нравственный. А здесь, судя по характеру самоубийства, - и психиатрический
тоже. Надо бы получше разобраться, что за личность был этот Огнев, отследить
его действия за последнее время, особенно в последний день жизни,
определить, что толкнуло его на самоубийство, да еще такое дикое. Месть?
Ревность? А что толкнуло Захаржевского на не менее дикое признание? Ведь, не
будь дело "резонансным", окажись покойничек не всесоюзно известным артистом,
а рядовым, скажем, инженером, рутинное следствие вполне могло бы, особо не
вдаваясь, ухватиться за это признание для облегчения себе жизни - и
схлопотал бы гражданин Захаржевский лет восемь по бытовухе. Зачем ему это
надо? И какова во всем этом роль Лариной?
можно было бы и не вникать. Закрыть дело с формулировкой "покончил с собой в
состоянии аффекта" - данных за аффект выше головы, достаточно взглянуть, что
он сделал с дачей. Но вникать придется. Хотя бы для объяснений с
начальством, с творческой, будь она неладна, интеллигенцией...
посланный на Белорусский вокзал. Огнева видели у касс, на перроне, садящимся
в электричку семнадцать двадцать на Можайск. Установлено также, что он сошел
где-то до Одинцово. Что же, все как и должно быть.
Похоже, из всех участников этой кровавой драмы она одна могла сказать что-то
вразумительное.
голову. Ничего особенного, просто дубак привел Шоколадку с очередного
толковища с сычом. Запустив Шоколадку, цирик не ушел, а остался торчать в
полуоткрытых дверях и дыбиться.
бебехи в пластиковый мешок.
Елисеевич.
выхожу. Воля, Гус, воля!
поцеловал его - сначала в лысину, потом в усатые губы.
прикрикнул с порога контролер.
А вам и вовсе "товарищ Захаржевский".
корешем попрощаться... Ну, бывай здоров, Шоколадка, нажрись там за меня до
усрачки.
жрамши.
Никита Захаржевский, а ныне Люсьен Шоколадов, выйдя из ворот, впервые за три
недели вдохнул воздух свободы. Перейдя улицу, он повернулся, посмотрел на
покинутое им унылое здание за высокой и толстой стеной, перекрестился и
трижды поклонился ему.
он. - Исцелили вы безумие мое, очистили душу мою...
Вскоре он вышел к Сокольникам, выпил - у палатки кружечку пивка, пообщался
немного с мужиками, от второй отказался, зашел в телефонную будку, набрал
номер, перекинулся с кем-то парой фраз, вышел и направился к станции метро,
где затерялся в толпе пассажиров.
длинных звонков", еще не зная о развернувшейся на даче кровавой драме, Таня
села вместе с Шеровым в поданную к подъезду черную "Волгу" и отправилась на
свое новое место работы - в постоянное представительство Украинской
Советской Социалистической республики, где, как она с немалым удивлением
узнала накануне, Вадим Ахметович долго и плодотворно трудился в должности
заместителя постпреда по торговле. Впрочем, по зрелом размышлении Таня
удивляться перестала: в стране, где любое предпринимательство уголов-но
наказуемо, каждому деловому человеку необходимо прикрытие в виде надежной
государственной службы. А служба Вадима Ахметовича была в этом плане
идеальной - место и ответственное, оправдывающее определенный стиль и
уровень жизни, разъезды и прочее, и при том не слишком руководящее,
избавленное от тотального взаимного рентгена, неотъемлемого атрибута любой
высокой должности. Опять-таки, место работы - Москва, а каналы отчетности -
в Киеве. В общем, если бы не было такого местечка, его следовало бы
изобрести. Кстати, а кто сказал, что его не изобрели?
номенклатурщика, бровастых и бравых, внешне не сильно схожих меж собой, но
удивительным образом напоминавших молодого Леонида Ильича. Одного,
собственно постпреда, звали Иван Иванович Ру-банчук, второго, его зама, -
Иван Соломонович Рубинчик. В приемной, куда выходили двери их шикарных
кабинетов, восседала монументальная секретарша с простым хох - ляцким именем
Лиана Авессаломовна. Познакомилась Таня и с Валерией Романовной, директором
расположенной в постпредстве гостиницы, и с громадным, бритым наголо шофером
Илларионом, откликающимся на имя Ларик. С Архимедом ее знакомить было не
надо. Оказалось, что и он тут подъедается в должности делопроизводителя, а
по совместительству - мужа бойкой Валерии Романовны.
