Чтение 4–й страницы книги ~Любовница смерти~

произойдет здесь, на этой катафалкообразной кровати с резными столбиками и
тяжелым балдахином? А телефонировать -- это современно, элегантно, столично.

Петин отец-врач, у него дома обязательно должен быть аппарат.

Коломбина взяла со столика изящную брошюру "Московские телефонные
абоненты" и -- надо же -- сразу раскрыла ее на букве "Л". Вот, пожалуйста:
"Теренций Савельевич Лилейко, д-р медицины -- 3128". Разве это не перст
судьбы?

Она немножко постояла перед лакированным ящиком с блестящими
металлическими кружками и колпачками, сконцентрировала волю. Отчаянным
движением покрутила рычажок, и когда медный голос пропищал в трубку:
"Центральная", быстро произнесла четыре цифры.

Пока ждала, вдруг сообразила, что заготовленная фраза для телефонного
разговора не годится. "Какой сибирский снег? -- спросит Петя. -- Кто это
говорит? И с какой стати я должен с вами, сударыня, что-то делать?"

Для куражу раскрыла купленный на вокзале костяной японский портсигар и
закурила первую в жизни папиросу (пахитоска, которую Маша Миронова один раз
зажгла в пятом классе, не в счет -- тогда она еще понятия не имела, что
табачный дым полагается вдыхать). Оперлась локтем о столик, повернулась к
зеркалу чуть боком, прищурила глаза. Что ж -- недурна, интересна и даже,
пожалуй, загадочна.

-- Квартира доктора Лилейко, -- послышался в трубке женский голос. --
Кого вам угодно?

Курильщица немножко растерялась -- почему-то была уверена, что подойдет
непременно Петя, однако тут же выругала себя. Какая глупая! Разумеется, он
живет не один. Там и родители, и прислуга, и еще, возможно, какие-нибудь
братья и сестры. Получалось, что, в сущности, она знает о нем совсем
немного: что он студент, пишет стихи, замечательно говорит о красоте
трагической смерти. И еще что целуется он гораздо лучше, чем Костя Левониди,
бывший будущий жених, решительно отставленный за скучную положительность и
приземленность.

-- Это знакомая Петра Теренциевича, -- пролепетала Коломбина самым
тривиальным манером. -- Некто Миронова.

Через минуту в трубке зазвучал знакомый баритон с обворожительной
московской растяжкой:

-- Хелло? Это госпожа Миронова? Помощница профессора Зимина?

К этому моменту обитательница шикарного нумера уже взяла себя в руки.
Пустив в раструб аппарата струйку сизого дыма, прошептала:

-- Это я, Коломбина.

-- Кто-кто? -- удивился Петя. -- Так вы не госпожа Миронова с кафедры
римского права? Пришлось пояснить непонятливому:

-- Помнишь беседку над Ангарой? Помнишь, как ты называл меня
"Коломбиной"? -- И сразу после этого отлично встала дорожная заготовка. --
Это я. Как сибирский снег на голову. Приехала к тебе. Делай со мной, что
хочешь. Знаешь отель "Элизиум"? -- После звучного слова она сделала паузу.
-- Приезжай. Жду.

Проняло! Петя часто задышал и стал говорить гулко -- вероятно, прикрыл
трубку ладонью.

-- Машенька, то есть Коломбина, я ужасно рад, что вы приехали... -- Они
и в самом деле были в Иркутске на "вы", но сейчас это обращение показалось
искательнице приключений неуместным, даже оскорбительным. -- Действительно,
как снег... Нет, то есть это просто замечательно! Только прибыть к вам
сейчас я никак не смогу. У меня завтра переэкзаменовка. Да и поздно,
маменька пристанет с расспросами...

И дальше залепетал что-то уж совсем жалкое о проваленном экзамене и
честном слове, данном отцу.

Отражение в зеркале захлопало светлыми ресницами, уголки губ поползли
книзу. Кто бы мог подумать, что коварный соблазнитель Арлекин перед любовной
эскападой должен отпрашиваться у маменьки. Да и зря потраченных пятнадцати
рублей было ужасно жалко.

-- Зачем вы в Москву? -- прошептал Петя. -- Неужто специально для того,
чтобы свидеться со мной?

Она рассмеялась -- получилось очень хорошо, с хрипотцой. Надо полагать,
из-за папиросы. Чтобы не слишком заносился, сказала загадочно:

-- Встреча с тобой -- не более чем прелюдия к иной Встрече. Ты меня
понимаешь?

И продекламировала из Петиного же стихотворения:

Жизнь прожить, как звенящую строчку.

Не колеблясь, поставить в ней точку.

Тогда, в беседке, прежняя, еще глупенькая Маша со счастливой улыбкой
прошептала (теперь стыдно вспомнить): "Это, верно, и есть счастье".
Московский гость снисходительно улыбнулся: "Счастье, Машенька, это совсем
другое. Счастье -- не мимолетное мгновение, а вечность. Не запятая, а
точка". И прочел стихотворение про строчку и точку. Маша вспыхнула, рывком
высвободилась из его объятий и встала на самый край обрыва, под которым
вздыхала темная вода. "Хочешь, поставлю точку прямо сейчас? -- воскликнула
она. -- Думаешь, испугаюсь?"

