Андрей ВОРОНИН

ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ

ИНКАССАТОР

Анонс

Смерть ходит за ним по пятам...

Мафия, которой он объявил войну, жестока и беспощадна к
тем, кто становится ей поперек горла, кто стремится
перекрыть источник ее кровавых денег.

Роман, как и другие романы Андрея Воронина из серии
произведений об инкассаторе, - снова о честном и
мужественном человеке, бывшем десантнике Юрии Филатове.
Произведение найдет своего благодарного читателя, который
любит острые и захватывающие сюжеты, который вообще любит
детектив как жанр.

Глава 1

Утро выдалось просто на загляденье - ясное, теплое,
безоблачное, и все вокруг было под стать этому прекрасному
утру - голубое, зеленое и золотистое, особенно если выйти на
окраину поселка и встать так, чтобы не видеть позади себя
почерневших деревянных срубов с гнилыми заборами в полтора
человеческих роста и облезлых крупнопанельных пятиэтажек.
Заняв такую позицию, можно было сколько угодно без помех
любоваться поросшими сосновым лесом сопками, желтовато-серой
лентой гравийки, которая, прихотливо извиваясь, скрывалась в
тайге, и шагавшими по склонам сопок серебристыми опорами
ЛЭП.

Освещенные утренним солнцем, эти опоры прямо-таки
сияли, как будто были изготовлены из нержавейки. На самом
деле они были сверху донизу выкрашены алюминиевой краской,
и, стоя на заднем крылечке своего дома, Митяй Завьялов, по
прозвищу Шлеп-нога, в который уже раз подивился: ну зачем,
спрашивается, нужно было выкидывать на ветер такие бешеные
деньги? Двадцать лет стояли некрашеные и еще сто двадцать
простояли бы... Ну ладно, провода заменили, это еще понять
можно. Дело это нужное, даже, можно сказать, необходимое. Но
опоры-то красить зачем? Да еще тащить для этого целую
бригаду из самой Москвы. Как будто здесь своих работяг мало!
Да только свистни, сбегутся со всех сторон и будут вкалывать
как черти. Озверел народ без работы, стосковался по делу, да
и деньжата не помешали бы...

- Опять с утра пораньше ворон считаешь? - послышался
позади него визгливый голос. Задумавшийся Митяй, грубо
возвращенный к реальности этим скрипучим окриком, слегка
вздрогнул и поморщился, но оборачиваться не стал, поскольку
и так знал, что увидит. - И что это за мужик такой? -
/`.$.+& + знакомый до отвращения голос, сопровождавшийся
ожесточенным громыханием ведер. - Как станет, варежку
разинувши, так и будет стоять столбом, зенками своими по
сторонам лупать, пока ему какая-нибудь ворона прямо в эту
его варежку не нагадит. Нет того, чтобы забор поправить...

- Чем я его буду поправлять? - морщась сильнее прежнего
и все так же стоя спиной к источнику голоса, неприязненно
откликнулся Митяй. - Языком твоим поганым, что ли? Сто раз
тебе говорено: столбы менять надо, а где я их возьму, эти
столбы?

- Да уж конечно, - ядовито парировала супруга Митяя. -
Где их взять-то, в самом деле, когда кругом тайга на тыщу
верст?

Митяй намертво сцепил зубы. Золотое августовское утро
стремительно теряло свое очарование, хотя солнце сияло по-
прежнему и по-прежнему сверкали на склонах сопок серебристые
опоры ЛЭП. Смотреть на все это утреннее великолепие больше
не хотелось, но Митяй упрямо таращился прямо перед собой,
потому что точно знал: жена стоит у открытых дверей сарая,
уперев кулаки в бока, похожая на бочонок, к которому кто-то
для смеха приладил сверху кочан капусты, а снизу - пару
обутых в резиновые опорки кочерег, обрядив получившееся
пугало в ситцевый халат больничной расцветки и драный
порыжевший ватник, - стоит, сверлит его спину буравчиками
своих поросячьих глаз и ждет повода затеять обычную утреннюю
свару, без которой день для нее считай что пропал. "Хрен
тебе в глаз, - подумал Митяй, невидящим взглядом таращась на
знакомый пейзаж. - Война нервов, ясно? Хотя какие там у нее,
к чертям собачьим, нервы..."

