боялся признаться, но Таня чувствовала, что тому и рад.
хочется?
лапку. Он удивленно воззрился на нее.
столкнулись в Доме кино, куда Таня вытащила мужа на просмотр "Крестного
отца" с любимым ею Марлоном Брандо. Тогда она, быстренько нашедшись,
представила Дубкевича ни много ни мало - замминистром культуры республики
латышей. Тут же, услав Павла за сигаретами, якобы оставленными в машине,
оперативно втолковала ситуацию опешившему от такого представления Дубкевичу.
На прощание он сунул им свою визитную карточку. Она позвонила по указанному
в визитке телефону - и он с радостью вызвался устроить молодым супругам
отдых по высокому разряду.
настойчивые запахи лугов действовали на Таню приблизительно одинаково:
досаждали, как зудящий комариный писк. Кроме того, стук собственных
каблучков по Старой Риге отозвался в ее душе отчетливым сознанием, что такое
с ней уже было, только когда и где - спрятало эхо, разбросав по булыжнику и
крепким стенам лютеранских домов. Но с той минуты ее не покидало чувство,
что вся поездка запланирована была слишком давно, как и эта оживающая в ней
память. Она будто все знала наперед и, лишь увидев, узнавала: и деревянную
усадьбу с резным фронтоном главного дома, и аллеи, и грот, и зеленую
стриженую лужайку, и пристройки, напоминавшие музейные горницы.
как-то особенно расположен к Павлу. Он умел найти добрый язык со всеми. Для
Тани - будто медом по сердцу. Он расспрашивал о породах дерева для прессов
сыроварни.
стружку, запекать окорока. Павел никуда не хотел уходить отсюда, но Таня
тащила его в кабачки ближайшего городка, ее одолевала черная скука...
его Лиго, - сказал он.
сегодня будет купальская ночь.
кустарника, лес гудит, хвощом по бедрам лапает. Только бы не свернуть с
дороги, но и дороги-то нет. Все залито лунным сиянием. Где-то впереди
заросли осоки, а за ними - прохладная вода: нырни, умойся и вернешь себе
потерянное. Что потерянное - неясно, но так сладко и свободно Тане, что не
замечает, как вышла на поляну: словно перевернутый блин луны. Надо быть там
в самой середине. Затаив дыхание и мягко ступая босыми ногами по травам,
Таня пошла к центру поляны, подняла голову к небу. Огромное белое светило,
улыбаясь, оглядывало Таню. Одна щека луны подернулась красноватым бликом,
как румянцем, и Таниной щеки коснулось дыхание ветра. Вдруг в зарослях
ослиным ревом раздался голос Дубкевича. Он гнался за Таней. "Рви и беги", -
что-то сказало ей, и луна превратилась в тоненький серп, да и Таня уже
совсем другая - на лице маска ужаса, за плечами хвосты, козлиные рога.
Убегая от Дубкевича, Таня срывает с себя вонючие шкуры и ныряет. Но смотрит
на нее похотливый взгляд, тревожит ее обнаженную девственность. Таня хватает
отражение лунного серпа в воде и спокойно идет к Дубкевичу. Убить или яйца
отрезать? Так и не решив, она проснулась.
всеми, подпалила юбку. Было буйно весело. Народ вовсю прикладывался к
спиртному. Ей и не надо - сам воздух и языки пламени приводили в полный
восторг. Будто было когда-то это с ней... И ритуал знаком до мелочей. Метлы
не хватало, а то бы и полетала. Безумно хохоча, она первой разделась донага
и под одобрительные вопли подвыпившей компании кинулась в воду.
Дубкевич не преминул воспользоваться тем, что Павел, перебрав, заснул.
Только вот убивать его не стала. Полная луна в серп не превратилась и
спокойно наблюдала за развязным неприличием Тани, с которым она позволила
Дубкевичу овладеть ею.
скалясь, помогла борову выскочить из штанов. При этом он шлепнулся на траву,
суча ножками в вывернутых штанинах, болтающихся на завязанных ботинках. Не
дожидаясь, она придавила его всем телом сверху.
чреслам.
О-о-о!
сказала:
жестко, скоро и неожиданно, что испугалась сама Таня. Сгорел его дом в
Юрмале.
из женщин на острове. Что-то вроде этого она внутри себя ожидала. Не с
такой, правда, силой. Но...
вернулся с провиантом. Купил у бабки-торговки свежесваренной молодой
картошки, присыпанной укропчиком, и малосольных огурцов.
этой мразью играть. Наказать - Да", - отвечала. "Вот и наказала". "Но
жена-то с какого боку? Я ни ее, ни сына их не знаю. Их-то за что?" - "А если
бы тебе такую пакость устроили? Наверное, так бы и стукнули. Через..." -
"Павла", - екнуло сердце.
VIII
мутило. Запах мокрой тряпки, как иногда пахнет от общественных столовских
колченогих стояков. Соски набухли, стреляло в груди. "Не может быть, -
отгоняла мрачные предчувствия Таня. - Только не беременность".
подтвердили. Питая слабые надежды, она сдала на анализ мочу. Результат
положительный.
таблетки венгерского производства. Долго изучая упаковку, наконец заметила
истекший срок пользования, выдавленный на уголке. - Ах ты гад!
досадным явлением. Павел наотрез отказал в аборте. Да и сама судорожно этого
не хотела. Но не хотела и ребенка. А ребенок и не спросил ее. Отчаяние
подступало с вопросами: зачем? за что? за Дубкевича? Эту мысль она
откидывала - пролет случился много раньше, скорее всего, когда с Павлом в
больнице прохлаждалась...
глядеть не хотела. Отекали ноги, лицо опухло. Заботливость мужа казалась
нарочитой, как если бы он прятал брезгливость, не желая ее оскорбить...
когда проскочил токсикоз, бабы зачастили, оставаясь подолгу. Три дня
гостила, приехав из Батуми, Катя-Ангелочек, ныне почтенная мужняя жена и
счастливая мать.
что Павел замотанный. Но он ничего не понимает. Ее кошмар ему в радость. Не
ему рожать. Таня срывалась, огрызалась на Павла. Если к вечеру не
напивалась, мучила бессонница. Под утро возникали жалкие мысли - как ему с
ней тяжело! - а днем все повторялось. Павел держался, как мог. Не делал
замечаний. Что, ему наплевать?
ночной сорочки. Волосы не причесывала. С сарказмом замечала себя в зеркале -
ну халда халдой! Лепет мамаши слышать не желала. Ада попыталась
пооткровенничать - Таня ее резко отшила... Она чувствовала себя ненужным
придатком к мужу - и к этому солитеру, вбиравшему в себя ее силы, красоту,
надежды...
Конан-Дойль Артур
Ковальчук Вера
Суворов Виктор
Флинт Эрик
Херберт Фрэнк
Афанасьев Роман