укол посильнее, чтобы вырубилась!.. С этим что? - спросил он, показывая на
лежащего возле входа мужчину.
Сильная травма головы, кровотечение. Возможно повреждение черепа, сотрясение
мозга наверняка. Пульс, дыхание есть... Пьяный он, Валерий Михайлович.
полагается... Вызвать третью "скорую".
Воронову - к нам, в прозекторскую... Извините, - сказал он, обращаясь к
Павлу. - Недоглядели, козлы! Народу столько, путаются только под ногами,
мешают работать... Подойдите сюда, пожалуйста. Узнаете его?
кажется, Воронов... Надо же. А год назад был такой холеный...
следователь. Павел пожал плечами.
назвался. Говорил, что муж, просил пустить...
раз извините, Павел Дмитриевич, сами видите... Голова кругом... Вы можете
идти.
вам заехать...
заканчивать поскорее, протоколы составлять, всякое такое. А то еще
что-нибудь произойдет... Где этот... ну, гэбист, Фролов? - спросил он
какого-то молодого человека, выходящего из гостиной.
и укоризненно посмотрел на него.
а теперь и родительская рухнула. Ушла Елка. Одного взгляда на мать
достаточно, чтобы понять, что и она уходит безвозвратно. Отец... он
остается. Но одному Богу известно, каким он будет теперь, без работы, без
семьи...
какие-то бумаги - он подписывал, не читая. В прихожей шумели, топали,
переговаривались. Сознание его безучастно отмечало: вот выносят Елку, вот -
мать, обездвиженную, вырубленную лошадиной дозой какой-то гадости, вот
хлопают двери. Раз, другой, третий. И стало тихо. За пределами кухни
громоздилась тьма, обволакивающая, приглушающая звуки.
глянул бледный, тощий сутулый су ъект средних лет с черными мешками под
глазами. авел поспешно перевел взгляд выше, прочел корявую красную надпись:
"Прощай, изменщик коварный!", вздохнул, сделал два шага в ванную, сорвал с
вешалки банное полотенце, занавесил им зеркало и отошел за меловую черту,
обозначившую контуры совсем недавно лежавшего здесь тела. Тела...
истрепанную записную книгу и раскрыл на букву "Р". Есть! Он набрал давно
забытый номер. Трубку сняли после первого же гудка.
разбудил... Вы не спали? Будьте любезны, адрес Лени и телефон, если есть...
Да, очень срочно.
сразу позвонить на телеграф, но передумал. Лучше сходит завтра утром, с
бумагой, подтверждающей... Нет, все-таки не укладывается в голове. И что с
того, что в последние годы сестры в его жизни как бы и не было? От этого
только хуже. Если бы чаще был рядом, старался помочь, понять, может быть, и
не было бы сегодняшнего... Ладно, что теперь толку.
Дмитрий Дормидонтович сидел все в той же позе. Но папки и листочки были
подобраны с пола и аккуратно разложены на столе, рядом с заявлением.
и не слышал его вопроса. Павел терпеливо ждал. Прошло минуты две, потом отец
медленно-медленно поднял голову, посмотрел на него.
помочь, но отец отвел руку.
вслед, послушал шаркающие шаги потом шум воды из ванной.
скромными и малолюдными. Не было ни оркестра, ни скорбных речей. Собравшиеся
помолчали перед раскрытой могилой, кинули на гроб по горстке земли, украсили
холмик цветами и венками, постояли еще немного, глядя на увеличенную старую
фотографию улыбающейся Елены, и разошлись, кто на поминки к Чернову, а кто
по домам. Кроме Дмитрия Дормидонтовича и Павла Пришли две приятельницы Елены
по институту, человек шесть соседей, горько причитающая мать Воронова в
черном платке. Обком был представлен верной Мариной Александровной, которая
пришла с мужем, - оба выглядели постаревшими, растерянными, - несколькими
машинистками, буфетчицей, уборщицей и двумя офицерами Девятого управления,
которым присутствовать здесь полагалось по должности. Никто из чинов,
несмотря на то что отставка Дмитрия Дормидонтовича еще не была принята
официально, не приехал. С комбината, где работала Елена, прибыл главный
технолог Левский, месткомовский деятель, явившийся с казенным венком из
пластмассовых цветов, и неприметная старушка Хорольская. Больше из отдела не
пришел никто, хотя о трагической гибели их сотрудницы извещало траурное
объявление в холле комбината. Таково было коллективное решение работников
отдела, потрясенных сначала жалким видом вернувшегося из Парижа Воронова, а
потом и рассказами Кузина, которому Воронов незадолго до неожиданной смерти
жены два дня подряд изливал душу за бутылкой. Лидию Тарасовну, находившуюся
в невменяемом состоянии в больнице, врачи категорически запретили везти
сюда. И еще рядом с Павлом и Дмитрием Дормидонтовичем стоял неизвестный
никому более морской офицер, третьим, после отца и брата, бросивший на гроб
горсть земли.
застала его за очередным сбором чемоданов в Москву, по казенной надобности.
В Ленинград он вырвался уже из столицы, всего на день. Помянув Елку вместе
со всеми, он извинился и пошел одеваться - перед отъездом надо было еще
заглянуть к родителям. Павел проводил его в прихожую.
эти годы я старался забыть Елку и, как мне казалось, забыл. Но все равно
что-то такое скребло в душе. Теперь этого нет. Простившись с Елкой, я с
прошлым простился, освободился от него. Спасибо. И извини, что в такой день
я о себе...
помнишь, надеюсь?
три года жил на Севере, ни с кем из старых друзей не общался и не знает
ничего.
любимые женщины. Даже Елку помянуть никто не пришел... Кстати, я понимаю,
что сейчас не подходящий момент об этом говорить, но почему бы нам в
следующий мой приезд не собраться всей компанией?.. В смысле, кто остался, -
смущенно добавил он.
появился... Леня моргнул.
кажется, тоже - я его имя в титрах одного фильма видел, ленинградского...
я не хочу... Потом расскажу, ладно?
командировка в январе намечается. Тогда и поговорим, добро?
Фаллос!
Если вместе не хотят, то хотя бы поодиночке. Узнать, как они теперь -
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Зыков Виталий
Володихин Дмитрий
Херберт Фрэнк
Пехов Алексей