Чтение 18–й страницы книги ~Муму~

все пережившую Королеву. - Никто отсюда живым не выходит, никто!

Из-за спины Вырезубовой появился топор с широким, остро отточенным
лезвием. Катя вскинула руки, пытаясь защититься.

Наталья Евдокимовна нанесла первый удар. Сильный удар пришелся по рукам и
по плечу. Хрустнула перерубленная, разломанная ключица. Девушка отшатнулась
к стене, а Наталья Евдокимовна принялась рубить, нанося удар за ударом. Она
искромсала тело так, словно хотела уничтожить саму память о Королевой. Ее
ночная рубаха, руки, лицо были забрызганы кровью. Кровь заливала даже стены,
потолок. Королева уже давным-давно была мертва, а Вырезубова все еще
продолжала рубить искромсанное тело.

Наконец остановилась, держа топор в правой руке. Вытерла вспотевшее лицо,
поправила волосы и неторопливо, торжественно, с топором в руках направилась
по лестнице вверх. Она вошла в спальню своих сыновей, зажгла свет. За окном
уже брезжил рассвет.

- Вставайте, - сказала женщина. Братья тут же открыли глаза, оторвали
головы от подушек. Такой свою мать они еще не видели.

- Мама, что с вами? - выкрикнул Григорий.

- Сиди, - строго прикрикнула на него женщина, - я эту сучку зарубила.

- Правильно сделали, - сказал Илья.

- Сама знаю, что правильно. Пойдете и все уберете, а завтра с утра за
работу. Оранжерею запустили, мерзавцы! Не могу же я одна за всем смотреть,
по дому управляться, все в чистоте содержать, еду вам готовить, кормить
живоглотов, за цветами ухаживать. Кусты скоро совсем товарный вид потеряют.

- Мама, мы все исправим, исправим, - испуганно заговорил Григорий, - Вот
и исправляйте. А я посмотрю. Кстати, мясо сложите в холодильник и аккуратно,
чтобы нигде ни капельки крови не осталось и чтобы все было чисто.
Проказники, - уже ласково произнесла Вырезубова и с окровавленным топором в
руке пошла в столовую.

Братья переглянулись.

- Пошли, - сказал Григорий, - Давай наденем фартуки, думаю, работы там
часа на два.

Но то, что братья увидели в подвале, потрясло даже их, безжалостных
садистов. Но приказ матери - это приказ, который не обсуждают, а
беспрекословно выполняют. И братья, хоть им и хотелось спать, принялись за
работу.

Повезло этим утром и ротвейлерам, которые нажрались человечины до отвала.
Так наелись, что не могли двигаться. Они смотрели на братьев с
благодарностью - псы-людоеды на своих хозяев-людоедов.

В восемь утра Вырезубовы уже работали в оранжерее. Илья подрезал кусты, а
Григорий ходил с большой железной лейкой и поливал цветы, охая и восхищаясь
красотой распускающихся бутонов.

- Завтра надо везти в город.

- Да-да, завтра. Встанем на рассвете, срежем все, которые созрели, и
повезем. Думаю, штук триста наберется, а может, и больше. Посчитай, - сказал
Илья, обращаясь к брату.

- Не хочу. Настроения нету. Посчитаем, когда срежем. А ничего была
девчонка.

- Ничего, - ответил Григорий, - только укусила меня, стерва, видишь? -
Григорий закатал рукав, показывая синяк на предплечье.

- Ого! - удивился брат. - Надо смазать, а то как бы чего плохого не
вышло.

- Не надо, мать увидит, заругает.

- Правильно, лучше ей не показывай, а то разволнуется, бранить нас
начнет. Слушай, а ты кольцо снял? - спросил Илья.

- Нет, не снимал, так с кольцом и положил руку в холодильник.

- Это не страшно, мать сама снимет. Будет разделывать, снимет.

Глава 5

- Как я взберусь на платформу? - причитала Варвара, прекрасно понимая,
что Дорогин ее поднимет. Ей хотелось почувствовать сильные мужские руки.
Немного могло найтись мужчин, способных оторвать Белкину от земли.

Муму лицом в грязь не ударил. Он легко вскочил на платформу сам, затем
наклонился, взял Варвару под мышки и, даже не охнув, с первого раза сумел ее
поднять. Бережно поставил на асфальт.

- Можно еще? - засмеялась Белкина.

- Можно. Но в другой раз, Варвара.

- Буду ждать этого раза, как ждут гонорара. Куда сейчас?

- К Киевскому.

- Кого ищем?

- Героя афганской войны.

- А что герой?

- Герой должен знать, где найти двух галичан.

- Кого?

- Галичан - западных хохлов.

- Я уже ничего не понимаю и всецело доверяюсь тебе. У меня голова идет
кругом: эфиопы, галичане... Не хватает только индейцев в уборах из
разноцветных перьев. Москва все-таки страшный город, настоящий Вавилон.

