Чтение 47–й страницы книги ~Белое танго~

как улей, до утра был слышен многоязычный гомон. Тасовались по этажам
интересы всех мастей: от благородных пиковых до казенных треф.

Да и споры здесь не были только научными. На почве быта доходило до
национальной вражды. Однажды пришлось наблюдать ссору на кухне вокруг
казенного чайника. Узбечка Маруфа тянула чайник на себя с воплем:

- Это моя чайник!

- Нет, Моя! - отстаивал справедливость кубинец Эйван. ***

Испытывая некоторую неловкость перед иностранцем, Таня вмешалась:

- Маруфа, не "моя", а "мой".

Маруфа неожиданно стала перед ней извиняться:

- Я не знала, что это твой.

Голова от всего этого шла кругом. Из Пущина прикатил Алешка с грузином
Цотне. Последний оглоушил Таню красивой историей какого-то нового вируса
шестиконечной формы. Рассказывал о СПИДе - будто песню пел. И предсказывал
его торжественную поступь в истории человечества. Потом ребята, подхватив
девушек, повезли их на "чачу при свечах", в высотку эмгэушки. Вход туда
оказался по пропускам, выписывать которые следовало загодя, но у молодцев
была своя практика. Они оставили девушек дожидаться у одного из четырех
контролируемых входов, вошли внутрь с другого и уже через решетку передали
спустя минут десять временные пропуска с несклоняемыми фамилиями Кобзарь и
Мозель.

- Между прочим, - с некоторой долей гордости проинформировала Вера, - в
мире всего три универа, вход куда контролируется охраной: Сантьяго-де-Чили,
Сеул в Корее и родной МГУ. Но, как видишь, напрасно.

Мужчины угощали мясом. Его название для ушей ленинградки Тани показалось
новым - духовое. И, несмотря на это, съедено было куда быстрее, чем
приготовлено. Скоро было выпито все спиртное. А вечер только начинался.

- Непорадок, - решил голубоглазый красавец грузин и, весело насвистывая
мотивчик из "Травиаты", побежал транжирить последние аспирантские гроши, в
чем никогда бы не признался. Но разве жалко?

Вера зашипела на Алешку, и тот кинулся следом. Тихий хозяин комнаты,
улыбчивый Теймураз, не знал, как развлечь милых дам. Вера воспользовалась
моментом и предложила Тане забежать к своей знакомой. Они поднялись на
семнадцатый этаж. На пороге их встретила колоритная ингушка в яркой косынке
вокруг черной тугой косы до самого пояса.

- А, Вера! Как дела, как жизнь, какими судьбами?

Не успели они присесть на диванчик, как в комнату влетел белолицый со
смоляными бровями, сросшимися на переносице, паренек.

- Ты чего как шайтан? - наехала на него Фатима. - Это Магомет из
Грозного.

На юрфаке учится, - представила она чеченца.

Парень настороженно оглядел гостей.

- Это свои. Что случилось?

- Османа взяли. Разбойное нападение.

- Он где? - встревожилась хозяйка.

- У Сослана. Пока отпустили. Под подписку. Сослан на лапу им дал. Весь
избитый. Кровью плюет.

- Главное живой. Где мозги были? - Фатима запаниковала.

- Так. Утро вечера мудренее, - остудила ее Вера. - Мы забежим за тобой и
вместе поедем на Остров. Палестинец на месте, мозги при нем. Что-нибудь
придумает.

- Ой, Вера. Тебя аллах послал.

Домой их отвез на такси Цотне. Алешка сломался под утро и спал,
привалившись спиной к батарее.

У палестинца было странное неудобное имя Фахри аль-Наблус. Невысокий,
похожий на хомяка, с острыми глазками и тоненькими усиками, он радушно их
встретил, угостив пахучей пережаренной арабикой с кардамоном.

За краткое время знакомства Таня ощутила энергию, силу этого человека.

Ничего примечательного в его облике не было, но цепкий взгляд она
оценила.

Показалось, что они знают друг друга давно.

- Эй, рыжая! - позвал он, когда они прощались. - В Ленинград поедешь - не
трудно с собой кофе взять? Я бы тебя угостил и кого надо.

Глаза его лукавили.

- Нет проблем, - бросила через плечо Таня. И перед отъездом не забыла к
нему зайти, как обещала.

Фахри настежь распахнул перед Таней дверь в комнату, устланную коврами.

- Проходи, рыжая! - пробурчал он, насупившись. - Кофе? Конфетки?

