Чтение 32–й страницы книги ~Перстень с печаткой~

— А что вы знаете о майоре Генрихе фон Шликкене?

— Ничего.

— Не спешите с ответом. Дело в том, что это единственный пункт, который создает в данный момент возможность наших дальнейших переговоров.

— Я думаю, вы должны не хуже меня знать, что с ним.

Шалго скривил в усмешке свои толстые, мясистые губы.

— Это еще как сказать. Так отвечайте, Бостон: жив Шликкен или нет?

— Насколько мне известно, жив. Больше я ничего о нем не знаю. Года два-три назад я встречал его в Греции.

— А доктора Шавоша вы знаете?

— Нет, не знаю.

Шалго задумчиво посмотрел в лицо Бостону.

— Скажите, не замышляете ли вы покушения на Борши?

— Таких указаний я не получал.

— Хочу предупредить вас: и не пробуйте. Борши находится под моей личной защитой. И не потому совсем, что я очень люблю его, просто у меня есть на него виды. И я не терплю, когда мне становятся поперек дороги. Пообещайте, что до тех пор, пока Борши находится в Вене, с ним ничего не случится.

— Обещаю.

— Дайте мне слово, Бостон.

— Даю слово. Надеюсь, больше у вас нет ко мне вопросов?

— Нет.

— Тогда скажите все же, как вы догадались о том, кто я?

— У меня очень хорошие связи с миссионерами англиканской церкви, хоть я и не очень высокого мнения о патере Краммере. Надеюсь, вы меня понимаете? Да и Анна мне нравится не так сильно, как вам. Она милое существо, но у нее плохие руководители. Как только вы произнесли имя Тибора Молнара, для меня сразу же стала ясна роль Анны, а также и то, что вся эта история — блеф, потому что Тибор Молнар тоже был блефом. Просто я хотел проверить Анну, куда она передает добытую информацию… Ну так вот, дорогой, поскольку Тибор Молнар на самом деле не существует, то, естественно, его не могла и задержать австрийская полиция. Поэтому я слушал вас, одновременно наблюдая за вами, за выражением вашего лица. Оно мне показалось очень знакомым. Но когда вы в течение пяти минут трижды поправили очки, я сразу же догадался, что вы Бостон. Налейте себе коньяку и выпейте.

Бостон не заставил себя упрашивать.

— Такого со мной еще никогда не случалось, — признался он откровенно. — Поздравляю вас.

— Послушайте, — продолжал Шалго, — со мной можно вести переговоры в определенных разумных рамках, но шантажировать себя я не позволяю. Что вас интересует? Документация?

Бостон понял, что пришла пора играть с открытыми картами.

— Да, документация.

— Во сколько вы ее оцениваете?

— На это я не могу вам дать ответ сейчас. Но думаю, что высоко.

— Тогда поезжайте сейчас домой. Свяжитесь со своими шефами. Завтра вечером в семь часов я ужинаю в ресторане Хуберта. Можете меня найти там. — Он тяжело встал. — А впредь получше обдумывайте такого рода операции.

Бостон поклонился.

— Бостон, — сказал Шалго, — хотите, я вам дам один совет?

— Если полезный — безусловно.

— Отвыкайте от своей привычки протирать очки. О, эти проклятые привычки!

— Вы правы.

— Да, еще вот что. Передайте патеру Краммеру, что прокурора Пфейфера две недели назад уволили за взятку. Такие вещи следует знать даже в проповеднических обществах. Спокойной ночи.

5

— Донесение получил, — сказал Домбаи. — Все в порядке, Миклош. Узнай, вернулся ли Кальман Борши из Вены.

Когда Миклош Чете вышел, Домбаи принялся изучать донесение. В частности, и такую запись: «Рихард Даницкий, инженер-механик, родился 24 февраля 1910 года в Будапеште. Мать — урожденная Матильда Фукс, отец — Рихард Даницкий. Родители погибли 4 июля 1944 года во время бомбежки. Рихард Даницкий окончил Будапештский университет в 1932 году и, получив диплом инженера-механика, в том же году поступил конструктором на завод фирмы „Броун-Бовери“ в Будапеште. На этом предприятии проработал без перерыва до 10 ноября 1944 года. Трижды (в 1935, 1936 и 1937 годах) направлялся фирмой в командировки во Францию, по нескольку месяцев каждая. С 1941 по 1943 год находился на действительной военной службе. Воинское звание: лейтенант запаса, старший инженер. В 1940 году женился. Жена — Каталина Тимар, хирург. В настоящее время проживает по адресу: город Печ, ул. Витез, 3. Работает ассистентом. Развелась с мужем в 1946 году. Даницкий связи с бывшей женой не поддерживает. Во время войны Даницкий находился на службе в Институте военной техники, несколько раз выезжал в Германию. Во время боев в Будапеште пропал без вести. Согласно личному листку, был взят в плен советскими войсками. Возвратившись на родину летом 1946 года, устроился на Первый венгерский машиностроительный завод инженером-конструктором. Вступил в ряды Венгерской коммунистической партии. После национализации завода был назначен главным инженером. По заявлению самого Даницкого, с женой развелся по соображениям морального характера. До 1956 года неоднократно награждался правительственными наградами. Внес очень много рационализаторских предложений и имеет немало патентов. Конструктивный склад ума. Во время контрреволюционного мятежа стал секретарем рабочего совета. После подавления мятежа вел антиправительственную пропаганду, печатал листовки. Был осужден на шесть лет тюремного заключения. Находясь в тюрьме, раскаялся в содеянном, разработал проект насосного мотора, который был впоследствии запатентован во многих странах мира. В апреле 1959 года был амнистирован. С этого времени работает в качестве инженера-конструктора на заводе общего машиностроения. По выходе на свободу получил обратно свою квартиру по адресу: улица Ашо, 4, II район. В 1960 году за свой патент получил 350 тысяч форинтов (патент был приобретен Голландией, Данией, Англией). В 1961 году купил автомашину марки „опель рекорд“ у футболиста сборной Венгрии Ференца Худака. Машина стоит в гараже под виллой спортсмена. Даницкий ведет замкнутый образ жизни, друзей не имеет. В субботу обычно выезжает на автомобильную прогулку и возвращается в воскресенье вечером. Ни с кем за границей не переписывается».

