Чтение 15–й страницы книги ~Следователь по особо важным делам~

качествами. Поэтому никаких подозрений у меня нет..."

Читая протокол допроса, я ощутил странное чувство.

Совсем недавно я подобные рассуждения слыша-л. И, перелистав дело,
остановился на показаниях Коломойцева.

Не знаю, кто из них кого учил жить, но взгляды обоих приятелей
совпадали. Или они действительно единомышленники? Мне показалось, что я
перестал понимать людей, родившихся на двенадцать - пятнадцать лет позже.
Неужели мои взгляды на супружескую жизнь, верность, честь безнадежно
устарели?

Если это так, пусть я лучше буду выглядеть старомодным, но зато,
по-моему, естественнее. Потому что ревную, когда люблю, и не представляю
себе, что может быть иначе...

Из Вышегодска пришла справка.

"На Ваш запрос, когда Залесский В. Г. и Залесская

А. С. зарегистрировали свой брак, сообщаем:

По книге записей актов гражданского состояния Залесский Валерий
Георгиевич 1945 года рождения и Кирсанова Ангелина Сергеевна 1947 года
рождения зарегистрировали свой брак третьего января 1976 года, о чем
имеется соответствующая запись и подписи вступающих в брак. По вступлении
в законный брак с Залесским В. Г. Кирсанова пожелала взять фамилию мужа.
Раньше, до этого, заявлений о желании вступить в брак от Залесского В. Г.
и Кнрсановой А. С. не поступало. Заведующая бюро загса города Вышегодска
Орехова".

Выходило, Валерий и Аня жили-поживали пять лет, сын подрос, и вдруг
решили зарегистрироваться. И тут же махнули в. Крылатое, предварительно
подкинув ребенка родителям Залесского в Одессу.

Может быть, вторая беременность подтолкнула пойти в загс? Но Аня,
наверное, еще не знала о ней... Непонятно.

Я поинтересовался, а где же родители Залесской. Из автобиографии в ее
личном деле выяснилось, что она сирота. Тоже факт интересный.

По поводу Ильина мне удалось собрать любопытные сведения.

Во-первых, он кончал тот самый институт, что и Залесская (копия диплома
в отделе кадров совхоза). Мне, как следователю, надо бы воскликнуть:
эврика! Вот он, третий, в злополучном извечном треугольнике. Он, она и он.
Но я боюсь слишком очевидного. Все разговоры о том, что его часто видели с
Залесской, пока оставались деревенскими сплетнями. И вызвал я его пока что
под предлогом уточнить кое-какие сведения о Залесских...

Из моего окна виден подъезд конторы совхоза. За несколько минут до
того, как Ильин должен был зайти ко мне на допрос, подъехал мотоцикл с
коляской. Водитель, коренастый, плотный парень, положил шлем в коляску и
быстро прошел в здание, Мне показалось, что это главный агроном. Я его еще
не видел, хотя жил в Крылатом больше недели.

В дверь постучали. Действительно, Ильин. Он был в кожаной куртке, какие
можно увидеть в кинокартинах о революции на комиссарах, только без
портупеи. Жесткий ежик на голове, серые глаза, белесые, едва приметные на
загорелом лице брови. Рук его я почти не видел. Он держал их в карманах
кожанки. А мне всегда любопытно следить за руками. Можно справиться с
лицом, с выражением глаз, но руки обязательно выдают состояние человека.

- Николаи Гордеевич, вы кончали институт в Вышегодске?

- Вы хотите сказать, знал ли я там Залесских? Знал.

С Валерием мы учились на одном курсе. В одной группе.

Ну что ж, с ним, видимо, надо прямо, без обиняков.

Примем его тактику.

- Он не закончил. Вы не знаете почему?

- Нет, не интересовался.

- На каком курсе Залесский ушел из института?

- После четвертого.

- Странная позиция. Товарищ бросает учебу, и вас это не касается. -
Ильин пожал плечами. - Вы комсомолец?

- Член партии.

- Давно?

- Вступил на третьем курсе института.

- Тем более...

- Мы, кажется, с вами не на заседании парткома... - Он усмехнулся.

- Я не касаюсь ваших партийных обязанностей, - сказал я сухо. - Просто
мне кажется, в человеческом плане член партии должен быть более
принципиальным, чем другие...

- Вы не знаете меня, а уже делаете какие-то выводы, - перебил он.

