Чтение 19–й страницы книги ~Муму~

зрителям показалось, что сейчас из голубых бесхитростных глаз брызнут чистые
горячие слезы.

Но ?афганец? сдержал себя, он лишь рукавом прикрыл глаза. Расплакиваться
в десятый раз за день было ?в лом?, особенно с ?бодуна?.

Женщина уже лезла в кошелек.

- Мне не на пропой, красавица, мне на протезы деньги нужны. Только немцы
такие делают. Куплю протезы, вот тогда мы с тобой и станцуем.

Женщина бросила в шапку двадцать рублей. Еще несколько бумажек легло в
грязное нутро ушанки, сыпанулась мелочь, и публика начала рассасываться.

Женщина с тяжелой сумкой заспешила прочь. Лицо у нее было грустное,
слова ?афганца? тронули ее до глубины души. Но и двадцатки было жалко,
как-никак почти что доллар.

"Афганец? проделал ту же операцию с содержимым ушанки, затем погладил
живот, где шуршали и позвякивали деньги, на губах мелькнула улыбка. Он лихо
сунул в рот сигарету и заметил Дорогина.

- Эй, браток, - поманил он Сергея, - огонька, может, дашь?

- Варвара, есть зажигалка?

Варвара подала Сергею модную дамскую зажигалку. Сергей поднес огонек к
дорогой сигарете. ?Афганец? затянулся, катнул колеса, отъезжая к стене.

- Что ты на меня так смотришь? Вроде мы с тобой не знакомы, не служили
вместе. А дорогие сигареты мне добрые люди подарили, сам-то я ?Приму? или
?Беломор? курю.

- Слушай, ты Абебу давно видел? - глядя прямо в глаза, спросил
Дорогин. ?Афганец? насторожился.

- Какого Абебу?

- Который Пушкин.

- А, Пушкина! Как же, как же, на прошлой неделе видел. Меня по Тверской
катили, видел, стоит себе на постаменте, голуби на голове пасутся.

- Я не про памятник у тебя спрашиваю, а про эфиопа Абебу.

- На кой хрен, браток, он тебе нужен? - ?афганец? нервничал, и это было
заметно, но пока в руках себя инвалид сдерживал. - Люди, люди, - вдруг
закричал он густым басом и рванул на груди рубашку, но несильно - так, чтобы
не высыпались деньги. Рубашка была крепкая, вместо пуговиц заклепки. - Люди,
люди, посмотрите на меня, перед вами герой, о котором забыла родина!
Вспомните хоть вы, хоть частичку своей доброты пожертвуйте мне на
пропитание!

На такой громогласный возглас люди начали оборачиваться, но никто не
подошел. ?Афганец? снова уставился на Сергея.

- Мужик, отвали, работать мешаешь!

- У меня дело. Сколько твое время стоит?

- Ты что, хочешь дать денег герою бесчеловечного конфликта?

- Я подумаю. Может, и дам, если, конечно, ты скажешь, где эфиоп.

- Эфиоп его мать знает, - шепотом произнес ?афганец? и громко завопил:

- Вот так страна обращается с героями. А я за Россию кровь проливал, две
ноги потерял, восемь операций и полная ампутация. По частям отрезали,
пятьдесят осколков в ногах застряло и в груди... Смотрите, смотрите! - тыкал
себя в грудь бывший гвардии сержант десантно-штурмового батальона Игорь
Морозов.

Этот возглас разбудил у многих совесть, и деньги опять полетели в
ушанку. ?Афганец? запел:

У незнакомого аула, на безымянной высоте...

Хотят ли русские войны...

Спросите вы у тех ребят,

Что под утесами лежат...

Песня о Великой Отечественной была удачно переделана под колорит
афганского конфликта. Голос у попрошайки был густой, мясистый, как
докторская колбаса, ночь пролежавшая в воде. Да и акустика подземного
перехода была под стать сцене Большого театра.

После второго куплета ?афганец? оборвал песнопение и вновь выгреб деньги
из шапки.

- Ты долго еще здесь сидеть собрался, герой Игорь Морозов?

- Меня друзья заберут.

- Знаю я о твоих дружках, галичанах.

- А тебе дело? Они меня кормят, поят, кров дали.

- Ради кого стараешься? Ради уродов, которые все твои деньги забирают?

- Зачем они мне, деньги. Мне стакан водки и крыша над головой дороже
любых денег. Тут посидишь, с народом пообщаешься, и на душе легче, раны не
так болят. Сижу и вижу, щедрый русский народ, последнюю рубашку снимет, а
калеке поможет. Без галичан мне этого места не видать как своих.., ног.

Галичане появились неожиданно. Они были в кожанках, спортивных штанах с
лампасами, в дорогих кроссовках, черноволосые, небритые, длинноносые,
высокие и широкоплечие.

Белкина даже отступила на пару шагов и зашептала:

- Сергей, пошли! Иначе до юбилея Пушкина, точно, не доживем.

