Момусу вокруг горла снова обвилась обжигающая змея кнута, и вопль перешел в
хрип.
привязали к одной веревке, другую к другой, потянули, и через минуту Момус
буквой Y заболтался над стругаными досками. Седая борода свесилась, щекоча
лицо, хламида сползла вниз, обнажив ноги в узких чикчирах и сапогах со
шпорами. Собирался Момус на улице сорвать седину, скинуть рубище и
преобразиться в лихого гусара - поди-ка распознай в таком "отшельника".
большими деньжищами в другой, но вместо этого, погубленный подлым германским
изобретением, болтался он теперь лицом к близкой, но увы, недосягаемой
дверке, за которой были снежная ночь, спасительные санки, фортуна и жизнь.
интересовал. Извернулся и увидел, как немой показывает четыре пальца.
поспешать некуда. Лучше полегоньку, по чуть-чуть.
усвоил урок и здорово напуган, честное слово. У меня есть кое-какие
сбережения.
человек.
произнес Еропкин, как бы разговаривая сам с собой.
собственной.
самом деле и оставалось от предыдущих московских операций. - А мальчишка не
виноват, он малахольный!
ног что-то лопнуло и хрустнуло. Но боли не было.
поглубже. На полвершочка. Чтоб взвыл. И дальше валяй по стольку же, покуда
на веревках две половинки не заболтаются.
что Кузьма первым, виртуозным ударом рассек рейтузы по шву, не задев тела.
когда-то звали Митенькой Саввиным. Пошли архангела или хотя бы самого
захудалого ангела. Спаси, Господи. Клянусь, что впредь буду потрошить только
гадов подколодных вроде Еропкина, и боле никого. Честное благородное слово,
Господи.
штриховкой мокрого снегопада. Потом ночь отодвинулась и стала фоном - ее
заслонил стройный силуэт в длинной приталенной шубе, в высоком цилиндре, с
тросточкой.
равно смуглота до конца не сошла. У Эраста Петровича тоже, но ему, писаному
красавцу, это даже шло, получилось навроде густого загара. А у Тюльпанова
ореховая мазь, полиняв, расположилась по личности островками, и стал он
теперь похож на африканскую жирафу - пятнистый, тонкошеий, только вот малого
росточка. Зато, нет худа без добра, начисто сошли прыщи. Совсем, будто их и
не было никогда. Ну, а кожа через две-три недельки просветлится - шеф
обещал. И стриженые волоса тоже отрастут, никуда не денутся.
сообщницу (о которой Анисий вспоминал не иначе как со вздохом и сладким
замиранием в разных частях души и тела), состоялся у них с надворным
советником недлинный, но важный разговор.
опозорились, но московские г-гастроли Пикового валета, надо полагать, на
этом закончены. Что думаете делать дальше? Хотите вернуться в управление?
смуглотой было и не видно. Мысль о возвращении к жалкому курьерскому поприщу
после всех удивительных приключений последних двух недель предстала перед
ним во всей своей невыносимости.
лестным образом. Вы ведь не виноваты, что я оказался не на д-должной высоте.
Порекомендую перевести вас в следственную или в оперативную часть - как
пожелаете. Но есть у меня для вас, Тюльпанов, и другое предложение...
потрясенный блестящей перспективой триумфального возвращения в жандармское,
а с другой, предчувствуя, что сейчас будет высказано и нечто, еще более
головокружительное.
мной, я могу предложить вам место моего помощника. Постоянный ассистент
полагается мне по должности, однако до сих пор я этим правом не пользовался,
предпочитал обходиться один. Но вы меня, пожалуй, устроили бы. Вам не
хватает знания людей, вы чрезмерно склонны к рефлексированию и недостаточно
верите в свои силы. Но те же самые качества могут в нашем деле быть весьма
полезны, если п-повернуть их в нужном направлении.
недостаток этот восполним. Колебаться перед принятием решения тоже полезно.
Лишь бы потом, уже решившись, не медлить. А неверие в свои силы оберегает от
шапкозакидательства и небрежностей, оно может развиться в благотворную
п-предусмотрительность. Главное же, Тюльпанов, ваше достоинство состоит в
том, что страх попасть в постыдное положение у вас сильнее физической
боязни, а значит, в любой ситуации вы будете стараться вести себя
д-достойным образом. Это меня устраивает. Да и соображаете вы совсем недурно
для пяти классов реального училища. Что скажете?
сейчас чудесный сон кончится, он протрет глаза и увидит свою убогую
комнатенку, и мокрая Сонька хнычет, а за окном дождь со снегом, и пора
бежать на службу бумажки разносить.
получите чин коллежского регистратора. Должность ваша будет называться
длинно: "личный помощник чиновника для особых поручений при московском
генерал-губеранторе". Жалованье - 50 рублей в месяц и какие-то там еще
квартальные выплаты, точно не п-помню. Получите подъемные и казенную
квартиру, ибо мне понадобится, чтоб вы жили неподалеку. Конечно, п-переезд
вам может оказаться некстати, но обещаю, что квартира будет удобной и хорошо
приспособленной для ваших семейных обстоятельств.
неопределенный жест. - Масе велено найти новую прислугу: кухарку и
г-горничную. Раз уж вы будете жить по соседству, они могут обслуживать и
вас.
и окончательный конфуз.
больше не хочу! Мне и так более чем достаточно! Я молчал не в том смысле...
- Он запнулся, не зная, как закончить.
первое задание вам будет такое: на всякий случай, ибо береженого Бог
бережет... Последите-ка недельку-другую за газетами. И еще я распоряжусь,
чтобы от полицеймейстера вам ежедневно присылали на просмотр "Полицейскую
сводку городских происшествий". Обращайте внимание на все примечательное,
необычное, подозрительное и докладывайте мне. А вдруг этот самый Момус еще
нахальнее, чем нам п-представляется?
решительный поворот в анисиевой жизни, Тюльпанов сидел за письменным столом
в домашнем кабинете начальника, просматривал свои пометки в газетах и
"Полицейской сводке", готовился к отчету. Был уже двенадцатый час, но Эраст
Петрович еще не выходил из спальни. В последнее время он вообще что-то
хандрил, был неразговорчив и интереса к тюльпановским находкам не проявлял.
Молча выслушает, махнет рукой, скажет:
рэнсю не дзерает.
движения и одним махом вскинул ногу выше плеча.
по утрам, пока он читал в кабинете газеты, надворный советник и камердинер
удалялись в гостиную, сдвигали столы и стулья, а после долго топали и
грохотали, то и дело издавая резкие, клекочущие звуки.
подобрал под себя ноги, уставился на ножку стула и сделал бессмысленное
лицо. - Поняр, Тюри-сан?
объяснять не стал. Сказал озабоченно: