было дальше, Тюльпанов не видел, потому что уже выскочил за дверь.
жандармов.
вестибюлю. Анисий за ним.
на чистейшем русском языке.
козырек. - Минут пять как вышли. А ихняя провожатая, сказали, еще побудут.
А вы - смотреть в оба!
пришлось скакать на одной ноге. Вот ограда кончилась, впереди белая лента
дороги, черные деревья и кусты. Ни души. Тюльпанов закружился на месте,
словно курица с оттяпанной башкой. Где искать? Куда бежать?
гигантский город. Он был почти невидим, лишь кое-где протянулись редкие
цепочки уличных фонарей, но чернота была не пустая, а явно живая - что-то
там, внизу, сонно дышало, вздыхало, постанывало. Дунул ветер, погнал по
земле белую труху, и Анисия в его тонком халате пробрало до костей.
доносились грохот, ругань и крики.
по улице, со всех ног кинулись к лестнице.
растерзанного, визжащего от ярости Масы, а вахмистр, утирая рукавом красную
юшку, целил в японца из револьвера.
живот:
как обращаться к странному начальсту. - Так что, ваше индейство, стоим
внизу, смотрим в оба - как приказано. Вдруг сверху баба кричит. "Караул,
кричит, убивают! Спасите!" Мы сюда. Глядим, этот косоглазый давешнюю
старушку, что с барышней была, на пол повалил и, гад, за горло хватает. Она,
бедная, "Спасите! - кричит. - Залез вор-китаец, напал!" Этот что-то
по-своему бормочет: "Мусина-мусина!" Здоровый, черт. Мне вон зуб выбил,
Терещенке скулу свернул.
советник, да, видно, сильно, - жандарм стал белее мела.
куда-нибудь. Сыщется. Не извольте... Ой, больно!
засовывая ноги в туфли.
ответил надворный советник.
происходили какие-то непонятные перемены. На гладком лбу возникла поперечная
складка, уголки губы поползли вниз, глаза зажмурились. Потом задрожали
плечи, и Анисий напугался не на шутку - уж не собирается ли Эраст Петрович
разрыдаться.
неудержимом, легкомысленнейшем хохоте.
направлению к Калужскому шоссе. То и дело оглядывался - нет ли погони, не
нырнуть ли в кусты, которые, слава те Господи, произрастали в изобилии по
обе стороны дороги.
облегчения он сел прямо на обочину, зачерпнул ладонью снег и приложил к
вспотевшему лбу. Чертов носище окончательно сполз набок. Момус оторвал
нашлепку, швырнул в сугроб.
- Это был наш знакомый мсье Фандорин и его жандармский Лепорелло. Здорово
они меня раскатали. По первому разряду.
следующий день возникла идея грандиозной операции, которую Момус так и
назвал: "Гранд-Операсьон".
обстоятельств.
предосторожностями. Как рассвело, Момус сходил на толкучку, закупил
необходимой экипировки на общую сумму в три рубля семьдесят три с половиной
копейки. Снял с лица всякий грим, надел картуз-пятиклинку, ватный телогрей,
сапоги с калошами и превратился в неприметного мещанчика.
полушубке и большущих валенках она стала неотличима от шустрых московских
подростков вроде тех, что шныряют по Сухаревке - только за карман держись.
заправского щипача. Однажды в Самаре, когда сидели на мели, ловко вынула у
купчины из жилета дедовские часы луковицей. Часы были дрянь, но Момус знал,
что купчина ими дорожит. Безутешный Тит Титыч назначил за семейное достояние
награду в тысячу рублей и долго благодарил студентика, нашедшего часы в
придорожной канаве. Потом на эту тысячу Момус открыл в мирном городе
китайскую аптеку и очень недурно поторговал чудодейственными травками и
корешками от разных купеческих болезней.
французы, - в унынии. Момус предполагал, что на вокзалах их будут стеречь
агенты, и принял меры.
Петербург все вещи графини Адди. Правда, не удержался и приписал в
сопроводительной квитанции: "Пиковой даме от пикового валета". Нефритовые
четки и занятные гравюрки отослал на Малую Никитскую с городской почтой, и
тут уж ничего приписывать не стал, поостерегся.
заранее, чтоб их погрузили на завтрашний поезд. Сами же с Мимочкой шли
пешком. За Дорогомиловской заставой Момус собирался нанять ямщика, доехать
на санях до первой железнодорожной станции, Можайска, и только там, уже
завтра, воссоединиться с багажом.
последний день бесшабашной Сырной недели. Завтра с рассвета начнутся говения
и моления, снимут с уличных фонарей цветные шары, разберут расписные
балаганы, сильно поубавится пьяных, но сегодня народ еще догуливал, допивал
и доедал.
горки:
сельдяными головами, с кашей, с медом, с икрой. Турецкий фокусник в красной
феске засовывал в белозубую пасть кривые ятаганы. Скоморох ходил на руках и
потешно дрыгал ногами. Какой-то чумазый, в кожаном фартуке, с голой грудью,
изрыгал изо рта языки пламени.
роль, потребовала купить ей ядовито-красного петушка на палочке и с
удовольствием облизывала дрянное угощение острым розовым язычком, хотя в
обычной жизни отдавала предпочтение швейцарскому шоколаду, которого могла
умять до пяти плиток в день.
богатой, торговой церкви Смоленской Божьей Матери длинной вереницей сидели
нищие, кланялись в землю, просили у православных прощения и сами прощали.
подношением - кто нес блинок, кто шкалик водки, кто копеечку.
горностаевой шубе, с непокрытой плешастой головой. Перекрестил одутловатую,
небогоугодную физиономию, зычно крикнул:
Свержин Владимир
Белов Вольф
Каменистый Артем
Бажанов Олег
Шилова Юлия
Андреев Николай