от меня.
заплатить всей жизнью за то, что она меня когда-то полюбила.
Надо бы ей сказать, что нельзя требовать за свою любовь
такой большой платы, но мне даже не приходит в голову, как
начать такой разговор, ведь он наверняка требует какого-то
сильного повода, грубой ссоры, скандала, а вот так - ни с
того, ни с сего - сказать: "Давайте, подруга, разойдемся!"
- язык не поворачивается.
сказал бы он Гале? Или ничего не говорил бы, а молча
терпел? Правда, Коростылев, скорее всего и не мог оказаться
в таком положении. Он был из числа тех счастливых
неудачников, которых женщины оставляют первыми. Когда от
него ушла жена, мать Ларки, он сказал мне с печальным
смешком:
что поделаешь? С точки зрения общих представлений о людях я
человек вполне дураковатый... Жить с такими трудно...
Особенно стыдно перед соседями...
правый, живой, моргал растерянно и грустно.
сопереживание мое было похоже на Галино - я досадовал, что
такой потрясающий человек, как Кольяныч, огорчен из-за ухода
никому не нужной крикливой и некрасивой женщины. Ушла и
ушла, бог с ней, всем от этого будет лучше и спокойней.
Жизнерадостный юношеский эгоизм не допускал мысли, что у
Кольяныча может быть иной взгляд на Августину...
о Коростылеве и удивлялся неподвижности своей души - я
почему-то совсем не испытывал уместной в таком случае
скорби, а только тяжелое глинистое оцепенение сковывало меня
полностью. Меня пугала мысль встать сейчас, одеться, ехать
на вокзал, три часа трястись в электричке, потом еще на
автобусе, спуститься с горы к покосившемуся домику, густо
заросшему кустами бирючины и ракитника, распахнуть калитку и
узнать, что Кольяныча нет дома. Навсегда. Ушел дед.
станции, выглядел он совсем плохо, и я предложил устроить
его в Москве в хорошую клинику, а он засмеялся своим
булькающим тихим смехом, обнял за плечи, наклонился ко мне -
дед был длинный, в нем была прекрасная тощая нескладность
ламанчского бродяги - и сказал:
помощники...
утрачивает унизительный вкус страха и остается лишь высокое
огорчение от того, что жизнь истекает...
страха и горечи.
молчать невмоготу.
преодолев раздражение, вызванное крушением всех субботних
планов, спросила.
жэка выключать летом воду без всякого предупреждения, а
может быть, зря я злоблюсь на них, может, и висело в
подъезде объявление. Когда я возвращаюсь с работы, мне уже
не до жэковских известий. И холодный душ не взбодрил,
лениво и зябко поливал он меня, как когда - то, очень давно,
поливал меня дождь у школьного подъезда, где отловил меня за
шиворот новый историк Коростылев Николай Иваныч, которого,
впрочем, ребята уже успели прозвать Кольянычем, устрашающего
вида мужчина с ярко-синим глазным протезом и пустым рукавом
пиджака, аккуратно загнутым у локтя и пришпиленным под
мышкой желтой английской булавкой.
привело?
не понимаю, что привело меня после целого дня затравленного
блуждания по городу к дверям опустевшей школы - может быть,
потому, что больше деваться некуда было.
смехом. - Меня интересует, почему ты стоишь мокрый около
школы, а не сидишь сухой в своем дому.
Кольяныч. - Отец заступится.
ляпнули?
старых рублей! Сроду я не держал такой громадной пачки -
две длинных, как простыни, сторублевки с изображением
Кремля, две зеленых полсотни, два фиолетово - сиреневых
четвертака и две серых десяточки - толстенький сверток,
который я трепетно прижимал рукой снаружи кармана, стоя в
очереди около промтоварного склада ОРСа - отдела рабочего
снабжения завода "Станколит" Сокровище было необозримо и
лучезарно, оно видимо светилось сквозь жидкую ткань моей
курточки, потому, что вор - "щипач" безошибочно вырезал его
в одно касание бритвой - пиской.
придется мне отмусолить тебе из своих несметных запасов
триста семьдесят рублей.
ярче разгоралась надежда, что этот очень странный человек
спасет меня от ужасного унижения, а поскольку я твердо знал,
что у чужих людей денег брать нельзя, то для собственного
успокоения спросил:
а хошь - не верь: несколько лет назад я сжег восемь тонн
денег... С большим трудом...
бобики...
Харьковом, а на запасных путях остался банковский вагон с
деньгами, не успели вывезти. Ну, не оставлять же его немцам
- вот мы и жгли, а они - деньжищи эти проклятые, в пачках,
как кирпичи, - не горят ни за что, да дождь в придачу хлещет
поинтересовался я.
жизнь почти смыкается со смертью - деньги вообще ничего не
стоят.
стаж коротенький, про войну, про людей, про деньги ты еще
знаешь маловато. Хотя дело, конечно, не только в возрасте.
Мой солдат, Гулыга была его фамилия, набрал тогда потихоньку
целый вещмешок денег, а утром мы пошли через линию фронта, и
он взорвался на мине.
осмотрительной настрадавшейся мудрости. Может быть, старик
Кольяныч научил меня ухмыляться, когда возглашают прописные
истины, вроде "дружба и деньги несовместимы? Ведь теперь,
глядя в бесконечный колодец нашего с ним прошлого, я вижу на
самом дне, под темной водой забвения, триста семьдесят
рублей. Две сотни, две полсотни, два четвертака и две
десяточки - триста семьдесят рубчиков, превратившиеся со
Контровский Владимир
Плотников Александр
Жюль Верн
Контровский Владимир
Куликов Роман
Каргалов Вадим