- Хочу узнать, - спокойно произнес я.

Ильин сурово спросил:

- Любопытно знать зачем?

- Имею я право на простую человеческую любознательность?

- Конечно.

- Благодарю вас. Чтобы устранить возможные недоразумения, хочу вам
сказать: меня интересуют в сегодняшнем нашем разговоре кое-какие
подробности о супругах Залесских.

- Я так и понял.

- Ну и прекрасно... Вы были с Залесским друзьями?

Ильин мгновение помедлил.

- Говоря честно, так и не стали.

- А Залесскую, тогда Кирсанову, вы хорошо знали?

- Достаточно.

- Как? По учебе, общественной работе или вне студенческой обстановки?

- По учебе не сталкивались. По общественной работе-приходилось. Она
была в студкоме. Я тоже. Как вы говорите, вне студенческой обстановки
встречались. На лыжах ходили, летом - в походы...

- А ближе? Например, на вечеринках?

Ильин повел плечами. Мне показалось, кулаки в кармамах кожанки плотно
сжались. Будто даже кости хрустнули.

Или это скрипнула кожа куртки...

- На се свадьбе не гулял.

- А была она, свадьба?

- Не знаю.

- Но об их связи вы знали? Это было как раз на четвертом курсе.

Он посмотрел на меня недобро. Хмуро посмотрел. Или печально?

- Николай Гордеевич, мне кажется, наш разговор вас задевает.

- Задевает, - сказал он. - Потому что я считаю отношения между мужчиной
и женщиной прежде всего их личным делом. И только их. Можно осуждать или
одобрять общественное поведение человека. Но касаться интимной стороны
жизни-полагаю неправильным.

- Происшедшее с Залесской вы считаете делом общественным или личным? -
Я произнес эти слова намеренно жестко.

Я видел - он растерялся. Во всяком случае, ему понадобилось время,
чтобы подыскать нужный ответ.

- Единственное, о чем можно говорить, это о ее обязанности по отношению
к сыну...

- И еще вопрос. Вы здесь поддерживали с Залесскими прежние отношения?

- Какие прежние?

- Мне кажется, вместе проведенные студенческие годы сближают... Тем
более-вдалеке от родных мест.

- А мне здесь не до туристических походов и лыжных прогулок.

- Значит, вы не встречались, например, за праздничным столом или просто
не проводили вечер, вспоминая Вышегодск?

- Специально-нет. Может быть, перебрасывались несколькими фразами на
улице. И все.

- С кем? С Валерием или с Аней?

- С обоими.

- Вы питаете неприязнь к кому-нибудь из них?

- Мне кажется, мои личные чувства не имеют никакого отношения к делу, -
отрезал Ильин.

Резкий тон, каким были произнесены эти слова, меня немного задел. Но я
постарался спросить как можно спокойнее:

- Николай Гордеевич, вы не помните, о чем шла речь на собрании
работников совхоза в конце мая? - Он поднял брови. - Когда вы выступали в
клубе.

- Наверное, о посевной. Во всяком случае, не о балете.

- Отдавая дань вашему остроумию, хочу напомнить, что я приехал сюда не
цветочки разводить. И копаться иной раз в чьих-то интимных отношениях для
меня не хобби, а работа... На сегодня у меня вопросов больше нет.

Он, ни слова не говоря, расписался в протоколе, как мне показалось, не
читая, и ушел, холодно попрощавшись.

Я встал у окна, но так, чтобы меня не было видно с улицы.

Главный агроном быстрой походкой вышел из двери, надел шлем, одним
рывком завел мотоцикл, сел на сиденье и рванул с места.

Растрепанный пес, который всегда дремал на крылечке конторы, от
неожиданности вскочил и, сжавшись, трусливо смотрел вслед удаляющемуся
мотоциклу.

Странно вел себя Ильин. Настораживающе.

Я перечитал его показания. И пожалел о том, что не сохранил на бумаге
те моменты, когда он был язвителен и раздражен. Ведь на эмоции я не имею
права. В душе - сколько угодно. В документах же должны быть сухие факты. А
как важно отразить состояние человека. Да, жаль, что я не имел возможности
сегодняшнюю беседу записать на магнитофон. Потому что видел, чувствовал -
за его неприязнью кроется нечто. Что именно, я пока не знал. Не будет же
человек ни с того ни с сего раздражаться и ожесточаться.