Дональд ГАМИЛЬТОН

ГИБЕЛЬ ГРАЖДАНИНА

Глава 1

Я пересекал гостиную и нес бокал мартини жене, все еще болтавшей с
хозяином дома, физиком Амосом Даррелом, когда отворилась дверь, и вошел
новый гость. Он был мне совсем незнаком, но с ним появилась девушка, которую
звали во время воины Тина.

Я не видел ее пятнадцать лет и не вспоминал лет десять - разве что в те
редкие минуты, когда прошлое возвращалось туманным, грозным видением, и я
гадал, кто из тех, с кем довелось работать бок о бок, уцелел и что произошло
с ними впоследствии. И даже лениво, как водится, подумывал, узнаю ли я
вообще эту девицу, если повстречаю ее вновь.

В конце концов, наша совместная работа длилась только неделю. Мы вышли в
условленное место точь-в-точь по расписанию, тем самым, заработав поощрение
от Мака, у которого не было привычки раздавать поощрения, как визитные
карточки, - но задание выпало не из легких, и он об этом знал. Потом Мак
предоставил нам неделю отдыха в Лондоне, и эту неделю мы провели вместе. В
общем и целом две недели пятнадцать лет назад. Я не знал девушку прежде и
никогда не видел ее после до этой самой минуты. Предложи мне кто-нибудь
угадать, я ответил бы, что она все еще в Европе или в любом другом краю,
только не здесь, в Санта-Фе, штат Нью-Мексико.

И все же я не сомневался ни секунды. Она стала выше ростом, повзрослела,
лучше выглядела и мало походила на того маленького, злобного и кровожадного
оборвыша, запечатлевшегося в моей памяти. Ее щеки больше не вваливались от
голода, глаза не сверкали от ненависти, и под юбкой, наверное, не таился
десантный нож. Она, пожалуй, позабыла, как заряжать автомат; она пожалуй, не
разбиралась в устройстве ручной гранаты. Она, безусловно, больше не
приклеивала пластырем на затылке, под волосами, ампулу с ядом. Говорю -
безусловно - ибо волосы ее были теперь коротко подстрижены.

Однако передо мной возникла Тина собственной персоной - несмотря на меха,
вечерний туалет и короткую прическу. Секунду она глядела безо всякого
выражения с другого конца комнаты, заполненной беседующими людьми, и трудно
было сказать, признала она старого приятеля или нет. Я тоже немного
изменился. Пятнадцать лет спустя на костях оказалось больше мяса, на голове
- меньше волос. Другие изменения были столь же впечатляющи: жена, трое
детей, дом о четырех спальнях со студией на заднем дворе, приличный
банковский счет и совсем недурная страховка. На площадке перед домом
красовался блестящий "бьюик" Бет, в гараже стоял мой старенький
"шевроле-пикап". А на стене висели охотничья винтовка и дробовик, не
стрелявшие со времен войны.

Я пристрастился к рыбной ловле - рыбы не истекают кровью, - но в ящике
письменного стола, запертом от детей на тот случай, если они доберутся до
студии, лежал пистолет, который эта девушка наверняка бы вспомнила -
маленький, исцарапанный, короткоствольный "кольт-вудсмэн". Пистолет был до
сих пор заряжен. А в кармане брюк я носил складной золингеновский нож,
который она тоже узнала бы - видела, как я забрал его у мертвеца взамен
собственного кинжала, поломавшегося при ударе. Я продолжал носить нож и,
бывало, стискивал его - не раскрывая, разумеется, - стискивал в кармане,
возвращаясь домой из кино вместе с Бет; и шагал прямо на стайки хмурых
смуглых подростков, шатавшихся вечерами по тротуарам этого старого
юго-западного городка, и подростки сторонились, давая нам пройти.

"Не гляди таким забиякой, милый, - говорила Бет. - Можно подумать, ты
навязываешься на потасовку с юными мексиканцами". Она смеялась и прижималась
к моей руке, помня, что муж - тихий, смирный литератор, мухи не способный
обидеть, хоть и пишет повести, лопающиеся от насилия и сочащиеся кровью.
"Как ты вообще до такого додумался?" - вопрошала она с широко распахнутыми
глазами, прочитав особо жуткую главу о набеге команчей или пытках у апачей,
как правило, взятую прямо из источников и лишь иногда расцвеченную
кое-какими военными впечатлениями автора, передвинутыми на столетие назад.
"Честное слово, дорогой, временами ты меня прямо пугаешь", - говорила жена и
смеялась, отнюдь не перепуганная. "Мэтт совершенно безобиден, а придумывает
чудовищные вещи, - весело повторяла она друзьям. - Похоже, у него
просто-напросто больное воображение. Да, он охотился до войны - еще до нашей
встречи, но бросил и это. Любит убивать только на бумаге..."

Я остановился посреди комнаты. На минуту для меня исчез гул вечеринки. Я
смотрел на Тину. В мире не осталось никого, кроме нас двоих; мир опять
казался юным, диким и живым, а не старым, цивилизованным и мертвым. На
минуту почудилось, будто я пятнадцать лет пролежал в гробу, а сейчас кто-то
приподнял крышку гроба, впуская свет и воздух.

