Москве, и попросил дать свой адрес. Дима сказал, чтобы я предупредил его
телеграммой до востребования на Главный почтамт...
навстречу опасностям, на Дальний Восток. Там идет, как мы ее называем, малая
война. Но она, как и большая, как и всякая война, не обходится без жертв.
прошлогодних событий в районе озера Хасан. В мае они вторглись в пределы
Монгольской Народной Республики на реке Халхин-Гол. Оставаться в стороне мы
не можем, не имеем права. Я еду в распоряжение штаба армии. До Москвы
поездом, а оттуда самолетом.
снаряжения с этаким вкусным запахом, я распрощался с Кочергиным и пошел
домой.
забываю о них. Не забыть бы теперь. Надо вынуть из шкафа хотя бы дюжину и
сунуть в чемодан.
перед совершенно пустым углом, усердно молилась. Осеняя себя крестами и
отбивая поклоны, она нашептывала слова молитвы, вплетая в нее мое имя.
И разговоров никогда на эту тему в семье не было. Странно... Скорее, даже
забавно!
необычное, но она ничего не сказала, а склонила голову к моему плечу и
заплакала.
Максимка соскочил с качалки и подбежал к нам.
забрался в качалку и позорно уснул. Я поцеловал жену, сына, посмотрел на
часы и встал. Пора! Машина Кочергина стояла у дома.
Усердно начищенные сапоги отливали зеркальным глянцем.
черный галстук плотно облегали могучую шею доктора. Аккуратно сложенный
пиджак он держал на руке.
Оксану. А Оксана в легком, раздуваемом ветерком ситцевом платье без рукавов,
с глубоким вырезом на груди и спине выглядела лучше и наряднее всех.
не вполне точно передает мое состояние. Именно бодрости я и не ощущал. Я
бодрился, но это не одно и то же.
неплохо. Не так ли, Лидия Герасимовна? - обратился он к моей жене, беря ее
под руку.
зацепился за мой поясной ремень толстым волосатым пальцем и заговорил:
мое мнение, только и определяют настоящее место человека на нашей
беспокойной планете. Испытания - самая верная мера значимости человека и его
дел. О. Генри, которого я люблю, сказал очень точно: тот еще не жил полной
жизнью, кто не знал бедности, любви и войны.
которым познакомился несколько минут назад. - Что же можно добавить?
Бедность Андрей Михайлович хлебнул в свое время, с любовью его познакомила
Лидия Герасимовна, остается познать войну.
друзей и напряженно слушал, полуоткрыв рот.
немного жалкой.
Дим-Димычем.
человек сказал, что любить - это не значит смотреть друг на друга, а
смотреть только вместе и в одном направлении, - и тут она прямо посмотрела в
глаза Вари.
сказала:
носовой платок.
руку в карман и вынул оттуда заклеенный конверт. На нем было одно слово,
написанное рукой Оксаны: "Брагину".
самом деле: если Оксана уверена в том, что, проезжая через Москву, я не могу
не повидаться с другом, то почему же такая мысль не могла прийти в голову
Вари? Да, Оксана любит Димку. Надо быть дураком, чтобы этого не понять".
дневнику. Он так и пропутешествовал со мной в полевой сумке ни разу не
раскрытым.
ежеминутно и был удовлетворен тем, что вложил в нелегкую победу над врагом
свою скромную долю.
конфликт потребовал с нашей стороны немалого напряжения и немалых жертв.
Закидать врага шапками, как предполагали некоторые, не удалось. Война была
как война. Без дураков.
слышал, передумал. Мы обменялись мнениями о международных событиях. Договор
с Германией о ненападении, заключенный в конце августа, можно было только
приветствовать, а вот захват германскими войсками Польши наводил на грустные
размышления. Теперь никто нас не разделял, мы стояли лицом к лицу с
вооруженным фашизмом.
всех друзей: Фомичева, Хоботова, Варю, Оксану. Кстати, она сообщила мне
приятную и радостную весть: неделю назад ее отца освободили из-под стражи,
полностью реабилитировали и восстановили на прежней работе.
ремонту радиоприемников где-то на окраине города, и надо было преодолевать
неповоротливость двух коммутаторов. Варя заверила меня, что съездит к нему.
нотки, от которых я давно отвык. Неужели урок, преподанный тайным
голосованием, пошел ему впрок? Что ж... надо только радоваться.
почудилось, что снова вернулась прежняя дружба.
меня, в глазах его мелькнуло что-то холодное, отчужденное.
он ко мне с улыбкой.
вдруг на самом, как говорится, интересном месте Геннадий прервал меня:
подтвердил, что новость мне уже известна.
многом, но разговор не клеился. Геннадий стал вдруг скованным, застенчивым.
Он держал себя так, словно не имел права находиться в моем доме. Пришлось
поддерживать разговор мне. Я говорил о погоде, о том, что пора начать ремонт
квартиры, что перегорела лампа в приемнике, об урожае яблок... Геннадий
прервал меня вторично.