Такие сведения содержались в донесении. Инженер Даницкий был взят под наблюдение по указанию полковника Кары весной шестьдесят второго года. Отдавая приказ установить слежку за Даницким, полковник одновременно передал майору Домбаи один документ. В нем очень кратко упоминалось о том, что во время войны Даницкий поддерживал связь с майором Генрихом фон Шликкеном и что его фамилия значится в картотеке БНД[2 - Разведслужба ФРГ.], в разделе «активизированная агентура». Кара не сказал Домбаи, от кого получено это донесение, Домбаи же, разумеется, не стал его спрашивать в соответствии со старым правилом: не проявляй излишнего любопытства.

В то время группа Домбаи вела одновременно несколько разработок. И во многих донесениях и секретных материалах неоднократно упоминался иностранный агент по кличке «Доктор». Согласно материалам, речь шла об одном из руководителей французской агентурной сети в Венгрии. Но не было даже известно, женщина или мужчина скрывается под этой кличкой: французы не включали Доктора ни в одну из групп своей агентурной сети. Около трех недель назад венгерская контрразведка перехватила шифрованную радиограмму и довольно быстро расшифровала ее. В ней говорилось: «Дядюшка нуждается в лечении против запоя, лечащий врач рекомендует метод CF—17». Кара по этому поводу долго совещался с Домбаи, и они пришли к выводу, что радиограмма имеет какое-то отношение к давно разыскиваемому Доктору. Разумеется, они оба понимали, что это всего лишь предположение и что оно останется таковым, пока не будет подтверждено фактами.

Домбаи позвонил Каре и сказал, что после обеда хотел бы повидаться с ним.

А полчаса спустя Домбаи уже сидел в кабинете подполковника Тимара. Тимар, коренастый черноволосый весельчак, славился среди товарищей по работе удивительно крепкими нервами.

— Скажите, Шандор, что с вами происходит? — сказал с некоторым укором Тимар. — Вот уже целый год мы не получаем от вас ни одного заслуживающего внимания дела.

— Некие западные державы пронюхали, что я принял руководство отделом, — отшутился Домбаи, — и, обсудив этот вопрос на заседании НАТО, пришли к выводу, что в создавшейся новой обстановке ведение шпионажа в Венгрии — дело совершенно безнадежное!

Секретарша принесла кофе. Перебрасываясь шуточками, они выпили кофе. Затем Тимар поинтересовался, читал ли Домбаи интервью журналиста Белы Жиндея, полученное им у доктора Марии Агаи. Поскольку Домбаи не читал этого интервью, он с большим интересом выслушал его в пересказе Тимара. По словам Агаи, обстоятельства провала группы Татара и по сей день покрыты мраком. Ясно только одно, что здесь имело место предательство. Мишкольцевских товарищей выдал провокатор по кличке «Ворчун», внедрившийся в их ряды. А вот какова была его настоящая фамилия — это мог бы сказать один только Клич, пропавший во время войны без вести и, по слухам, погибший в немецких застенках. Неизвестно до сих пор и то, кто предал самого товарища Татара, расстрелянного затем фашистами. Одно время в этом подозревали ее, Марию Агаи, и у нее иногда бывает такое ощущение, что кое-кто до сих пор не верит в то, что она невиновна. Поэтому было бы очень важно установить личность настоящего предателя.

— Но ведь такое подозрение — явная чушь! — не удержался от возгласа Домбаи. — Агаи действительно ни в чем не виновата! Она и не могла знать, где скрывался Татар. Ты просмотрел материалы следствия?

— Ничего мы не нашли. Следственные дела по группе Татара, Буши и Марианны Калди исчезли во время мятежа. А то, что уцелело, не внушает никакого доверия. Документы подобраны по той версии, что их арест — дело рук контрразведчика по фамилии Шалго. В свое время в это дело впутали еще и полковника Кару.