-- Вы... Ты это серьезно? -- прозвучало в трубке совсем уж тихо. -- Не
думай, я не забыл...

-- Еще бы не серьезно, -- усмехнулась она, заинтригованная особенной
интонацией, прозвучавшей в Петином голосе.

-- Одно к одному... -- зашептал Петя непонятное. -- Как раз и
вакансия... Рок. Судьба... Эх, была не была... Вот что... Давайте, то есть
давай встретимся завтра, в четверть девятого... Да, именно в четверть... Ну
где бы?

Сердце Коломбины забилось быстро-быстро -- она попыталась угадать,
какое место назначит он для свидания. Парк? Мост? Бульвар? А заодно
попробовала сосчитать, по средствам ли будет оставить за собой нумер в
"Элизиуме" еще на одну ночь. Это выйдет тридцать рублей, целый месяц жизни!
Безумие!

Но Петя сказал:

-- Подле Ягодного рынка на Болоте.

-- На каком еще болоте? -- поразилась Коломбина.

-- На Болотной площади, это близко от "Элизиума". А оттуда я повезу
тебя в одно совершенно особенное место, где ты повстречаешь совершенно
особенных людей.

Он произнес это так таинственно, так торжественно, что Коломбина не
испытала и тени разочарования -- наоборот, явственно ощутила тот самый
волшебный "трепет без конца" и поняла: приключения начинаются. Пусть не
совсем так, как ей представлялось, но все же в Город Грез она приехала не
зря.

До поздней ночи сидела в кресле у распахнутого окна, кутаясь в плэд, и
смотрела, как по Москве-реке плывут темные баржи с покачивающимися
фонариками.

Было ужасно любопытно, что это за "особенные люди" такие.

Поскорей бы уж наступил завтрашний вечер!

Последний миг Клеопатры

Когда Коломбина проснулась на необъятном ложе, так и не ставшем алтарем
любви, до вечера все равно было еще очень далеко. Она понежилась на пуховой
перине, протелефонировала на первый этаж, чтобы принесли кофе, и в
ознаменование новой, утонченной жизни выпила его без сливок и сахару. Было
горько и невкусно, зато богемно.

В фойе, уже расплатившись за нумер и сдав чемоданы в камеру хранения,
пролистала страницы объявлений "Московских губернских ведомостей". Выписала
несколько адресов, выбирая дома не ниже трех этажей и чтоб квартира была
непременно на самом верху.

Поторговалась с извозчиком: он хотел три рубля, она давала рубль,
столковались за рубль сорок. Цена хорошая, если учесть, что за эту сумму
ванька взялся свозить барышню по всем четырем адресам, но получилось, что
все одно переплатила -- первая же квартира, в самом что ни есть центре, в
Китай-городе, так понравилась приезжей, что ехать дальше смысла не было.
Попробовала откупиться от извозчика рублем (и то много, за пятнадцать-то
минут), но он, психолог, сразил провинциалку словами: "У нас в Москве будь
хоть вор, да держи уговор". Покраснела и заплатила, только потребовала, чтоб
доставил из "Элизиума" багаж, и на этом стояла твердо.

Квартира была истинное загляденье. И месячная плата по московским ценам
недорогая -- как одна ночевка в "Элизиуме". В Иркутске за такие деньги,
конечно, можно снять целый дом с садом и прислугой, ну так ведь тут не
сибирская глушь, а Первопрестольная.

Да в Иркутске этаких домов и не видывали. Высоченный, в шесть этажей!
Двор весь каменный, ни травиночки. Сразу чувствуется, что живешь в настоящем
городе, а не в деревне. Переулочек, куда выходят окна комнаты,
узкий-преузкий. Если в кухне встать на табурет и выглянуть в форточку, видно
кремлевские башни и шпили Исторического музея.

Жилье, правда, располагалось не в мансарде и не на чердаке, как мечтала
Коломбина, но зато на последнем этаже. Прибавьте к этому полную меблировку,
газовое освещение, чугунную американскую плиту. А сама квартира! Коломбина в
жизни не видывала ничего столь восхитительно нееуразного.

Как войдешь с лестницы -- коридорчик. Из него направо вход в жилую
комнату (единственную), из комнаты поворачиваешь налево и оказываешься в
кухоньке, там налево опять проход, где ватер-клозет с умывальником и ванной,
а дальше коридор опять выводил в прихожую. Получалось этакое нелепейшее
кольцо, непонятно кем и для какой надобности спроектированное.

При комнате имелся балкон, в который новоиспеченная москвичка сразу
влюбилась. Был он широкий, с ажурной чугунной решеткой, и -- что особенно
пленяло своей бессмысленностью -- в оградку врезана калитка. Зачем --
непонятно. Может быть, строитель предполагал прикрепить снаружи пожарную