Чтение 46–й страницы книги ~Белое танго~

не хуже. Чистая комната, увитая зеленью веранда над ротондой и с видом на
море, блок хороших сигарет - чего еще желать? Тем более что ни одного из
встретивших ее здесь она не знала. Подружка, устроившая все эти радости,
плавала где-то в камнях Черепашьей бухты.

- Кайф! - выдохнула Таня.

Новые знакомые показались Тане открытыми, если не сказать распахнутыми, и
очень симпатичными ребятами: физики и лирики, но кто есть кто - разобраться
было сложно. Дружеский треп между ними часто переходил в споры, но никто и
не пытался умничать, давить интеллектом. Все были на равных, главное вовремя
отбрехаться, так как ни одному палец в рот не клади.

Молодые женатики из Алма-Аты, физики из Дубны с подругами, юный психиатр
из Минска, биолог из Пущино - ни родины, ни национальности, ни
вероисповедания - не разобрать. Евреи с татарскими вливаниями, русские с
кавказскими заморочками - полная разношерстность. Объединяла всех любовь к
наукам: многие учились в аспирантуре, пожалуй за исключением газетчика Жени,
самой Тани и ее приятельницы Лены, известной в питерских гостиницах под
псевдонимом Хопа. Все знали это имечко, несмотря на то что она не
афишировала свой промысел и отдыхала от трудов праведных. Здесь не было
ханжества, все принималось как есть. Таня не поймала ни единого косого
взгляда, даже когда купалась голяком на скалах за гротом Шаляпина. Какие уж
тут косые взгляды, если даже Юрасик собирал крабов с голозадой девицей, по
возрасту годящейся в матери. Сюда бы Павла, застегнутого на все пуговицы.
Таня чуть не захохотала от этой мысли, представив мужа, зажатого обнаженными
бюстами. Неизвестно, у кого был бы более ошалелый вид: у него или у этих
ребят в его присутствии... Нет, конечно, это в ней боль говорит;

Павел - такой же как эти ребята, тоже способен на отдыхе отрываться на
полную катушку. Просто старались оба - что муж, что она - быть друг перед
другом лучше, чем есть, копили подспудно досаду... А тут - тут каникулы.
Отдых от несвободы и лицемерия...

Как-то они возвращались из Судака, куда с разрешения родителей прихватили
Таниного маленького приятеля Юрасика. Поймали мотор. Набились тесно до
писка, сидя друг у друга на коленках в "москвиче" на лысой резине. Планируя
ночную вылазку в закрытую зону заказника, галдели, обсуждали дорогу на
Царский пляж.

- Можно бы и вплавь, - предложил Женя.

- Ты, может, и доплываешь, а я без тебя и пешком не дойду, - испугалась
его жена Лялька.

- Но Хопа же туда каждый день плавает.

- Но это Хопа! - словно та все может, возмутилась Лялька.

И тут же, чтобы никто и не подумал, будто она в чем-то осуждает Лену,
стала говорить о ней нечто восторженное. Незаметно разговор скатился к
воспоминаниям не совсем по теме.

- Вот со мной работала одна дама, Жень, ты помнишь, Катерина Михайловна,
тетке уже лет под пятьдесят. Интеллигентная, аристократичная, строгих
нравов, но не замужем. Мать у нее школьная учительница. Недавно застукала
старая Катю с сигаретой и давай ей втулять, мол, с этого все и начинается:
сначала папиросы, потом выпивка, так, мол, и до панели недалеко.

- Как это до панели? - не понял Юрасик. С изяществом истинного
демагога-родителя Лялька тут же выкрутилась:

- Ну, раньше она учительницей работала, а так пойдет панели красить.

Женька на переднем сиденье возмущенно засопел, поправил на переносице
очки и весомо произнес:

- Ляля, нельзя врать детям! Серьезно посмотрев на мальчика, он спросил:

- Тетю Хопу знаешь? Где она работает?

- Понял, - ответил Юрасик. - Это так называется.

Перед самым отъездом Тане внезапно захотелось романтически попрощаться с
местами, к которым прикипела душой. Сделать это хотелось в одиночку,
незаметно.

В беседке пьянствовали, сыпались анекдоты, кто-то к кому-то клеился,
удалялись парочки, появлялись с такими довольными рожами, что хоть лимон
дай. Отказавшись от всяческих провожатых, Таня ускользнула на поселковый
пляж, посидела, набираясь духа на заплыв. Прожектор в рубке застыл полосой
света в одной точке.

Тихо и спокойно. Таня вошла в воду, волна окатила грудь, опрокинула
тело-и мощным брассом поплыла на изгиб скалистого мыса Сокол. Казалось,
волны сами несут ее. Вода теплая и ласковая. Но, оказавшись вровень со
скалой, она почувствовала опасную зыбкость течения. Словно дозорный, Сокол
держал невидимый барьер. Ее неумолимо несло под крутые и острые уступы. Таня
билась, продираясь сквозь эту мертвую зону, широко распахнула глаза. Мышцы
свело, в груди горело - дыхания не хватало. И вдруг заметила мерцающие на
поверхности серебристые точки, которые отдавали лунными бликами, оседали на
волосках ее тела мелкими пузырьками. "Микроорганизмы, подобные земным
светлячкам, как рассказывал биолог Алешка", - догадалась Таня. В открывшейся
ей бухте Царского пляжа был полный штиль. Таня повернулась на спину, чуть
отталкиваясь ногами, скользила по воде к знакомым камням и теплой, нагретой
за день мелкой гальке...