— Не может быть! — удивленно воскликнул Домбаи. — Так Кару за это тогда осудили?

— Согласно обвинительному заключению, Шалго еще до войны завербовал Эрне Кару и с его помощью провалил и Татара и Марианну Калди, а после войны они оба, то есть Шалго и Кара, пролезли в контрразведку.

— Что за чертовщина! Да ведь Кара даже и не знал Марианну Калди!

— Ошибаешься! Знал. Марианна была тогда невестой Харасти. А Харасти был другом Кары. Но это и в самом деле уже неинтересно. Товарищи попросили меня разобраться во всей этой истории. Вот скажи мне: что за человек Кальман Борши?

6

Ночь Кальман провел плохо, спал беспокойно. Возвратившись в отель, он первым делом прочитал интервью. Воспоминания доктора Марии Агаи растревожили его душу, вызвали старые, с таким трудом изгнанные из памяти воспоминания, разбередили чуть зажившие раны, воскресили думы о Марианне, и это было болезненнее всего. Он не знал ни доктора Агаи, ни Татара — одну только Марианну, о которой доктор говорила с удивительной теплотой. Как сказала Мария Агаи, она жизнью была обязана этой смелой девушке.

Кальман лег в постель, но долго не мог заснуть: в голову то и дело лезли какие-то дурацкие мысли, а когда он наконец задремал, начали сниться сны, один фантастичнее другого.

Проснувшись поутру, Кальман решил не дожидаться следующего дня, а заплатить по счету и поскорее уехать домой. Думал, что рядом с Юдит он наверняка быстро придет в себя, успокоится. Кальман умылся холодной водой, подставив голову прямо под кран, затем наспех, кое-как оделся и торопливо сбежал вниз, в холл, где заявил портье о своем отъезде и попросил составить счет. Разговаривая с портье, Кальман почувствовал, что за ним следят, и от этого ощущения не мог освободиться весь день. Помчался в книжный магазин, купил альбом Браке. Проследил, чтобы получше запаковали покупку. А на душе у него становилось с каждой минутой все тяжелее. В довершение всего пошел дождь, и это еще усугубило его и без того плохое настроение. Подходя к гостинице, Кальман был уже так взвинчен, что решил ни минуты больше не оставаться в Вене, а поскорее собрать вещи, позвонить в венгерское посольство и сказать, что со вчерашнего дня какие-то неизвестные люди следят за ним, что он просит защитить его, приехать за ним на дипломатической машине или на чем угодно и организовать его отъезд домой.

Кальман заплатил по счету, поднялся к себе в номер и принялся лихорадочно упаковывать вещи.

В дверь постучали. Не оборачиваясь, Кальман крикнул:

— Herein![3 - Войдите! (нем.)]

Он услышал, как отворилась дверь, подождал, пока вошедший скажет что-нибудь. Но за спиной царило молчание, и он медленно повернул голову.

Возле стола стоял доктор Игнац Шавош.

Доктор улыбался спокойно и самоуверенно, а Кальман буквально окаменел. В голове мелькнула мысль: что делать? Нужно было что-то сказать, а язык словно прирос к небу.

Прошло несколько минут, прежде чем он пришел в себя и смог выговорить:

— Ты жив?

В ответ Шавош рассмеялся и сказал:

— А отчего же мне не жить?

Он подошел к Кальману, обнял его, а Кальман даже не нашел в себе силы отстраниться.

— Приди же в себя, мой мальчик. Я жив, как ты видишь, здоров, но, признаться, на такой недружелюбный прием не рассчитывал.

Наконец Кальман взял себя в руки.

— Откуда ты узнал, что я в Вене?

Шавош закурил сигару, затем достал из внутреннего кармана газету и развернул ее.

— Открытие Аннабеллы! — со смехом ответил он. — Сидим мы с ней, попиваем чай, вдруг она как закричит: «Смотри, Кальман!» Коротенькое сообщение, что кандидат физико-математических наук Кальман Борши выступил на венском конгрессе. А поскольку мне все равно нужно было ехать сюда, я и решил, дай, думаю, навещу.

— Почему ты за столько лет ни разу не дал знать о себе? Мне говорили, что ты бывал в Будапеште. А поскольку ты не навещал меня, я уже начал сомневаться в этом, и грешным делом, подумал, уж не умер ли ты.

— Может быть, ты оплакал меня и мысленно похоронил? — спросил Шавош с легкой иронией.

Кальман смутился. Он взял со стола спичечный коробок и принялся вертеть его в пальцах, не зная, что сказать в ответ.

— Думаю, — проговорил он наконец, — что я не стал бы тебя оплакивать. — Он вздернул брови и пристально посмотрел на дядю. — Да, собственно, это было бы и ни к чему. Ты жив, здоров, в отличном настроении. В лучшем, чем когда-то. Одним словом, мог бы и написать.

Шавош поправил галстук и посмотрел испытующе на продолговатое, худощавое лицо Кальмана.