- Погоди, - через плечо бросил Сергей.? Галичане привыкли, что стоит им
лишь бросить на кого-то недружелюбный взгляд, и человек тут же испаряется,
как будто его и не было. А этот стоит себе, и выражение лица спокойное, и
взгляд не прячет.

- Ты чего к инвалиду прицепился?

- За жизнь разговариваю.

- Дал ему денег и проваливай. Исполнил гражданский долг и ступай с богом.

Разговаривать более резко бандиты побаивались, черт знает кто перед ними,
может, мент переодетый, может, опер какой, а может, дружок афганца, ветеран
отмороженный, спецназовец, которому человека убить - как за угол сходить. И
справка у него из ?дурки? вполне может оказаться в кармане.

- Чего тебе надо? Иди отсюда.

Сергей посмотрел на галичан, один из которых, запустив руку за пазуху
?афганцу?, выгребал деньги, перекладывал их в спортивную сумку с
адидасовским трилистником. Сергей почувствовал: с ними разговор не сложится,
во всяком случае сейчас.

Когда все деньги перекочевали в спортивную сумку, один из галичан достал
початую бутылку водки и отдал ?афганцу?.

- Горло промочи.

Тот закрутил бутылку винтом и, картинно подняв ее над широко раскрытым
ртом, вылил содержимое в глотку. Водка исчезла даже без бульканья. Спиртное
помогло, голос ?афганца? тут же окреп и с новой силой зазвучал под бетонными
перекрытиями подземелья.

- Проваливай, проваливай, - один из галичан уже наступал на Дорогина и
оттеснял его поближе к входу в метро.

- Полегче, - сказал Сергей.

Взгляд галичанина остановился на Белкиной.

- Забирай свою бабу, и оба катитесь отсюда. Не ищи приключений на свою
задницу. Баба у тебя хорошая, не охота ее портить.

Если бы Дорогин был один, он, возможно, ввязался бы в драку прямо сейчас.
Но то, что вместе с ним пришла сюда и Варвара, делало его более осторожным.
Да и народу вокруг собралось много, а во время драки могло произойти
непредвиденное: мог появиться нож, кастет, пистолет.

Сергей заприметил, что карман спортивных штанов галичанина оттопыривался:
рисковать чужими жизнями не хотелось.

- Мы еще поговорим, - процедил Муму сквозь зубы.

- Сомневаюсь, - услышал он.

Когда Дорогин и Белкина уже двинулись к выходу, то Сергей заприметил двух
омоновцев, стоявших на площадке. Рослые парни, вооруженные дубинками,
баллончиками со слезоточивьм газом, нагло улыбались, даже не думая прятать
улыбки. Сразу было понятно, омоновцы куплены, и если начнется драка, то они
окажутся на стороне галичан. А потом, очутившись в участке, ничего не
докажешь, протокол составят не в твою пользу.

Дорогин с Белкиной поднялись на ступеньки, и Сергей оглянулся. Один из
галичан уже стоял рядом с омоновцами и здоровался с каждым персонально за
руку. После приветствия рука омоновца тут же исчезла в сумке. Так деньги
сердобольных москвичей и гостей столицы сначала перекочевывали в грязную
шапку, оттуда - за пазуху потному герою афганской войны, из-за пазухи - в
спортивную сумку, из сумки - в кулак галичанина, а из кулака галичанина - в
карман омоновца.

- Круговорот финансов в природе, - усмехнулся Дорогин. - Тоже благодатная
для газеты тема.

- Никого этим не удивишь, все и так это знают, видят, но почему-то
продолжают подавать инвалидам. Что сделаешь, - усмехнулась Варвара, - люди
не ему помочь хотят, а от судьбы откупаются. Мол, дам пятерку, десятку, Бог
меня и помилует, останусь с ногами.

Когда Муму и Белкина садились в машину, омоновцы лениво выгоняли из
перехода бомжей и попрошаек - всех, кто с ними не делился, и всех, кто
составлял конкуренцию герою афганской войны, отсасывая деньги у прохожих.
Этот процесс омоновцы между собой цинично называли ?зачисткой вверенной
территории?.

Игорь Морозов остался один, и народ к нему потянулся вновь.

- Мы через час тебя навестим. Сиди здесь, и чтобы никуда. - - услышал он
жесткое предупреждение, которое не сулило ничего хорошего тому, кто его
ослушается.

Галичане сели в новенькую ?хонду? и уехали на Савеловский вокзал, где
работал еще один герой афганской войны, однорукий и одноногий. За ним нужен
был глаз да глаз, он в запале грубил прохожим, оскорблял их, называя трусами
и предателями родины, отсиживавшимся в тылу, когда он сам ?живот за родину
отдавал?. А потом в расстроенных чувствах цеплял кого-нибудь из сердобольных
прохожих костылем за ногу, совал горсть смятых денег и просил:

- Отец, отец, уважь инвалида, принеси бутылочку водки, я за твое здоровье
выпью и друзей помяну заодно. Сегодня день у меня важный, в этот день мы в
окружение попали...