Загрузили боеприпасы, получили сухой паек. Личные чемоданы, гордость конструкторской мысли группы, в которых было все — от зубной щетки до автомата — забросили в салон.
Сфотографировались на память под крылом самолета. А когда поступила команда занять места и ребята уже поднимались в самолет, их доморощенный фотограф Сережка Кувылин снова окликнул их. Они обернулись, остановились. Еще раз запечатлело их бесстрастное око фотокамеры, теперь уже на аэрофлотском трапе. Именно этот снимок особо любим ветеранами группы «А». Его можно увидеть на самых почетных местах в квартирах ребят. Правда, появился он у них недавно. Грустная судьба у этого снимка. Почти полтора десятка лет будет лежать он — секретный! — в семейных альбомах. Система обрекла своих солдат на долгое молчание. Ни словом, ни взглядом не имели права эти люди признать свое участие в тех событиях. Как подчеркнул один из высоких чинов КГБ: "Говорить можно все, что угодно. Кроме правды".
И это будет потом — через месяц, через два, через полгода. А сейчас они стояли на трапе — улыбчивые, затянутые в меха летных курток, щеренные в себе и в том деле, ради которого улетели в… командировку.
Клацнет последний раз затвор фотоаппарата. Захлопнется дверь самолета. Отъедет одинокий трап, как бы увозя в прошлое их предыдущую жизнь. Никто не заметит мокрый след колес на стылом поле аэродрома.
Надрывно взвоют турбины, и командир корабля, зная, какой трудный путь ему предстоит, кивнет уходящей земле: с Богом! Им бы вправду помолиться. Да не принято было в те годы.
В самолете занялись они делом вполне мирным. Никто не знал, что ждет их при посадке, как встретят? Во всяком случае, догадывались: не хлебом-солью. Как бы не свинцом. Вот Романов и разбил группу на двойки, как в авиации — ведущий и ведомый. Плюснина, например, и Чудеснова поставил в пару. Более всего подходили они друг другу, отлично ладили между собой. А вот физические данные разные: один высокий, жилистый, другой — ростом пониже, крепыш.
Улетают в Кабул…
Женя Чудесной — прекрасный стрелок. Саша, если надо, боксерским ударом прикроет. Так что вполне дополняли один другого.
Правда, потом, в Афганистане, уже в бою многое поменялось, оказалось не таким, как думали, готовясь заранее. Но что поделаешь, на то он и бой.
Промежуточная посадка в Душанбе. Здесь, у местных комитетчиков Романов выпросил одеяла, матрацы. Все это оказалось очень кстати. Кто-то из местных, помнится, подшучивал, мол, зря, майор, суетишься: прилетите обеспечат. Другой бы, может, и клюнул, но майор — тертый калач — служил в системе госбезопасности не первый год и привык полагаться не на милость зажиревших тыловиков, а только на себя.
Словом, загрузили скарб, разжились еще доппайком: как известно, на войне харч — весьма серьезное дело, и в путь.
Границу пересекли поздно ночью. Кто-то уже подремывал, кто-то дожевывал сухпай, а старший лейтенант Сергей Кувылин смотрел в иллюминатор. Не слалось. Под крылом стелились огоньки, словно их на бескрайнее черное поле высевал самолет и они летели к земле, кувыркались и гасли в невидимых горных отрогах.
В салоне неожиданно погас свет, и через минуту-другую цепочка огоньков осталась далеко позади. "Граница!" — догадался Сергей и что-то защемило под сердцем. Он вспомнил, как десять лет назад, в шестьдесят девятом, их солдатский эшелон пересекал границу. Они ехали домой из Германии. Утром кто-то заорал благим матом: "Дембеля! Деды! Граница!" И они с грохотом посыпались с полок.
Поезд въехал на мост через Буг, медленно и торжественно прошёл мимо полосатого столба с гербом Советского Союза. Перехватило горло — Родина! Два года он не видел мать, отца, не видел невесту. Хотелось бежать впереди поезда.
В Смоленске на вокзале дал телеграмму: "Встречай, приезжаю… поезд… вагон…" И только потом сообразил, что наделал. Их эшелон прибывал на Белорусский вокзал в четыре утра. Считай, ночью. Метро на замке, транспорт не ходит, такси не по карману, попереживал, поволновался, а потом решил: ладно, скорей всего, она не приедет, и правильно сделает. Ему опять же легче: не придется извиняться за свою дурацкую телеграмму.
А она приехала. До сих пор стоит перед глазами ранний, предрассветный, гулкий перрон, лица удивленных дембелей, и его девчонка, такая милая, нежная, прильнувшая головой к его плечу.
Вышли к стоянке такси, пристроились в хвост очереди. Очередь — одни солдаты. Дембельский эшелон. Сергей глядел и не мог наглядеться в искрящиеся голубые глаза. Вдруг кто-то тронул его за рукав. Оглянулся. Перед ним стоял незнакомый сержант.
