тарелках, ложках и чашках, об отдельном полотенце...
- Вы женаты? - спросил я.
- Женат, - измлуенно отозвался пациент.
- Жену немедленно пришлите ко мне! - взволновано и страстно говорил я. - Ведь,
она тоже, наверное, больна?
- Жену?! - спросил пациент и с великим удивлением всмотрелся в меня.
Так мы и продолжали разговор. Он, помаргивая, смотрел в мои зрачки, а я в его.
Вернее, это был не разговор, а мой монолог. Блестящий монолог, за который любой
из профессоров поставил бы пятерку пятикурснику. Я обнаружил у себя
громаднейшие познания в области сифилидологии и недюжнную сметку. Она заполнила
темные дырки в тех местах, где не хватало строк немецких и русских учебников. Я
рассказал о том, что бывает с костями нелеченного сифилитика, а попутно очертил
и прогрессивный паралич. Потомство! А как жену спасти?! Или, если она заражена,
а заражена она наверное, то как ее лечить? Наконец, поток мой иссяк, и
застенчнвым движением я вынул из кармана справочник в красном переплете с
золотыми буквами. Верный друг мой, с которым я не расставался на первых шагах
моего трудного пути, сколько раз он выручал меня, когда проклятые рецептурные
вопросы разверзали черную пасть передо мной! Я украдкой, в то время, как
пациент одевался, перелистывал странички и нашел то, что мне было нужно.
Ртутная мазь - великое средство.
- Вы будете делать втирания. Вам дадут шесть пакетиков мази. Будете втирать по
одному пакетику в день... вот так...
И я наглядно и с жаром показал, как нужно втирать, и сам пустую ладонь втирал в
халат...
- ...Сегодня - в руку, завтра - в ногу, потом опять в руку - другую. Когда
сделаете шесть втираний, вымоетесь и придете ко мне. Обязательно. Слышите?
Обязательно! Да! Кроме того, нужно внимательно следить за зубами и вообще за
ртом, пока будете лечиться. Я вам дам полоскание. После еды обязательно
полощите...
- И глотку? - спросил пациент хрипло, и тут я заметил, что при слове
"полоскание" он оживился.
- Да, да, и глотку.
Через несколько минут желтая спина тулупа уходила с моих глаз в двери, а ей
навстречу протискивалась бабья голова в платке.
А еще через несколько минут, пробегая по полутемному коридору из амбулаторного
своего кабинета в аптеку за папиросами, я услыхал бегло хриплый шопот:
- Плохо лечит. Молодой. Понимаешь, глотку заложило, а он смотрит, смотрит... то
грудь, то живот. Тут делов полно, а на больницу полдня. Пока выедешь, - вот те
и ночь. О, Господи! Глотка болит, а он мази на ноги дает.
- Без внимания, без внимания, - подтвердил бабий голос, с некоторым
дребезжанием и вдруг осекся. Это я, как привидение, промелькнул в своем белом
халате. Не вытерпел, оглянулся и узнал в полутьме бороденку, похожую на
бороденку из пакли, и набрякшие веки и куриный глаз. Да и голос с грозной
хрипотой узнал. Я втянул голову в плечи, как-то воровато счежился, точно был
виноват, исчез, ясно чувствуя какую-то ссадину, нагоравшую в душе. Мне было
страшно.
Неужто же все впустую?..
...Не может быть! И месяц я сыщнически внимательно проглядывал на каждом приеме
по утрам амбулаторную книгу, ожидая встретить фамилию жены внимательного
слушателя моего монолога о сифилисе. Месяц я ждал его самого. И не дождался
никого. И через месяц он угас в моей памяти, перестал тревожнть, забылся...
Потому что шли новые и новые и каждый день моей работы в забытой глуши нес для
меня изумительные случаи, каверзные вещи, заставлявшие меня изнурять мой мозг,
сотни раз теряться и вновь обретать присутствие духа и вновь окрыляться на
борьбу.
Теперь, когда прошло много лет, вдалеке от забытой облупленной белой больницы,
я вспоминаю звездную сыпь на его груди. Где он? Что делает? Ах, я знаю, знаю.
Если он жив, время от времени, он и его жена ездят в местную больницу. Жалуются
на язвы на ногах. Я ясно представляю, как он разматывает портянки, ищет
сочувствия. И молодой врач, мужчина или женщина, в беленьком штопаном халате,
склоняется к ногам, давит пальцем кость выше язвы, ищет причины. Находит и
пишет в книге: "Луес 3", потом спрашивает, не давали ли ему для лечения черную
мазь.
И вот тогда, как я вспоминаю его, он вспомнит меня, 17-й год, снег за окном и
шесть пакетиков в вощеной бумаге, шесть неиспользованных липких комков.
- Как же, как же, давал... - скажет он и поглядит, но уже без иронни, а с
черноватой тревогой в глазах. И врач выпишет ему иодистый калий, быть может,
назначит другое лечение. Так же, быть может, заглянет, как и я, в справочник...
Привет вам, мой товарищ!
"...еще, дражайшая супруга, передайте низкий поклон дяде Софрону Ивановичу. А,
кроме того, дорогая супруга, счездите к нашему доктору, пока ему себе, как я
уже полгода больной дурной болью сифилем. А на побывке у вас не открылся.
Примите лечение.
Супруг Ваш. Ан. Буков."
Молодая женщнна зажала рот концом байкового платка, села на лавку и затряслась
от плача. Завитки ее светлых волос, намокшие от растаявшего снега, выбились на
лоб.
- Подлец он? А?! - выкрикнула она.
- Подпец, - твердо ответил я.
Затем настало и самое трудное и мучительное. Нужно было успокоить ее. А как
успокоить? Под гул голосов, нетерпеливо ждущих в приемной, мы долго
шептались...
Где-то в глубине моей души, еще не притупившейся к человеческому страданию, я
разыскал теплые слова. Прежде всего я постарался убить в ней страх. Говорил,
что ничего еще ровно не известно и до исследования предаваться отчаянию нельзя.
Да и после исследования ему не место: я рассказал о том, с каким успехом мы
лечим эту дурную болезнь - сифилис.
- Подлец, подлец, - всхлипнула молодая женщнна и давилась слезами.
- Подлец, - вторил я.
Так довольно долго мы называли бранными словами "дражайшего супруга",
побывавшего дома и отбывшего в город Москву.