Он в последний раз затянулся сигаретой, придавил огонек
подушечками большого и указательного пальцев и бережно
спрятал окурок в стоявшую под навесом крыльца пол-литровую
банку, до половины наполненную разнокалиберными бычками. Это
был его НЗ на черный день, и Митяй с трудом подавил тяжелый
вздох: в последние годы черные дни шли сплошняком, без
просветов, а хуже всего было как-то вдруг пришедшее к нему
понимание того, что теперь это уже навсегда и никаких
перемен к лучшему в жизни не предвидится. Жизнь пошла под
уклон, и теперь так будет все время: гнилой забор,
прохудившаяся крыша, вечная нехватка денег, некрасивая
сварливая жена, которая с годами будет становиться только
еще безобразнее и злее. И ни уехать, ни развестись, ни
удариться в загул... Да что там загул! В обыкновенный запой
уйти - и то не получится, потому как водка стоит денег, а их
и так в обрез и все до копейки в кулаке у чертовой бабы...

Позади него снова залязгали ведра, зашаркали по
загаженной курами вытоптанной земле опорки резиновых сапог,
с грохотом захлопнулась дверь сарая, и Митяй понял, что
остался один. Он взял висевшую на перилах крыльца линялую
брезентовую куртку, набросил ее на плечи, поправил на голове
армейское кепи, спустился с крыльца и вывел из-под навеса
свой обшарпанный скрипучий велосипед. Пора было отправляться
на работу.

Странная это была работа, особенно для крепкого
a.`.* /ob(+%b-%#. мужика, привыкшего вкалывать до седьмого
пота, но все-таки это было лучше, чем ничего. Конечно,
сторож - не профессия, а занятие для пенсионера или
инвалида, но многие знакомые Митяя не имели даже такой, с
позволения сказать, работы. И потом, сторож сторожу рознь.
Он, Митяй, не сторож, а боец ведомственной охраны, и
охраняет он не склад с подштанниками и хозяйственным мылом,
а важный энергетический объект.

Э-нер-ге-тический, ясно? А без энергии, ребята, не то
что ракету в американцев запузырить - чайник вскипятить
невозможно. Без энергии каюк, всему поселку каюк, да и всей
стране, коли на то пошло. Это все Митяю очень доходчиво
растолковал усатый москвич, который нанимал его на работу.
Только у москвича, ясное дело, все выглядело как-то красивее
и глаже, словно назначал он Митяя не сторожем на подстанцию,
а, самое малое, заместителем министра энергетики и топливной
промышленности. Митяй тогда, помнится, даже загордился
маленько и гордился ровно две с половиной минуты по часам -
до тех самых пор, пока не узнал, какая будет зарплата. Когда
москвич назвал цифру, Митяй приуныл, но пришлось
согласиться: с работой в поселке стало совсем туго, а ему с
его хромотой и вовсе ничего не светило.

...К двенадцати часам дня в полном соответствии с
расписанием солнце добралось наконец до зенита и мертво
зависло прямо над головой, сияя яростным блеском
раскаленного добела металла и отвесно обрушивая вниз волны
удушающей жары, такой плотной, что ее, казалось, можно было
разгребать руками. Из расположенного в полукилометре от
подстанции болота, которое местное население именовало
Федоскиной топью, поднимались липкие испарения и тучи
прожорливого гнуса. Из-за безобразно высокой влажности все
тело было покрыто скользкой пленкой пота, который обильно
проступал сквозь одежду даже тогда, когда человек неподвижно
сидел в тени. Впрочем, сидеть неподвижно было сложновато:
гнус только и ждал, чтобы потенциальная жертва перестала
размахивать руками и награждать себя увесистыми оплеухами,
предоставив ему возможность наброситься и приступить к
трапезе.

Воздух был густой, горячий и влажный, как суп с
клецками, и сильно пах разогретой хвоей и теплой сосновой
смолой. Это был, в общем-то, довольно приятный запах, но из-
за духоты и влажности казалось, что это именно он вытеснил
из атмосферы весь кислород, превратив воздух в сваренный на
канифоли крутой бульон.

Это было тем более невыносимо, что по кронам мачтовых
сосен и старых кедров гулял верховой ветер, заставляя лес
негромко шуметь. Этот шум немного напоминал отдаленное