начинался короткий проход с двумя дверьми по сторонам. Открыв правую, они
увидели выход шахты мусоропровода и подвешенный на каркасной тележке большой
мешок из желтого пластика. Около стены - еще три тележки; два мешка -
пустые, третий до краев наполнен мусором. В одном углу стоял совок и веник.
прачечная.
нумерованных дверей с висячими замками всех родов.
подходил меньший ключ.
шланга и большой чемодан. Гюнвальд Ларссон заглянул внутрь пылесоса.
расковырял замочек чемодана.
пятидесятиградусной польской водки, четыре кассетных магнитофона,
электрический фен и шесть электробритв в заводской упаковке.
не худо бы конфисковать водку, но лучше оставить все, как было.
Бульдозера порадовать нечем. Осталось только повесить ключи на место, и
можно сматываться. Здесь больше делать нечего.
быть, у него есть еще квартиры...
красной краской было выведено: БОМБОУБЕЖИЩЕ.
складом для всякого хлама. Они увидели несколько велосипедов, разобранный
мопед, две детские коляски, финские сани и старомодные санки с рулем. У
стены - верстак, под ним на полу - пустые оконные рамы. Слева от двери -
лом, две метлы, лопата для снега и два заступа.
войну, когда устраивали учебные тревоги, я все представлял себе, что будет,
если в самом деле разбомбят дом и бомбоубежище завалит. Кошмар...
ларь с полустершейся надписью ПЕСОК. На крышке ларя поблескивало цинковое
ведро.
случае, не для борьбы с зажигательными бомбами. А это что у тебя?
и положил на верстак.
сфотографировали на пристани у М"йя в шхерах под Стокгольмом, она еще не
была знакома с Филипом Трезором Мауритсоном.
познакомился с другой женщиной и сразу после рождества оставил Мониту с
пятилетней дочерью Моной. Идя навстречу его желанию, она подала в суд
заявление о срочном разводе по причине измены - он спешил расписаться с
новой женой, которая была уже на пятом месяце, когда ему оформили развод.
Моните осталась двухкомнатная квартира в Х"карэнгене, и Петер вовсе не
претендовал на ребенка. Он отказался даже от права регулярно общаться с
дочерью; вскоре выяснилось, что он устранился и от обязанности платить
алименты.
больше всего в этой печальной истории ее огорчило то, что пришлось бросить
курсы, на которые она недавно поступила.
и ведь ее вины тут не было, просто не представилось возможности учиться в
высшей школе или хотя бы поучить специальность. После обязательных девяти
классов она решила год отдохнуть от учебников. В конце этого года Монита
познакомилась с Петером, вышла замуж, и мысль об учении пришлось отложить.
На следующий год родилась дочь. Петер тем временем поступил на вечерние
курсы, и, только когда он их окончил, за год до развода, наступила ее
очередь. Но после его ухода ей и вовсе стало не до учения, ведь няню найти
было невозможно, а и найдешь - где денег взять?
удалось пристроить дочь на день к частной воспитательнице, пошла на работу.
Она и раньше - то есть после школы и почти до самых родов - служила в разных
местах; за неполных два года успела поработать и в канцелярии, и кассиршей в
магазине самообслуживания, и продавщицей, и упаковщицей на фабрике, и
официанткой. Такая уж у нее была беспокойная натура: как только становилось
неинтересно, хотелось чего-то нового, она меняла работу.
место, оказалось, что с работой в стране стало хуже, возможностей выбора
куда меньше. Без специальности и полезных знакомств она могла рассчитывать
лишь на самую нудную работу, с невысоким жалованьем. Надоест на одном месте
- уже не так-то просто найти другое. Правда, как только она опять начала
учиться и появилась перспектива, стало легче переносить убийственное
однообразие конвейера.
пригороде Стокгольма, но после развода, когда она осталась одна с дочерью и
пришлось перейти на укороченный рабочий день с меньшей оплатой, эта работа
ее уже никак не устраивала. В приступе отчаяния она уволилась, хотя и не
представляла себе, что будет дальше.
образованием соперничали из-за низкооплачиваемых мест, далеко не отвечающих
их квалификации.
становилось все тяжелее. Только и думай о том, как свести концы с концами;
квартплата, еда и одежда для дочери поглощали все, что удавалось наскрести.
О том, чтобы самой одеться, она уже и не мечтала, бросила курить, но кипа
неоплаченных счетов продолжала расти. В конце концов она поступилась
самолюбием и обратилась к Петеру - как-никак он задолжал ей алименты. Петер
заявил, что ему надо о своей семье думать, но все же дал ей пятьсот крон,
которые сразу ушли на оплату самых неотложных долгов.
сортировщицей в большой пекарне, Монита всю осень 1970 года слонялась без
дела. Вообще-то ей такой образ жизни не был противен - разве плохо утром
подольше поспать, а днем заниматься с Моной? Не будь денежных забот, она
вовсе не рвалась бы на службу. Стремление учиться поумерилось: зачем тратить
силы и время, залезать в долги, когда единственная награда - никчемное
свидетельство да мысль о том, что ты приобрела какие-то там знания? К тому
же Монита начала догадываться, что высокого заработка и хороших условий
труда еще не достаточно, чтобы получать радость от участия в общественном
производстве.
Родители погибли в автомобильной катастрофе пять лет назад, кроме сестры, у
нее никого не осталось, и с тех пор у них вошло в обычай встречать рождество
вместе. Чтобы купить билет, Монита отнесла в ломбард обручальные кольца
родителей и еще кое-какие безделушки полученные в наследство. Провела в Осло
две недели, прибавила за это время три килограмма и вернулась после Нового
года в Стокгольм в совсем другом настроении.
этот год она переменилась больше, чем за все годы брака. Прибавилось
жизненного опыта и уверенности в себе - это хорошо. Правда, она к тому же
ожесточилась и стала грубее, а это ее меньше радовало.
живущая в большом доме, где каждый замыкался в своей скорлупе, без работы,
без денег - что она могла сделать, чтобы вырваться из вынужденной изоляции?
недосуг - нельзя оставлять дочку одну, да и не очень-то поразвлекаешься,
когда в кошельке пусто. Первое время после развода подруги еще навещали ее,
но ведь Х"карэнген - край города, ехать далеко... К тому же она нередко
хандрила и, вероятно, наводила на них такую тоску, что в конце концов отбила
охоту поддерживать с ней отношения.
читала в часы полного уединения, когда Мона спала. Телефон звонил редко,
самой звонить некому, и когда его отключили за неуплату, она этого почти и
не заметила. Она чувствовала себя в своей квартире как в тюрьме, но
постепенно заточение стало для нее залогом покоя, а жизнь за стенами ее
унылой квартирки казалась все более чуждой и нереальной.
Посняков Андрей
Суворов Виктор
Махров Алексей
Гюго Виктор
Акунин Борис