— Слышь, земляк, ты с невестой, давай, садись без очереди. Сергею хотелось расцеловать незнакомого сержанта. Дома их были почти рядом. За квартал остановили такси. Сергей проводил ее, а потом поспешил домой. В том же году они поженились.
…Ночь за иллюминатором — глуха и темна. Вспыхнул где-то одинокий огонек и вновь погас. Граница. Как порою странно и неожиданно в человеческую жизнь вплетаются, казалось бы, совсем посторонние, далекие от повседневных будничных забот, понятия. Всего дважды за свои тридцать лет пересекал он границу. Но тогда хотелось петь и плясать, будущее было утренним и добрым, как руки матери. Теперь же граница встречала его глухой непроницаемостью ночи, декабрьским морозом, неясностью не только будущего, но и сегодняшнего, сиюминутного бытия.
Гудели турбины. Самолет летел навстречу утру. Стали едва различимы голые вершины Гиндукуша. Горный хребет, словно гигантская птица, расправив могучие снежные крылья своих отрогов, хищно парил над сияющей долиной. Из пилотской кабины вышел Романов.
— Подходим к Баграму. Приготовить оружие. Садились в «сложняке» — на полосу без опознавательных знаков, едва освещенную. Когда самолет замер, луч прожектора выхватил его из темноты. Высаживались быстро, без суеты, с оружием наготове. За ярким глазом прожектора чувствовался чей-то пристальный взгляд. Своих? Врагов?..
Когда спустились с борта, резкая команда "ложись!" бросила группу наземь. Но команда эта, произнесенная чьим-то хриплым, простуженным голосом, показалась ласковым приветствием доброго друга. Ведь прозвучала она не по-восточному гортанно, а отрывисто-властно, на родном русском языке.
Меры предосторожности были совсем не лишними, ведь приходилось охранять таких людей, как Бабрак Кармаль, Гулябзой, Сарвари, Ватанджар. После убийства Тараки Амин пытался их захватить и уничтожить. С трудом удалось ускользнуть. И вот теперь они здесь. Можно представить, что сталось бы с опальными министрами, а заодно и с теми, кто их прятал, пронюхай обо всем этом аминовская охранка.
У капониров подразделение Романова встретили свои ребята, улетевшие в первой группе: Изотов, Виноградов, Картофельников. Были объятия, угощение. Вместе пили афганский чай, хозяева потчевали пакистанским печеньем, вареньем. Вспоминали Москву. Тут гостей оставили и спать.
Старшему лейтенанту Сергею Кувылину в ту ночь приснился странный сон. Вроде он опять ранним утром стоит на Белорусском вокзале, только теперь уже без невесты, та же очередь на такси. Он стал в конец. Спросил, кто последний. Глядь, оказывается, последний — майор Геннадий Зудин. Из их же группы. "Егорыч!" — обрадовался Кувылин. А Егорыч даже не обернулся. Но тут слышит Сергей — кто-то его за рукав тянет. Оглянулся — сержант: "Слышь, браток, садись без очереди". "Да неудобно как-то…" — отвечает Кувылин. А сержант свое твердит: "Садись, говорят тебе, не в ту очередь стал".
Хотел было поспорить, мол, как не в ту, вот же Егорыч стоит, да не успел, проснулся.
Странный, право, сон. Кувылин усмехнется и забудет о нем. Вспомнит через три дня. Вечером 27-го на ступенях аминовского дворца.
Утром за гостями пришли посольские автобусы. За рулем одного из них майор Николай Васильевич Берлев узнает Женю Семикина. И тут же поднесет палец к губам: молчи, ты со мной не знаком.
Они подружились в первый приезд Берлева в Афганистан, когда Николай Васильевич охранял посла. Вечером майор разыскал Семикина. Обнялись как полагается старым друзьям.
— Ну что, Жень, налей сначала, а потом будем говорить. Семикин достал бутылку, разлил по стаканам. Берлев поднял стакан.
— Если суждено увидеться, выпьем еще, а погибну — не поминай лихом.
Семикин побледнел:
— Да ты что, Коль, что стряслось?
— А-а, — махнул рукой Берлев, — пей, не то выдохнется. Все сам узнаешь.
Майор Берлев был больше других посвящен в детали готовящейся операции. Он знал посла Пузанова, резидента Иванова, много раз видел Амина. Когда посол приезжал в резиденцию Амина, Берлеву приходилось дежурить у дверей, за которыми шли переговоры. Охрана Пузанова, Иванова и других работников посольства усилилась после захвата и убийства американского посла Адольфа Даббса членами группы "Национальный гнет". Это случилось 1 марта. В том же месяце несколько сотрудников группы «А» оказались в Кабуле. Среди них был и Берлев.