Я глубоко вздохнул, и наваждение кончилось. Я снова был почтенным отцом
семейства. Но явился призрак холостяцких дней, и положение могло стать
неловким, если не повести себя правильно, то есть не подойти прямо к
девушке, не поздороваться с ней как со старым другом и соратником и не
потащить ее знакомиться с Бет, прежде чем возникнет недоразумение.

Я смотрел, куда бы определить мартини. Спутник Тины снял широкополую
шляпу. Крупный блондин в замшевой спортивной куртке и клетчатой рубахе. Его
шею обвивала плетеная кожаная полоска, из тех, что мужчины в западных штатах
привыкли напяливать вместо галстука. Но блондин был приезжим, и одежда его
выглядела чересчур новой, и чувствовал он себя в этом наряде не слишком
комфортно.

Он потянулся помочь Тине снять меховую пелеринку, а Тина, поворачиваясь,
изящно и небрежно поправила свободной рукою короткие темные волосы над ухом.
Она не глядела на меня, даже не стояла ко мне лицом, движение вышло
совершенно естественным. Но я не совсем позабыл окаянные месяцы подготовки
перед первым заданием и уразумел, кому предназначается этот жест. Это был
старый сигнал: позже подойду сама, приготовься и жди.

Я похолодел. Я едва не нарушил основное правило, вколоченное в каждого из
нас: никого, никогда и нигде не узнавать. Мне и в голову не приходило, что
игра может и по сей день продолжаться по тем же старым правилам, что
появление Тины после стольких мирных лет может объясняться чем-либо иным,
кроме неимоверного и невиннейшего случая. Однако старый сигнал готовности
подразумевал настоящее дело. Он означал:

"Сотри с лица глупое выражение, бестолочь, покуда не провалил всю работу.
Ты со мной не знаком, олух".

Он означал, что Тина работала, а быть может, в отличие от меня, и не
прекращала работать. Он означал, что Тина ждет помощи... пятнадцать лет
спустя.

Глава 2

Когда я добрался до Амоса Даррела на противоположный конец гостиной, Бет
уже отошла. Амос сменил компанию и теперь вежливо беседовал с юной
смуглянкой, обладательницей длинных темных волос.

- Ваша жена бросила меня на произвол судьбы, ушла переговорить с какой-то
матроной из Ассоциации Родителей и Преподавателей, - доложил Амос. -
Алкогольным довольствием она уже обеспечена, но, думаю, мисс Эррера избавит
вас от лишнего мартини. - Он представил нас: "Мисс Барбара Эррера, мистер
Мэттью Хелм". Затем взглянул на меня и лениво спросил:

- Кто эти люди, которые только что вошли, Мэтт?

Я вручил девушке мартини. Рука не дрожала. Я не пролил ни капли.

- Понятия не имею.

- А мне показалось, что вы знакомы. - Амос вздохнул. - Нью-йоркские
приятели Фрэн, должно быть... Хотите, ускользнем в кабинет и сыграем в
шахматы?

Я засмеялся:

- Фрэн обидится навеки. Да и форы мне требуется - ферзь или обе ладьи.

- О, вы же не так плохо играете, - вежливо заметил Амос- Полно, я не
математический гений. Амос был пухлым маленьким человеком, и глаза его за
стальной оправой очков, переполненные в эту минуту рассеянной скукой,
глядели почти тупо. Но в своем деле Даррел числился одним из наименее тупых
людей в Соединенных Штатах - да и в мире, наверное. Я слыхал об этом. А чем
в точности занимался Амос, не могу сказать. Если бы и знал, то, по всей
вероятности, сказать не разрешили бы, а я не знал и не испытывал по этому
поводу ни малейшего сожаления. Мне вполне достаточно было собственных тайн,
чтобы не интересоваться секретами Амоса Даррела и Компании Атомной Энергии.

Известно было только, что Даррелы живут в Санта-Фе, потому что Фрэн
Даррел любит Санта-Фе больше Лос-Аламоса, который считает унылой обителью
нудных ученых мужей. Она предпочитала колоритных личностей, таких, как,
например, ваш покорный слуга, пасущийся на задворках искусства, а Санта-Фе
таковыми кишит. Амос обзавелся гоночным порше "каррера" и ежедневно, летом и
зимой, вихрем проделывал тридцать с чем-то миль до места, известного у нас
как Гора. Маленькие спортивные машины с форсированным двигателем не очень
соответствуют облику Амоса, но я бессилен постичь причуды гения, особенно
ученого.

Я достаточно хорошо его знал и поэтому понимал, что нынешний ленивый,
отсутствующий взгляд - отнюдь не тупость, а обычная тоска. Беседы с такими
кретинами-недоучками, как мы, с людьми, не способными отличить изотоп от
дифференциального уравнения, неизменно повергают в уныние человека с
объемистыми мозгами.

Он зевнул, почти не скрывая этого, и обреченно сказал:

- Пожалуй, нужно поздороваться. Извините. Мы смотрели, как он удалялся.
Девушка, стоя рядом, невесело улыбнулась.

- Кажется, доктору Даррелу разговор не был интересен.

- Не ваша вина. Вы слишком большая, вот и все. Улыбнувшись снова, она
подняла глаза.

- И как это понимать?

- Без обиды, - ответил я. - Видите ли, Амосу интересно только то, что не
превышает размерами атом. Время от времени он может уступить и