вазочка с вареньем и тарелка с баранками.
ехать. На весь сезон там останусь, вернусь только в октябре. Завтра
подойдешь часам к десяти. Серега сюда заедет, у вашего дома дорога разрыта.
На пикник отправитесь. А я с дядей Родей попрощаюсь - и сразу к вам.
Электричкой, автобусом. Маршрут знаю. Ночку покутим у костерка, а утром я
прямо оттуда на поезд, а ты - вступать в права наследия. Но аккуратно, не
спеша, как учили. И чтобы роток на замок, ясно? Сереге ничего сболтнуть не
вздумай. Все поняла?
там оттягивались... Ну все, теперь иди домой, выспись хорошенько. Завтра ты
должна быть бодрая, спокойная, веселая. А про дело вообще постарайся
выкинуть из головы, оно тебя теперь не касается.
знала?.. Ладно, вали, мне собираться надо. Я вот тебе тех капелек в пузырек
накапала. Дома примешь, и до утра заботы отлетят.
со своими "чайниками". Я тебе в машину барахлишко свое покидаю, а завтра с
утреца ты меня на вокзал подбросишь.
до метро и покатил с Мариной дальше. Лада посмотрела им вслед, пробормотала:
"Вот так!" - и скрылась за прозрачными дверями станции...
сногсшибательная брюнетка в яркой боевой раскраске и со спортивной сумкой
через плечо. Войдя в купе, она подняла полку, переложила сумку в багажный
сундук, уселась сверху и раскрыла журнальчик.
окраины, в купе вошел пожилой отутюженный проводник и попросил билет.
Брюнетка протянула сразу два.
одиночестве. Вы, пожалуйста, никого ко мне не подсаживайте. Все же оба места
оплачены.
дверь на "собачку", разделась, подумав, сняла и положила на столик парик,
искусно сделанный из натуральных волос, сложила в специальный контейнер с
раствором подкрашенные контактные линзы. Оглядев себя в зеркало, прапорщик
Лада Чару сова нырнула под одеяло...
элегантной замшевой курточке, с синей сумкой через плечо. Уверенно подошла к
ожидающему выгодного пассажира таксисту.
усмехнулась. - Разрешаю хоть через Измайлово. Я не спешу.
II
глаз, нажала на рычажок, и будильник захлебнулся. Она перевернулась на
другой бок, надеясь урвать еще хоть чуточку сна, но не тут-то было. На полу
возникло шевеление, урчание, а потом Тане в затылок ткнулось нечто мокрое и
холодное.
человеческого языка. Это он делал всякий раз, когда выгоднее было
притвориться идиотом. Ну прямо как Ленечка! Сейчас псине это было явно
выгодно - ему очень хотелось на утреннюю прогулку. К тому же так ласково
пригревает майское солнышко, а на весенней земле, на которой только-только
начинает пробиваться травка, после зимы осталось столько всякого, с собачьей
точки зрения, интересненького.
примерно тогда же, когда снял для нее эту квартирку на Светлановском, окнами
на Сосновку - как можно дальше от прежних ее мест, улицы Шкапина, а главное,
Купчино. Поначалу особо ретивые поклонники доставали ее и здесь. Пару раз
приходилось прибегать к Лениной помощи. Один - из комиссионки на Апраксином
Дворе - оказался совершеннейшим пакостником. В первые же дни в ее квартире
стали раздаваться весьма неприятные звонки: какая-то анонимная, но явно
малолетняя шелупонь обзывала Таню "жидовской подстилкой" и обещала с ней
разобраться. Участники этой акции устрашения не учли одного: Ленечка
поставил Тане аппарат с автоматическим определителем номера, которых в
городе не было еще ни у кого. При первом таком звонке Таня записала номерок,
высветившийся на табло под кнопочками, а при втором пожаловалась Ленечке.
Вычислить шпану оказалось делом двух минут, найти и провести воспитательную
беседу - делом двух часов. Пацаны-пэтэушники раскололись моментом, выдали
дяденьку-организатора. Наказание было неотвратимым - Ленины деловые
партнеры, оказавшиеся к тому же прямыми начальниками неуемного Таниного
почитателя, не вдаваясь в объяснения, выперли его с хлебного местечка и
выдали негласный волчий паспорт. После этого ее такого рода звонками не
тревожили.