И вот теперь он второй раз здесь. Надо думать, не ради прогулки…С обстановкой знакомили майора Романова советский резидент Борис Семенович Иванов и его заместитель. Они начали с того, что в эту страну майор со своими ребятами приехал совсем не ради прекрасного горного воздуха. Михаил Михайлович согласился. Он знал это и без резидентов и ждал постановки конкретной задачи. Все, что произошло с ним в последние сутки с небольшим, казалось Романову дурным сном. Ему предстояло вести людей в бой и как у всякого командира возникали десятки вопросов, на которые хотелось получить ясные и исчерпывающие ответы. Но ответов не было, а были какие-то невнятные разговоры. На пороге войны, а значит, у порога смерти, люди, которых годами готовили для выполнения сложной боевой задачи, должны принять решение. Но они оказались не готовы его принять. Они выглядели растерянными, раздавленными тяжелой ответственностью, свалившейся на их плечи.
Романов вышел из комнаты после беседы, а ощущение кошмарного сна не проходило. Он пытался процедить полученную информацию, но «цедить» было нечего. Как говорят физики, на выходе ноль. У виска бились странные фразы резидента: "Ты догадываешься, какую операцию предстоит провести?" «Догадываюсь». "Но твои ребята не циркачи, а там все будет на уровне цирковых трюков".
Оставалось только ответить: "Есть, товарищ генерал-лейтенант, сделаем из них циркачей! У нас еще ночь в запасе".
Да-а, вот уж расскажешь кому — не поверят. Вправду, беседа с ним была проведена на самом высоком цирковом уровне.
Резиденты ушли, а Романов остался со своими проблемами — вооружение, боеприпасы, питание, разведка, информация… Разве все перечислишь. Вон куртки спецназовские спрятать некуда — в посольстве шагу не дают ступить: подарите, продайте. Не продашь, так непременно украдут.
"Ну вот, пожалуй, с них и начнем", — решил майор и разослал несколько человек по посольству. Приказал обшарить все углы и закоулки, но найти надежное место для хранения обмундирования. Легко сказать — найти. Посольство небольшое, людей, как селедок в бочке, свободного стула нет, не то что комнаты.
В подвале наткнулись на запертый туалет. На дверях табличка: не работает. Решили приспособить для себя. Вскрыли аккуратно, сложили вещи, кульки, свертки, заколотили основательно, а табличку подновили, чтоб виднее было.
После боя вернулись — все цело, невредимо. Что ж, голь на выдумку хитра.
Переночевать хотели в посольстве, но, оказалось, расположиться негде. Опять погрузились в машины — и в расположение так называемого "мусульманского батальона". Здесь впервые с бойцами группы «А», теперь она носила кодовое название «Гром», ехали сотрудники подразделения «Зенит».
Прибыли. Отвели им казарму, которую в нашем понимании казармой даже и назвать нельзя. Здание без окон и дверей — стены да крыша. Вместо пола насыпан гравий. Прошли — пыль поднялась, будто после стада овец.
В казарме как раз командир роты "мусульманского батальона" развод заканчивал. Дав все наставления караулу, советский офицер напутствовал подчиненных: "Аллах с нами!"
Караул вышел, а сотрудники группы удивленно переглядывались. Н-да, верно говорил Федор Сухов: "Восток — дело тонкое".
Спать почти на улице на декабрьском холоде большого желания не было. Потому как могли благоустроили казарму: завесили плащпалатками окно, проемы, собрали все, что могло согреть: матрацы, одеяла, куртки.
Однако холод оказался не самым страшным ночным бедствием для группы. Донимали храпуны — Баев и Зудин.
Кувылин вспоминает, что в последнюю ночь он так и не сомкнул глаз. Попал как раз между двух храпунов, такое чувство, будто с самого вечера на танке ездил.
Утром на завтрак накормили верблюжатиной. Вкусно, хотя и недоварено, да что поделаешь — высокогорье, мясо долго упревает.
Выдали афганскую форму: мягкие куртки и брюки из шинельного сукна, такие же мягкие кепочки с козырьками. Долго подбирали куртку на Алексея Баева. Шутили, мол, на таких мощных мужиков афганцы не рассчитывали. Пришлось разрезать форму на спине, иначе Баев не влезал.
Сразу же стали «обживать» форму: укрепляли карманы для гранат, автоматных магазинов, ушивали, подгоняли. Взяли у десантников удобные ранцы, определились, где будут лежать боеприпасы, а где перевязочные средства. Не глядя запустил в ранец руку, достал бинт — мелочь, но в горячке боя это очень важно.
