день, - и чего-то он еще говорил. Но я просто не помню, потому что я как
будто окунулся в плотный красный туман, забивший глаза, уши, ноздри. И
откуда-то издалека, будто с соседней улицы, я услышал голос Володьки:
"Постой!.."
на финиш. Я плотнее сжал в левой руке деревянную рукоятку ножа. Я левша и
правой рукой только ем, а дерусь всегда левой. Рукоятка была липкая и
влажная от пота. И от этого, от трусости своей, я почувствовал какое-то
остервенение, размахнулся и изо всей силы ударил шофера ножом в спину. Я еще
боялся, что мокрая ручка выскользнет из ладони, Но нож вошел легко, мягко,
ну, как в мыло, например. Я это почувствовал, потому что мой кулак по
инерции ударил его в спину...
Константин Попов
испуганный, злой. Я захотел...
проткнули насквозь раскаленным пылающим прутом. Я еще ничего не понял, но
боль, страшная, разламывающая меня на куски, рвущая, пылающая, вопящая в
каждой моей клеточке нестерпимой мукой затопила, захлестнула, поволокла меня
куда-то. И во всей этой боли передо мной тускло маячило синее лицо парня с
круглыми от ужаса глазами. Тогда я понял, что это лицо смерти, что на меня
смотрит человек, который убил меня. Я хотел ударить кулаком в его лицо,
отогнать его, чтобы кончился вдруг страшный сон, проснуться, но эти жуткие
глаза куда-то уплыли в сторону сами, а боль снова бросилась на меня с ревом
и визгом, испепеляя меня дотла. Из машины надо, вон из машины, скорее. Это,
наверное, взорвался бензобак, и я весь горю, скорее из машины! Но меня
что-то цепко держало за плечи, и последним невероятным усилием, в которое я
вложил все уходящие силы, я вывалился из кабины и побежал по улице. А боль
неистовствовала, у нее был голос, и она грохотала на всю улицу так долго и
так страшно, пока я не понял, что это я кричу сам.
чертовом колесе, я видел его то перед самыми глазами, то неожиданно он
вздыбливался, и я бежал на крутую гору,, а он стремительно заходил все выше
и выше, пока не заслонял небо, и снова, перевернувшись, вдруг падал резко
вниз, и я не мог никак на нем удержаться и скользил, как по льду, и мостовая
с тусклым отсветом фонарей приближалась быстро и бесшумно, и я падал лицом в
эти желтые отсветы, которые сталкивались и вспыхивали сияющим фейерверком, а
я все удивлялся, что мостовая совсем не жесткая, а мягкая, теплая, слабо
пахнущая бензином и увядшей черемухой. Боль уже утихла, на меня напала
сонливость, и мне совсем не хотелось вставать, но я был уверен, что
обязательно надо встать, быстрее встать и бежать куда-то, хотя я и сам не
знал, куда и зачем мне надо бежать.
вокруг уже нет никаких домов и куда-то пропали деревья. Я слышал только
сильный ветер, и вокруг плавали какие-то дымные клочья тумана, и лишь в
стороне, где-то далеко, горел неярко огонек. И я решил бежать на этот огонек
и с сожалением подумал, что не запер машину. Но возвращаться сейчас не имело
смысла, потому что я должен сначала добраться до этого огонька. Обязательно
надо было...
стоячей воде. Я очень боялся упасть, потому что знал наверняка - больше я
не встану. Но снова ожила боль, заполыхала во всем теле, задергалась,
забилась судорожно, закричала, и вместе с ней опять ожил асфальт, заплавал,
задьгпал под ногами, и я почувствовал, что я очень устал, что эта боль
сильнее меня. Я споткнулся о тротуар, и он прыгнул мне навстречу, как
голодный зверь. Я ударился лицом, но мне было не больно, потому что эту
маленькую боль бесследно растворила в себе та ужасная мука, что поселилась у
меня в спине.
