настойчивость, решимость? Ведь было, было все это... С какой-то тоской, даже
страхом я представлял теперь рядом с ним Оксану. Даже худшее, что знала она
о Геннадии, теперь рисовалось в привлекательном виде. Быть может, ревновал,
быть может, любил, наконец, тщеславие могло заставить его совершить подлость
по отношению к Оксане. В собственной душе я искал основание, причины,
объясняющие прошлое. Но настоящее! Как объяснить настоящее? Во имя чего
отходит от нас Геннадий? А он отходит. Значит, не было дружбы. Значит, мы
всегда были вдвоем: я и Андрей, а он только считался третьим. Больно
подумать. Третьим в нашей дружбе был чужой человек. Иначе как понять это
холодное равнодушие ко всему, что касается меня и Андрея? Ну, меня он мог бы
ненавидеть. Ненавидеть из-за стычек в прошлом, из-за Оксаны. А кто защищал,
кто отстаивал его передо мной? Андрей. И сейчас - кто послал меня сюда,
чтобы узнать, поговорить, посоветовать? А ему, Геннадию, все равно. Мне
кажется, в его душе нет уже места чувству привязанности. Прошло столько
времени, а Геннадий ни словом, ни намеком не коснулся своей прежней семьи.
Ведь, кроме Оксаны, была у него и дочь... Я ждал, что он спросит о ней.
Как-нибудь наедине со мной спросит: жива ли, растет ли, думает ли о нем? Он
не знает, что она погибла. Маленькая дочурка Геннадия погибла. И я молчу.
Если о живой не спрашивал, зачем ему знать о мертвой! Да, одинок Геннадий.
Совсем одинок. Даже мы с Андреем теперь для него чужие.
Геннадий ответил с раздражением:
с Трофимом Герасимовичем. Он медленно, но прочно врастал в подпольную
работу. И делал успехи. У него в группе было уже три человека. На Трофима
Герасимовича можно было положиться. Он оправдывал себя не хуже Кости. Хотя
сходства между ними было мало, а различий много. Трофим Герасимович не
отличался кипучей энергией, не был отчаянно смел. Любил поговорить о своих
делах, любил, когда его хвалили. Ко мне он выказывал робкую преданность, о
чем я не мог и мечтать в первые дни совместной жизни. Думал он медленно,
туговато, не сразу схватывал мысль, но, поняв, цеплялся за дело крепко,
мертвой хваткой. Костя шел на задание весело, чуть не с песней, а Трофим
Герасимович спокойно, по-деловому серьезно. Азарт был чужд ему.
Старопочтовой, восемь находится конспиративная квартира гестапо. Я поручил
Трофиму Герасимовичу заняться Коркиным. Слово "заняться" Трофим Герасимович
понял по-своему. Спустя некоторое время он доложил:
Выследил его Никушкин и подсмолил копыта.
квартирой на Старопочтовой, наши ребята выследили предателя. Два раза он
приходил по этому адресу, а сегодня Трофим Герасимович случайно встретил его
в другом конце города, у другой квартиры.
А когда обратно топал, гляжу - он выскочил. Оглянулся и пошел себе.
Справный, сытый, рожа приличная.
мужичонка. Был комендантом колхозного рынка до войны. Потом профукал
колхозные продукты, его и укатали. А в доме жена осталась.
сырой земле. Кому раньше, кому позднее.
спросил: - А что мне делать с этим немчурой?
дырявая стала.
пяти. Давно живет. С год. Тихий такой, воды не замутит. Придет со службы,
сядет в углу и молчит. Или письма пишет. А служит он надсмотрщиком на
городской мельнице. И однажды случилось такое: Сосед, наш человек, дал
Инвалиду листовку, выпущенную подпольщиками. Тот сунул ее в карман и забыл.
А вечером полез зачем-то в карман и обронил листовку. Немец, сидевший тут
же, поднял ее и начал разбирать по складам. Инвалид обмер. Ведь за хранение
листовок ни больше ни меньше - расстрел! Немец долго читал листовку вслух,
потом подошел к печи и бросил ее в огонь. А Инвалиду сказал: "Такой вещь
надо палить огонь. Дома держать нихт можно".
тьфу, Инвалида, в пух и прах. Спасибочко, говорю. Разодолжил. Так с тобой и
в тюрьму угодишь. А немец? Каков? Может, он нам пособлять захочет? Как ты
рассудишь? Или пощупать его хорошенько...
погоды и расшифровываться перед ним не следует.
походило на гуляш. Трофим Герасимович сказал, что приготовлено оно из
коровьих хвостов. Я насторожился. Хвосты есть мне еще не приходилось.
Попробовав маленький кусочек, я пришел к выводу, что моему желудку будет
трудно освоить это блюдо, и великодушно отказался.
выносить с бойни. Обмотаешься, как поясом, а сверху пальто. А мясо ничуть не
хуже говядины.
Видали вы барыню? Кошек не ест, от хвостов нос воротит.
двадцати семь. Пора.
по совести, как мы будем отчитываться, когда придут наши?
выполнить просьбу Гизелы, высказанную в той маленькой записке, что была
приколота к циркуляру.
совершенно не пропускала свет. Я постучал. Дверь открылась тотчас же.
длинными рукавами. Волосы, как и обычно, спадали на правый висок, волнились.
В руке она держала книгу. Положив ее на спинку дивана, Гизела спросила:
украшающих быт молодой женщины. В спальне, как и в прошлый раз, горела печь.
Огненные блики играли на противоположной стене. Странно, эта скромно
обставленная комната создавала какое-то необычное настроение.
кажется, не ожидали встретить меня в комендатуре?
больше этой темы, прервал ее:
"Вас что, в самом деле интересует это?" Потом она встала, прошла в спальню и
вернулась с конвертом в руке. Усевшись на прежнее место, вынула из конверта
лист почтовой бумаги и подала мне.