не его епархия. Зато он в два дня устроил ей годичный ангажемент в варьете
ресторана гостиницы "Ленинград". Это было предприятие серьезное, щедрое, но
требующее отдачи. Каждый день приходилось репетировать номера, бегать в
танцкласс со всем кордебалетом, брать уроки вокала, ходить к массажисту,
педикюрше... Поначалу с отвычки было трудновато, тем более что Леня,
метеором ворвавшийся в ее жизнь и моментально ее перекроивший, через неделю
вынужден был возвращаться к себе в Мурманск, куда он перевелся из
Североморска, а приехать снова сумел только под Новый год. Так что опереться
было не на кого, только на саму себя. Но овчинка явно стоила выделки: не
говоря уже о материальной стороне дела, Татьяна Ларина вновь стала являть
себя миру - в январе ее показали по городскому телевидению с несколькими
новыми романсами, начали крутить по радио, л весной она съездила в Москву и
записалась для осенней передачи "Песня-82".
появились какие-то люди в черных халатах, привезли и поставили шикарный
спальный гарнитур и удалились, не взяв ни копейки - сказали, что уже за все
уплачено. Потом таким же манером привезли замечательное чешское пианино
"Петрофф", японский телевизор... Лучшую часть прежней мебели и гардероба
Таня перевезла сюда из комнаты на Шкапина, в которой покамест поселилась
бывшая соседка Галина, разошедшаяся со своим Варламом. Теперь Таня почти не
бывала там - не хватало времени.
к выгодной сдаче, квартирка состояла из двух изолированных комнат,
выходивших окнами в парк. По решению Лени большая комната стала их спальней,
а гостиную оборудовали в маленькой. В планировке была только одна странность
- перед самым отъездом на север Леня отгородил часть спальни, примыкающую к
торцовой стене, высокой китайской ширмой, до потолка забил какими-то
коробками и попросил Таню туда не лазать. Потом несколько раз от него
приходили люди, забирали одни коробки, ставили другие. Каждый их приход
предварялся междугородным звонком от Лени. Осведомившись о ее здоровье и
настроении и выяснив, не испытывает ли она в чем-либо нужды, он четко и
медленно проговаривал ей, кто именно придет и когда. Так что накладок по
этой части не было.
убегала, а возвращалась поздно вечером, на гостиничной "Волге" (семьдесят
рублей в месяц, но оно того стоило), падая от усталости с ног. Бэрримору на
вечернюю прогулку по двору давалось пять минут, после чего Таня безжалостно
загоняла его домой и, наполнив его пустую миску порцией еды на все следующие
сутки, принимала ванну и бухалась в кровать. В выходные - тоже не как у
людей, а вторник и четверг - Таня отсыпалась, приводила в порядок квартиру,
готовила горячее на несколько дней вперед, бегала по магазинам и химчисткам.
становилось шумно, многолюдно, весело. Компании бывали преимущественно
мужские, солидные - умеренно пили вино, резались в карты, с удовольствием
слушали Танины песни и не уставали отвешивать комплименты ей и Рафаловичу -
за то, что сумел с таким вкусом обставить свою жизнь столь восхитительной
подругой. Никто ни разу не произнес слово "любовница".
необременительный и взаимовыгодный союз друзей. Лене нужно было свое
гнездышко в Питере - родительский дом с хронически больной, теперь почти не
встающей Ривой Менделевной и вечно ноющей старшей сестрой Розой, вернувшейся
под отчее крыло после крайне неудачного брака, явно для этого не годился. А
этому гнездышку нужна была красивая певчая птичка; для престижа - а стало
быть, и в интересах дела - и для амурных утех. Для этой роли Таня подходила
ему идеально. Сама скорость, с которой Леня все устроил, говорила Тане, что
этот вариант был проработан им загодя. Она лишь наполовину верила его
рассказу, что в купчинскую "стекляшку" он попал по чистой случайности и
встреча с Таней оказалась для него потрясением, всколыхнувшим воспоминания о
былом.
дневной, и в ночной жизни. Нужна была хорошая крыша над головой, достойная
работа. Все это в считанные дни устроил ей Рафалович, и она была ему
благодарна.
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Прозоров Александр
Сертаков Виталий
Флинт Эрик