- В Вавилоне не был, - ответил Муму, раздвигая толпу, чтобы дать дорогу
Белкиной.

Особо усердствовать не приходилось: при виде крепко сложенного мужчины,
провожающего шикарную женщину, люди расступались сами. Белкина вошла во
вкус. Делать ей что-либо самой не требовалось, она была лишь сторонним
наблюдателем, ну, в крайнем случае, участницей. Муму делал работу - ту, за
которую платили ей.

- Киевский так Киевский. Почему-то вся мразь собирается именно на
вокзалах, словно это отстойники какие-то, - рассуждала Белкина, уже сидя в
машине. Она курила длинную черную сигарету и поэтому немного смахивала на
валютную проститутку, которая катит на точку вместе с сутенером. Но слишком
дешевой смотрелась машина для такой парочки.

До Киевского добрались быстро. Теперь следовало наведаться в подземный
переход. Герой афганской войны оказался человеком приметным и шумным. О том,
что он на рабочем месте, Дорогин и Белкина поняли уже на первых ступеньках,
даже не увидев инвалидной коляски. Они услышали хорошо поставленный бас,
который перекрывал шум толпы:

- Вот, отец, смотри, мое удостоверение, боевой орден...

- А где же сам орден? - послышался писклявый голос ветерана Великой
Отечественной.

- Как где - пропил, - без тени смущения ответил афганец.

- Боевую награду?

- Не продал, а пропил, отец. Замачивали, в стакан положил и вместе с
водкой проглотил.

- По-моему, это наш клиент, - сказал Муму. Белкина согласно кивнула.

В переходе находились и другие попрошайки, бомжи, но по сравнению с
героем они выглядели бледно, люди не обращали на них внимания. Возле же
инвалидной коляски столпилось человек пятнадцать.

Белкина рванулась было прорваться поближе, но Дорогин остановил ее:

- Давай присмотримся.

- Ясно.

Варвара тут же поняла, что Дорогин прав. Нужно присмотреться к человеку,
понять слабости, наклонности, и тогда он станет более покладист, если
станешь говорить с ним на близком и понятном ему языке.

Участник Великой Отечественной отвалил, так ничего и не дав участнику
афганской войны.

- Мои-то ордена до сих пор со мной.

- Какие у тебя ордена? Одни юбилейные, - вдогонку басил ?афганец?. -
Небось при кухне или штабе отсиживался, а настоящие герои... Уж я-то, дед,
знаю. Они или без рук без ног, или в сырой земле свой покой нашли.

По выражению лица участника Великой Отечественной стало ясно: афганец
попал в точку, но признать это старик не мог.

- Эх ты, пьянь, позоришь Советскую армию!

- Вали, вали отсюда, дед!

Публика, как ни странно, заняла сторону афганца, " и после этой фразы
мелочь посыпалась в донельзя засаленную, грязную ушанку, на которой
поблескивала кокарда с красной звездой. ?Афганец? времени зря не терял,
ощупал взглядом людей, выбирая очередную жертву. Его расчет был прост:
затеять легкий скандал или спор, тогда люди собираются вокруг. А если есть
слушатели или зрители, значит, с ними придут и деньги.

"Афганец? выгреб из шапки содержимое, оставив лишь пару пятирублевых
монет, засыпал купюры за пазуху и взглядом мгновенно зацепил женщину лет
тридцати пяти, явно провинциалку, с тяжелой хозяйственной сумкой.

- Красавица, - воскликнул он, - я бы тебе сумку поднес, да видишь, ноги в
Кандагаре потерял. В окружение мы попали, ?духи? нас гранатами забросали. У
меня гангрена началась...

- Вы мне?

- Тебе. Ты одна тут красавица.

Женщина засмущалась, заморгала, но не могла себя заставить двинуться
дальше, из вежливости нужно было дослушать исповедь афганца до конца.

- Я бы мог твоим мужем стать, я же сильный мужчина.

Женщина застопорила проход, и быстро начала собираться толпа. ?Афганец?
стал говорить еще громче и прочувствованнее:

- Я бы стал твоим мужем, ты была бы моей женой, мы с тобой танцевали
бы... - и он похлопал рукой по сиденью, затем крутанул колеса, совершив
несколько головокружительных па, опять похлопал ладонью по сиденью. - Кто
знает, как судьба сложилась бы, не будь войны проклятой... В тебе сколько
росту, красавица?

- Метр семьдесят, - растерялась провинциалка. - А что?

- Мы были бы хорошей парой. У меня рост метр восемьдесят четыре.., был..,
с ногами... - грустно добавил он с мастерской театральной паузой, голос у
него дрогнул. - А сейчас, видишь, - желваки заходили у него на щеках, и