Таня кивнула, устраиваясь за столом возле широкого окна.

- Когда едешь домом?

- Сегодня. Ночью.

- Харашо-о, - протянул он-- Как Москва? Отдохнула? Теперь на работу?

- Посмотрим. Захаржевская всегда дело найдет.

- Это ты? - Он оглянулся и невзначай бросил через плечо:

- Еврейка?

- А что?

- Похожа.

Таня расхохоталась.

- Чем?

- Носом и рыжая.

- Ты тоже носом не вышел. Теперь засмеялся он.

- У меня еще ничего. Ты арабов не знаешь.

- А ты не араб?

- Ну так. Между-между.

- Между евреями и арабами?

Фахри опять рассмеялся:

- Или то и то и чуть-чуть другое.

- А чем занимаешься9 - кивнула Таня на кипу журналов, книг и рукописей.

- История, - отрывисто произнес он. - Диссертация.

- На каком году аспирантуры?

- Уже пять лет последний параграф пишу.

- Значит, есть другие дела, - догадалась Таня.

- Ну пиво, бар, девочки.

Легкое прощупывание собеседника продолжалось с обеих сторон на протяжение
всего разговора, из которого Таня почерпнула сведения не только об истории
палестинского народа, но и о политических силах, участвующих в становлении
современного государства Израиль.

У него был забавный говорок, чуть сдавленный гортанными звуками и особым
произношением гласных. Ошибки в речи встречались редко, путался только в
окончаниях и согласовании рода и числа. Щелкнув на стене очередную
залетевшую в окно муху, он весело спросил:

- Как правильно? Я убил мухам или мухов?

- Муху, - выделяя каждый слог, сказала Таня.

- Не правильно! Я их много убил. Значит - мухах!

Веселость и непринужденность сразу располагали, заставляли
симпатизировать этой крепкой бомбочке, похоже, довольно взрывоопасной.

То же заметил и в Тане ее новый приятель, обозвав "миной замедленного
действия".

- Ошибся! - поправила его Таня. - Я - особый вид вооружения, причем
вполне мгновенного реагирования. Хотя... - Фахри ждал продолжения. - По
ситуации.

- Еврейка! - радостно утвердил он. Таня отметила остроту мышления
Наблуса.

Человек веселый, он сыпал шутками, иронизировать над собой не стеснялся и
казался лишенным комплексов.

У открытой форточки, где сидел Фахри, вдруг, пезко каркнув, пролетела
ворона. Палестинец бросился со стула на пол и громко выматерился. Рассмеялся
сам над собой, взмахнул руками.

- Израильский бомбардировщик! - и вернулся на стул.

"Воевал", - мелькнуло у Тани...

Расстались они совершенными друзьями, ничего четкого друг про друга не
узнав, но понимая, что стоят друг друга. Это уж точно.

Х

А Питер, как обычно, окропил Таню мелкими, серыми, моросящими слезами.

Любой город имеет свою историю, развиваясь как живой организм, переживая
периоды упадка и расцвета, но далеко не каждый рождается так загадочно в
одночасье и живет своими мистическими флюидами, распространяя их на сознание
и судьбы людей. Десять километров вправо, десять влево, - и ты уже дышишь
полной грудью... Город-склеп, город-кладбище, который предпочитают называть
музеем или памятником, встретил Таню хмурой толпой у закрытого метро, и она
согласилась на первое предложение частника, выкликивавшего пассажиров. Цену
он заломил несусветную и всю дорогу отчаянно врал про разведенные мосты,
нагло кружил по переулкам возле Сенной, отрабатывая заработок по-питерски,
как экскурсовод-любитель по совместительству. Когда брехня вконец
осточертела, она резко оборвала водилу на полуслове:

- Ладно, теперь вправо, сверни под арку, мимо Убежища налево - и
свободен.

Дома все было по-прежнему, - как никуда и не уезжала. Павел еще спал.
Тихой мышкой Таня разобралась с баулом и принялась за кухонное хозяйство,
мурлыкая под нос полюбившийся мотивчик из "Травиаты". Застав мужа дома, она,
к своему удивлению обрадовалась... Павел встал. Она прислушалась, он
заспешил в ванную, засуетился: явно знал и чувствовал ее присутствие... Таня
встретила его, сидя за накрытым столом, и светилась при этом всем своим
рыжим существом.

Неделя безоблачного счастья. Никогда еще Таня не была так ласкова с
мужем.

Ее неудержимо влекло дотронуться до него, провести рукой по плечам,