приеме на работу в должности экспедитора с окладом сто пять рублей,
скрепленному подписями Рубанчука и Рубинчика. - Поздравляю. Трудовую давай.
областного Управления культуры. Прокол! Ну да всего не упомнишь.
отпустили, во всем разобравшись, из следственного изолятора дурака Никиту,
который первым делом позвонил ей (телефончик, по просьбе Шерова, передал
Никите следователь) и выразил готовность немедленно решить вопрос с дачей.
Пришел он какой-то странный, тихий, пришибленный, глазки так и бегают. Таня
приготовила ему душистую ванну, накормила, напоила, попыталась разговорить
на известные темы, но он упорно отмалчивался. Дача, естественно, требовала
ремонта и частичной замены обстановки, так что Шеров дал за нее несколько
меньше, чем рассчитывала получить Таня. Добрав разницу у Николая Николаевича
под залог будущей реализации ленинградского жилья, она вручила деньги Артему
Мордухаевичу и уже в апреле въехала в свеженькую, сверкающую квартирку
напротив Бородинской панорамы. Вскоре подоспели и денежки от Николая
Николаевича, и Таня смогла обставить ее по своему вкусу. С Павлом, как она и
предполагала, никаких проблем не возникло - из их имущества он не захотел
ничего и выдвинул одно требование: чтобы Таня оставила ребенка ему,
фактически и юридически. Что-то побудило ее передать ему записку:
записке голубой алмаз, подаренный ей Павлом еще до свадьбы. Но золотой
медальончик с алмазом куда-то делся - не было его ни в ленинградской
квартире, ни среди вещей, переправленных в Москву.
устраивалась в новой жизни, а Шеров развернул полномасштабную реконструкцию
дачи - возводил третий этаж, копал бассейн.
ванны с шампанским вместо пенки, еженедельные театральные премьеры и
абонемент в Большой, наряды из ателье для дипкорпуса, сауны, массажи,
спецмагазины со спецтоваром, спецбуфеты со спецпродуктами, поездки на
закрытую конноспортивную базу, где в ее распоряжение был выделен вороной
ахалтекинец-семилетка - именно верхом на Агате ее запечатлел модный художник
Илья Омлетов... Чистую радость от роскоши отравляло какое-то жалкое,
противное восприятие этих благ со стороны этого круга: радовались они не
столько самим вещам, сколько принципиальной недоступности этих вещей для
простых смертных. Самым важным для них было не то, что вещи эти вкусны,
удобны, красивы, даже не то, что они дороги, а то, что они дефицитны. Таня
не могла взять в толк - неужели наслаждение хорошим, скажем, коньяком
уменьшится, если этот коньяк свободно продавать в Елисеевском, чтобы каждый,
имея деньги, мог позволить себе аналогичное удовольствие? Оказывается, еще
как. Уж не это ли одна из причин, по которым в лавках так голо - и с каждым
годом становится все голей?
встретил ее в Ужгороде, снял с поезда и отвез в горную курортную деревеньку.
Места, которые они проезжали, представлялись Тане прямо-таки райскими.
Вскоре брусчатую дорожку, круто вьющуюся меж отвесных стен и пропастей, за
километр до въезда перегородил толстый полосатый шлагбаум. Шофер бибикнул, и
из будочки неспешно вышел разъевшийся, исполненный непрошибаемого
достоинства гаишник. Впрочем, разглядев в подъехавшей "Волге" Вадима
Ахметовича, блюститель весьма шустро откозырял и дал отмашку. Шлагбаум
стремительно взмыл в безоблачное небо.
наслаждаясь чистейшим воздухом, ходили по горным тропам стрелять куропаток,
собирали опят, полазали по руинам средневекового замка, ловили в прудах
зеркальных карпов. Попутно встречались с разными людьми, значительными и не
очень, решали всякие вопросы. Здесь было хорошо, вольготно, пребывание
омрачилось лишь одним пустячным эпизодом, как досадным, так и смешным.
распираемый от ощущения собственной важности. Они надолго уединились. Таня
погуляла по холмам, вернулась - а мужчины все болтали. Ей стало скучно, и
Каргалов Вадим
Лукин Евгений
Рыбаков Вячеслав
Мороз Александра
Громыко Ольга
Свержин Владимир