счастливой... А когда стала взрослой, самой большой радостью было
возвращение отца. А смерть его и вслед за ним - моего сына выбили меня из
колеи. Мне было трудно. Трудно и очень тяжко. Хотелось умереть, но я делала
все, чтобы жить. Я нужна была матери, сестрам... А теперь стала опять
сильной... И здесь я ради них. Отсюда можно помогать, да и почета больше.
Все-таки фронт.
произвел впечатление. Назвать тебя красавцем нельзя, да ты в это и не
поверишь. Ты обычный. Я имею в виду, конечно, лицо. Но настоящий разведчик и
не должен иметь ярко выраженной внешности, как, допустим, борец, или
гиревик, или актер.
спросила:
сказал кто-то другой, но не Гизела! Потребовалась долгая пауза, прежде чем я
ответил:
или платного агента Земельбауэра? - смело ответила Гизела.
потребовала:
помолчать и выслушать. Она, кажется, хочет сказать еще что-то. Пусть
говорит. Не надо волноваться и выдавать себя. Это же Гизела! Близкий, почти
родной мне человек.
Заговорила взволнованно, горячо:
понимаешь? - никогда не сидели бы вот так. Я презираю всех твоих земляков,
которые хотя бы молчанием своим поддерживают фашистов. Да, ты произвел на
меня впечатление. Это правда. Но окажись ты тем, за кого себя выдаешь, - та
новогодняя встреча была бы нашей первой и последней встречей. Но я убедилась
в другом... У тебя есть сигарета?
спросить, в чем другом она убедилась, но Гизела с упреком в голосе
произнесла:
вновь:
поведал мне историю своей жизни. Отличная история. Но в ней есть
существенный дефект: в нее нельзя поверить. Сейчас нельзя поверить. Началось
все с пожара. Когда раздались выстрелы, я вышла на крыльцо и услышала крики,
топот. Было очень темно, но потом вспыхнула ракета, и я увидела двух
бегущих. Я вошла в коридор и прижала дверь спиной. Я поняла, что те двое в
смертельной опасности и им надо помочь. Мне хотелось позвать их, но они сами
вскочили на крыльцо. Я слышала их дыхание, слышала, как они говорили, хотя и
не понимала ни слова. Затем узнала тебя. Ты держал в руке гранату. В чем
дело, думаю, почему граната у переводчика управы? И еще спросила себя: "Что
заставило переводчика управы, человека, пользующегося расположением гестапо,
и его приятеля полицейского убегать от тех, кому они преданно служат? В
самом деле: что? Стоило им показать документы, и недоразумение устранилось
бы". А на другой день я узнала, что двоих заметили в то время, когда пожар
только начался. Они убегали в сторону нашего квартала. Это один факт. Я была
несказанно рада, что пришла к такому выводу. Но этого мне показалось мало. Я
решила проверить себя и тебя. Ты не обижайся... Я позвала тебя и в книгу
Ремарка положила письмо полковника Килиана. Конечно, запомнила, как
положила. Когда ты ушел, я убедилась, что письмо разворачивали, а значит, и
читали. Потом ты знаешь, что случилось. Десант встретили, хотя он опустился
в очень глухом месте. Дальше... Зажги мне сигарету. Спасибо. Слушай
дальше... Однажды ты подошел ко мне, когда я прохаживалась у почты. Со мной
поздоровался один неприятный субъект. Я сказала тебе, что это платный агент
Земельбауэра. Этого было довольно. Вскоре его уничтожили. Я проверила это
без труда. Ведь он портной. И когда недели две спустя после встречи с тобой
я выразила желание переделать шинель, Земельбауэр ответил, что поздно.
Портной найден мертвым около своего же дома. Я ликовала. Я была рада, что
рассказала тебе историю Иванова-Шайновича. Я гордилась тобой. А тут налет
вашей авиации. Если бы ты мог знать, какой ты был в тот вечер! Ты звал меня
к себе... Хорошо! Но почему позже ни разу не повторил приглашения? Плохо!
Нельзя быть таким непоследовательным. Я поняла одно: ты знал о предстоящем
налете и опасался за мою жизнь. Ты страшно волновался. А я... я готова была
тебя расцеловать. В ту ночь ты впервые поцеловал меня. Если бы ты не сделал
этого, то сделала бы я. Ну, а затем эта твоя просьба узнать о судьбе
Булочкина. Ты пришел на другой день после его допроса, и я увидела то, что
не успел заметить еще ты сам: вот эту прядь седых волос. Седые волосы без
причины за одни сутки не появляются. Я сообразила, что ты не безразличен к
Булочкину. Это главное. А сколько мелочей... Все, что для любого другого не
имело абсолютно никакого значения, для тебя было важно. Редко встречаются
люди, настолько безразличные к своим делам, службе, своему прошлому, как ты.
Твои мысли заняты. Я знаю, что тебе трудно отвечать мне. Не надо! Я ничего
не хочу. Я требую одного: чтобы ты оставался таким, какой ты есть. И если
станешь отрицать все, я не поверю, но и не стану осуждать. И еще я требую:
береги себя! Хорошего человека смерть всегда ищет. Так говорил отец. Ну, а
если тебе или мне когда-нибудь будет очень плохо, трудно... У меня есть
средство.
в другую комнату. Вернулась она с маленькой квадратной коробочкой, где
когда-то, видимо, хранилось кольцо. Раскрыла - и я увидел небольшой комочек
темно-коричневого цвета, напоминающий опий. Мне захотелось пощупать его, как
всякому русскому, но Гизела быстро закрыла коробочку.
безболезненно. Достаточно укола булавкой. Одного укола - и конец. Чудесно,
правда?
на плечи, пылко расцеловала меня и сказала: - А теперь иди! Скоро
двенадцать.
мольба, что она, встряхнув волосами, просто сказала:
вчера вечером за мной приходил Костя. Его присылал Демьян.
Поскольку Трофим Герасимович продолжал смело разнообразить домашнюю кухню
бычьими хвостами, конскими копытами и всякое летающей дрянью, я так и не
разобрал, что съел.
отправился в убежище.
дождей, и земля иссохлась, пылила, наполняла воздух горячей духотой. А над
городом висело идеально чистое, без единого облачка, небо. Держась в тени, я
прошел до пустыря, что окружал дом Кости, и торопливо шмыгнул в прохладное
подземелье.
играли в шахматы, Странная пара: арестованный предатель и его
охранник-патриот.
похожая на подростка, она лежала на своем твердом ложе с какой-то
потрепанной книжонкой в руках. Увидев меня, она вскочила с топчана и
поправила платье.
подала мне листок бумаги, усыпанный ровненькими кругленькими цифрами.
проводить в избе Кости. Угрюмый явно мешал нам. Другого места для его
содержания мы не имели, а Решетов молчал.
сенцы, выходящие дверьми к забору, ограждающему двор, и увидел Демьяна,