Гибралтаре не спрячешься.
самые большие неприятности, случавшиеся со мной, были именно
из-за денег, а самые счастливые годы я провел в должности
завлаба. И водка по три шестьдесят две была вкусной, и
килька в банках - куда вкуснее осетрины с семгой. Что ты
посоветуешь сделать?
оставить меня в покое, и генерала Потапчука тоже, - сказал
Глеб. - Не тратьте попусту время и силы.
тебя у меня уже полные карманы.
начальником охраны вместо Прохорова поставлю?
дно, а мне пропадать.
Сиверов, - но судьба Кривошеева тебя мало волнует. Тебе
самому выплыть надо.
действительно надо свою шкуру спасать. А то, что ты
рассказал, - единственный козырь. Урод Кривошеев мне всю
жизнь испортил. Такой прокол со мной случается впервые. Лишь
бы он украл по-божески. Если же у него в мозгах закоротит и
он сопрет неподъемную для меня сумму, я пропал.
кто способен тебя спасти. С Прохоровым через полчаса
a"o&%hlao. Не хочу с ним по дороге встретиться. Человек от
злости глупостей наделать может.
Ленского. Олигарх в халате вышел проводить его до двери.
Охранник уже пришел в себя и с удивлением созерцал хозяина и
ночного гостя, мирно прощающихся в полумраке холла.
всмотрелся в него, как всматриваются в чудотворную икону,
которая вот-вот готова замироточить. Нажатием одной клавиши
он соединился с Юшкевичем. Тот взял трубку после второго
гудка и заспанным голосом сообщил:
важности, - сказал Ленский.
ответил Юшкевич.
сейчас к тебе еду. Только пиджак надену.
стряслось, можешь сказать?
ада", часть третья?
матом.
у любовницы остается государственным человеком, готовым
стать по стойке смирно, лишь только в кармане его пиджака,
аккуратно повешенного на спинку стула или брошенного на пол,
зазвонит заветный телефон, номер которого известен единицам,
особенно когда дело касается больших денег или политики.
самосохранения сработает. Трубка - в руках, жвачка - за
щекой, машина - под парами у подъезда.
испортили людям остаток ночи, но привели в движение
государственную машину, словно по всей столице враз завыли
сирены гражданской обороны. В спящих зданиях, перепуганные
появлением начальства, вскакивали охранники, загорались
окна, лифты засновали вверх-вниз. Были вызваны даже
секретарши для написания бумаг. Не станет же генеральный
прокурор самолично печатать документы! Он и компьютер
включить не умеет, да и не обязан уметь это делать. На
всякую работу должен быть свой мастер.
ложе Берлинской оперы, а рядом с ним, облокотясь на
обтянутый вишневым бархатом парапет, наслаждается музыкой
Вагнера Глеб Петрович Сиверов - в черном смокинге, при
черной бабочке, в зеркальных черных очках на бледном лице.
Это Потапчук видел совершенно четко. Недавно Сиверов
объяснял ему, что к фраку всегда надевают белую бабочку, а к
смокингу - непременно черную.
ногах были старые домашние тапки. Генерал спрятал их под
кресло и подумал: "Как я буду выходить? Все станут смеяться,
пальцами показывать. Нет, пальцами показывать не станут.
Здесь не Россия, не Москва. Здесь люди приличные собрались -
дипломаты, банкиры... А вообще-то... Какого хрена я делаю
тут, в Берлине, в опере? Я и в Москве-то на спектакли не
хожу".
Двое охранников, приставленных к нему в последние дни,
сидели на приставных стульях в глубине ложи и пили прямо из
горлышка минералку из больших двухлитровых бутылок. "А эти
ребята что здесь делают? Их-то кто сюда пустил? Без
смокингов, в одних пропитанных потом рубашках, с кобурами
под мышкой? Чушь какая-то!"
что происходит. Глеб недовольно обернулся и приложил палец к
губам:
Валькирии - я все объясню.
очках, принялся приглаживать седые волосы, растрепанные
после сна, и.., заворочался в кровати. Охранники, пившие
минералку за журнальным столиком в его московской гостиной,
обменялись взглядами.
кобуру под мышкой, - вскрикивает чего-то.
представился.
не дождавшись ответа, открыл дверь. Потапчук уже сидел на
кровати, приглаживая растрепанные волосы. Берлинская опера и
Глеб Сиверов остались в прерванном сне. Охранники же
существовали в реальности.
охранник, чтобы спросонья Потапчук не ляпнул чего-нибудь
лишнего.
военному, принялся одеваться, ничего не объясняя охраннику.
подъезда. В сопровождении двух охранников он спустился вниз.
казалось, его никто не замечает. Зонтики никто не открывал,
хотя на кладбище присутствовали люди солидные. Посторонних
на кладбище не пускали, вокруг него стояло оцепление.