Она еле стянула с себя мокрый купальник, деревянные ноги не слушались.

Закрыла глаза и глубоко вздохнула. Прямо над ней, таинственно улыбаясь,
зависла полная луна, заливая землю и Таню чарующим белым светом. Он не грел,
но облизывал все ее существо. Вдруг представилось, будто это Белая богиня
высовывает язык, как лепесток лаврушки. Даже чудилось дыхание. Таня
зажмурилась и впала в тихое забытье. Но сердце часто-часто билось, и щемящая
нежная тоска подкатывала к горлу. Хотелось заплакать, как будто она
маленькая девочка, лет девяти. Тогда, в детстве, выдержав долгое молчание
после ссоры, она пришла к брату, протянув мизинчик, как учила Адочка:
мирись-мирись и больше не дерись. Но Никита оттолкнул ее, прикрикнув зло:
"Не сестра ты мне!" "За что? За что?" - спрашивала себя маленькая Таня, но
слезы не уронила... Тут какая-то тень коснулась ее сознания. Совсем рядом
слышно было шумное и прерывистое дыхание.

Чистых кровей сеттер кинулся к ней с лаем, но близко не подходил. Пес
затих, встав в стойку. Предупреждающе зарычал.

- Стоять, Чара! - В тени исполинского валуна раздался резкий окрик.

Вековые камни лежали здесь, словно мифический гигант скатил их из узкого
ущелья в бухту. В полосе света показалась фигура хозяина собаки. Это был
егерь.

В выцветших шортах, бронзовый и скульптурный, с кобурой на поясе, он был
хорош и выразителен. Как натянутая струна, Таня пошла навстречу. Заворчала
псина, стыдливо следя за ее движениями.

- Кто ты?

- Неважно.

Где небо, где земля? Ни имени, ни словечка Таня больше не услышала и не
узнала...

Решение нырнуть в Москву было импульсивным и диктовалось до боли под
ребрами нежеланием видеть плачущий Ленинград. Не хотелось уходить с орбиты
этих чудиков, которых встретила в Новом Свете Подобно ей, они жили
адреналиновым голодом, изобретали велосипеды, спотыкались, но ничуть по
этому поводу не комплексовали... Желая приоткрыть кулисы увиденного театра,
Таня спросила аспирантку Веру:

- Тебе-то зачем все эти копания в архивах?

- Так интересно ведь, - она изумилась и рассмеялась:

- Все просто, Таня.

Спасибо партии родной за трехгодичный выходной. А это, как понимаешь, еще
та школа.

Именно Вера и сблатовала на заход в Москву.

- Поехали, посмотришь, что за цвет нации учится в первопрестольной, а
заодно и общагу, где этот цвет произрастает.

Поезд уже подкатывался к суетливому пригороду. Мимо пробегали машины,
мелькали озабоченные лица. Голоса в купе сделались тише, не дребезжала
гитара, не слышно раскатов дружного хохота.

- А почему колеса у поезда стучат? - Алешка делал последние попытки
растормошить компанию.

На него лениво взглянули, сразу отвернувшись к окну.

- Площадь круга какая? - бередил он Ляльку.

- Пи эр квадрат...

Но шутка не удалась, так как уныло раскрыл ее Женька:

- И дураку ясно, что этот квадрат и стучит. Алешка заткнулся обиженно,
потом промямлил, непонятно кому в отместку:

- Терпеть не могу эту большую деревню.

- Москва, объевшись финскими сырами, - злобным речитативом в такт стуку
колес начала читать стихи Лялька, - голландской ветчиной и яйцами Датчан, на
пришлых смотрит иностранными глазами тбилисских и бобруйских парижан. - И
все-таки, - тряхнула выгоревшими волосами Вера, - Москва! Какой огромный
странноприимный дом. Всяк на Руси бездомный, мы все к тебе придем.

Оформлять Танины документы в общежитии не пришлось. Переговорив за
стойкой с администрацией, Вера увела ее к себе в комнату, где жила одна,
точнее с мертвячкой, то бишь с прописанной "мертвой душой". Она отдала в
пользование свой пропуск, объяснив некоторые премудрости обходных маневров
мимо консьержек.

Несмотря на обшарпанные стены и скрипучий паркет, ее комната показалась
Тане уютной. Вера с момента приезда здесь почти не ночевала, только иногда
тревожа Таню под утро. Вопросов Таня, естественно, не задавала... Новая
подруга сразу предостерегла:

- На меня не оглядывайся. Будь как дома и не суди строго.

- Да уж неси свою соломинку, мне и. своего бревна хватит, - успокоила ее
Таня.

Вера женщиной была общительной, и судя по всему здесь к ней относились с
большим уважением. Без конца кто-то забегал, просто так или со своими
нуждами. В отсутствие хозяйки общались с Таней. Знакомства были
небезынтересными и лепились сами собой. На кухне, в коридоре, около
междугородного автомата, в лифте. Две высотки на улице Островитянова гудели,