раздавить свою боль. И мне стало легче. Открыл глаза и сквозь сизую пелену
удушливого тумана увидел над собой большие тяжелые звезды. Их было очень
много, и меня удивило, что они совсем не мерцают, а застыли светло и
неподвижно, как на фотографии. Пока одна вдруг не сорвалась и, косо чертя
горизонт, полетела на рассвет, к утру. "Человек родился", - подумал я
лениво. И плыли не спеша какие-то разрозненные мысли, громоздкие,
бесформенные, равнодушные, похожие на стадо дремлющих слонов. Потом звезды
стали меркнуть, и я подумал, что наступает рассвет. Так они и пропадали
поодиночке, пока я не понял, что это я умираю. Что меня убили...
Владимир Лакс
все покрыто чем-то черным. Таксист даже не вздрогнул, продолжая смотреть мне
прямо в лицо. А я будто окаменел, потеряв вообще способность двигаться. Но
все это продолжалось одно мгновение, потому что таксист закричал. Боже мой,
сколько жить еще буду, запомню этот крик! Я никогда ничего подобного не
слышал. Я и предположить не мог, что человек способен так кричать.
Собственно, это и крик-то был не человеческий, столько муки, невыносимой
боли было в нем! И пока длился этот ужасный крик, он все время смотрел мне
прямо в лицо остекленевшими от страдания глазами, и я понял, что передо мной
та самая великанская тень, которая сейчас убьет меня, и каждая клеточка
тряслась во мне от животного мерзкого страха, который был страшнее всего
того, что мне еще пришлось потом испытать и перенести.
рванулся и стал открывать свою дверь, чтобы выскочить. И все время он
кричал. Альбинка схватил его за плечи, стараясь не выпустить из машины,
потому что если бы он убежал, то вся эта затея вообще утратила бы смысл, и
все страхи, которых мы натерпелись, были бы совсем ни к чему.
дотронуться до него я бы ни за какие деньги не согласился.
судорожно дернувшись, вырвался из его рук и вывалился на мостовую.
сторону Андроньевской. Мы его могли легко догнать, но нам это даже в голову
не пришло. Как бы это объяснить - когда мы были в машине, мы были вроде бы
одни, а когда он выбежал на улицу, он как будто снова вернулся к людям, и
они уже стали заодно против нас.
ужасающий вопль, его можно было бы принять за пьяного. Он выписывал ногами
какие-то нелепые кренделя, то нагибался зачем-то, то снова выпрямлялся, и
бежал он по мостовой ломаными зигзагами, как бегут по открытому
простреливаемому пространству. Может быть, он служил в армии, или в нем
сработал инстинкт, но ведь по нему никто не стрелял. Да и не из чего нам
было стрелять..,
Очень долгой была минута, потому что мы так же неподвижно замерли в машине,
глядя в заднее стекло. Он лежал лицом вниз и разводил руками по мостовой,
как будто собирался куда-то плыть.
как проснулся.
по-прежнему сидел в такси, разыскивая что-то на полу.
одновременно оглянулись назад, в сторону перекрестка. Таксиста на мостовой
не было. Но почти сразу же из-за угла снова разнесся этот страшный хриплый
крик. Нет, он не убил его.
Крик постепенно затухал где-то там, далеко сзади, и тишина ленивыми волнами
вновь смыкалась над сонной улицей. Только топот Аль-бинкиных башмаков и его
шумное дыхание гудели на пустом тротуаре.
ножом в левой руке.
тяжело дыша, присели на бетонную плиту. Надо было немедленно решать, что
делать дальше...
Альбинас Юронис
Ветер только шуршал в верхушках деревьев, и где-то совсем далеко завизжал
колесами трамвай на повороте.
почудилось, что он хочет дать понять, будто мы уже сами по себе. Он со
своими делами сам по себе, а я - сам по себе. Но я сделал вид, что ничего
не заметил и вообще, мол, это меня не касается, безразлично мне, мол, это.
дожидаясь его ответа, пошел вдоль забора к выходу со стройплощадки. Трудное
было мгновенье. Я боялся, что Володька не пойдет за мной и я останусь один,
Каменистый Артем
Никитин Юрий
Перумов Ник
Афанасьев Роман
Мичурин Артем
Орловский Гай Юлий