После полной комплектации — учли все, начиная от автоматов до бронежилетов, — прикинули по весу. Оказалось 46 килограммов! В таких «доспехах» и стоять-то тяжело, не то что бегать, прыгать, вести огонь, метать гранаты. Да еще в горах, не на учебном центре в Балашихе.
Именно потому, что не учебный центр и от каждого «пустяка» могла зависеть собственная жизнь и жизнь товарищей, навьючились до упора.
К тому времени была доведена боевая задача: штурмовать дворец Амина.
Дворец находился примерно в километре от позиций батальона. Место для дворца — лучше не придумать. От него уходило шоссе, ведущее в горы. То есть при необходимости есть путь к отходу. Метрах в пятистах основательное здание жандармерии. Слева от дворца расположился первый батальон охраны, справа — второй. Между позициями батальонов и дворцом по три вкопанных танка. И наконец национальные гвардейцы — их казарма располагалась непосредственно на последнем этаже дворца.
Вечерами, а порой и ночью, если не спалось, бойцы группы «А», выйдя из казармы, подолгу глядели на сияющий огнями дворец. Все они прослужили в комитете не один год и прикинуть соотношение сил не представляло труда. И от прикидок становилось страшно — столь неравные были силы. 24 человека в «Громе», примерно столько же в «Зените». Плюс "мусульманский батальон". Но на него с самого начала возлагались лишь вспомогательные задачи. Значит, считай два взвода на такую крепость? А что еще?
Этот вопрос на одной из рекогносцировок и задал Романов генералу Дроздову, который координировал действия подразделений КГБ и Министерства обороны. Генерал долго молчал, глядя на серпантин дороги, опоясывающей холм, на громаду дворца, потом, обернувшись, сказал:
— Романов, я доверяю тебе, как сыну" Вот на алтарь Отечества кладу все, что имею; две «Шилки», шесть БМП. Остальное за тобой.
Две «Шилки» и шесть БМП… Это все, что выделило родимое Отечество майору Романову. Знай он точно, что за крепость дворец Амина, с охраной почти в двести гвардейцев (это на два-то его взвода) — оцепенел бы от ужаса майор. Любой бы живой человек оцепенел, потому что идти на явную смерть никому неохота.
Но, как говорят в народе, кабы знать, кабы ведать… Не знал своей судьбы и майор Романов.
Собрались они с командиром группы «Зенит» майором Яковом Федоровичем Семеновым, потолковали, уяснили задачу, оценили обстановку. Обстановка была ни к черту-с позиций "мусульманского батальона" просматривался только серпантин дороги да дворец, одной стороной повернутый к ним. А что там с другой стороны? А на прилегающих высотах? Не вовсе же дураки афганцы, в наших академиях учились, — значит, знают где расположить свои подразделения. Ничего о них не было известно, хотя именно оттуда, вероятнее всего, и будут стрелять в затылок атакующим.
Чтобы найти ответы на многотрудные вопросы есть единственный способ, изобретенный человечеством за тысячелетия войн: рекогносцировка. Необходимо все увидеть своими глазами и, исходя из увиденного, действовать.
— Ну что, Яша, — предложил Романов, щупая окулярами бинокля аминовский дворец, — махнем в ресторан?
— Самое время… — усмехнулся Семенов, — перекусить да выпить.
— Я серьезно, смотри, — и он указал в направлении офицерского ресторана, построенного Амином. — Если забраться туда, все, как на ладони — дворец, дорога, обратная сторона дворца… Махнем, Яша?
— Махнуть-то можно, только глянь: по дороге КПП первого батальона. Оно, конечно, не единственное на пути к ресторану.
"Резонно, — подумал про себя Романов, — но выхода нет, не идти же вслепую".
— Кстати, — хитро прищурил глаз Семенов, — у меня-то документы есть. Я в охране Амина, а ты кто такой будешь?
Михаил Михайлович замялся, глядя на ехидный Яшин прищур, потом сорвал с головы афганскую фуражку и сунул ее под нос Семенову.
— Смотри, генеральская кокарда, понял?
— О-о! Тогда другое дело, — согласился Яков Федорович. Они вновь подняли к глазам бинокли — в окулярах поплыла знакомая картина: белые откосы, какие-то фигуры, вытоптанные в снегу, металлические двери прямо в горе, редкий сад и над всем этим — громада трехэтажного дворца. Видано и перевидано не один раз, а ясности нет как нет.
— Ну что, Миша, где твой ресторан? — спросил Семенов, — проверим воздействие кокарды на революционные вооруженные силы демократического Афганистана?
…В ГАЗ-66 сели вчетвером: Романов, Семенов и два бойца в подмогу Мазаев и Федосеев. Двинулись. У контрольно-пропускного пункта первого батальона их тормознули. Яша кивнул Романову:
Шилова Юлия
Василенко Иван
Сертаков Виталий
Конюшевский Владислав
Березин Федор
Вронский Константин