провинциальный фараон, а бравый федеральный сержант
Jоролевской Конной... Лошади я, правда, не приметил.
однако Ноэминь принялась поспешно завязывать папку и
пропихивать ее под сиденье.
парусах! Для пущей важности потопим парня бортовым залпом в
три плевка. Уж тогда он как пить дать не обратит на машину
внимания... Иди, звони, Мата Хари.
пропал из виду. Ноэминъ шмыгнула вон - прихватив папку с
собою, влетела в будку, завертела диском. Покуда она вела
гнусные беседы с далекими соучастниками. я посмотрел на
Дженни.
порядке с бандеролью?
твоему, звонит?
я. - Предмет разговора угадываю, но все же боюсь ошибиться и
оклеветать нежное создание понапрасну...
безмолвствовала. Минуту спустя возвратилась Ноэминь. Я
привычно склонился к рулю, пропустил ее.
сворачивать - укажу.
простиравшейся по левую руку. Впрочем, если верить карте,
это был Залив Св. Лаврентия, и настоящий океан лежал далеко
за его пределами, к северо-востоку, но подобное изобилие
соленой воды весьма впечатлило вашего покорного и наивного
слугу, выросшего и заматеревшего среди засушливых земель
Новой Мексики.
величие! Всегда робела у моря, думала: что затаилось в
глубине?
утопленников.
мили едем по шоссе, потом сворачиваем.
шахты, потом асфальт сменился гравием, гравий уступил
укатанной земле проселка, и мы затормозили в негустом лесу,
неподалеку от еще одной шахты - заброшенной, подобно прочим.
что именно здесь добывали: золото, серебро, медь или уголь.
Но я между шахтами различия не делаю, все они одинаковы.
Покинутые дыры немеряной глубины, пещеры, устланные
проржавевшими рельсами, по которым встарь шныряли пустые и
полные вагонетки, лабиринты, изобилующие ржавыми лебедками и
прочей подобной дрянью.
навязчиво и неизменно вызывают у меня мысль: вот
великолепное, несравненное местечко, чтобы спрятать убитого!
А предполагать, будто неведомый Гастон Мюйр и Ноэминь
рассуждают на иной лад, означало бы отказывать им в
простейшей, зачаточной сообразительности. Что было бы и
несправедливо с моей стороны, и безрассудно...
заключалась в том, что я ничего особого поделать не мог.
Посылку следовало отправить по назначению любой ценой, а
почтовый голубок остался один-одинешенек. Беречь его
полагалось... Ганс погиб, Гастон Мюйр числился величиной
неизвестной.
присущей любому человеку степени, однако платят нам отнюдь
не за то, чтобы мы лелеяли свои шкуры - хотя это и считается
допустимым. Иногда.
лодки или яхты, или катера. И дозволить Мюйру невозбранно
улизнуть. Посему оставалось только смирнехонько восседать в
машине и терпеливо ждать, покуда треснут по голове, прирежут
или пристрелят.
приятель рассчитывали, что я усну, проведя за баранкой чуть
ли не сутки кряду. Некоторое время я обдумывал и такую
возможность, однако частный детектив Дэвид Клевенджер едва
ли позволил бы себе захрапеть при подобных обстоятельствах.
выбрался, размялся, устроился на поваленном трухлявом
стволе. Ноэминь вышла следом, принялась беззаботно чирикать
о том и о сем, и я сделал разумный вывод: сзади
приближаются.
охотник из него получился никудышный. Добрых пол-минуты я
слышал потрескивание сухих веток и шелест прошлогодней
листвы... Ежели по волнам движется столь же умело, залив его
лодчонке навряд ли удастся покинуть.
- обе дверцы оставались нараспашку, дабы проветрить кабину,
- вскрикнула. Благодарение Богу, запоздала!
низким, приятным баритоном.
нож. Отбери перышко, потом проследи за женщиной.
Подскочившая Ноэминь сунула руку мне в карман, выхватила
складной клинок, устремилась к Женевьеве - ни дать, ни
взять, пушистый славный котенок, узревший беззащитного
птенца...
сернокислотное, сдернула со ствола предохранительный
колпачок, направила пистолет на Дженни.
страдающий хроническим слабоумием, не усомнился бы в
грядущих последствиях. Но Дэвид Клевенджер гением не
считался.
Ноэминь, объясни своему приятелю... Ноэминь рассмеялась:
подобном ключе я витийствовал еще минуту. Затем старательно
попытался вскочить и растерзать коварную девицу на сто тысяч
мелких клочков. Меня упрекнули - весьма невежливо - и
посулили пристрелить как собаку, ежели посмею шевельнуться
без предварительного позволения.
и поносить изменницу последними словами, держа классическую,
стандартную речь: "да-я-пришибу-тебя-даже-если-ничего-иного-
больше-не-успею-сделать". Именно так и не иначе изъясняются
межеумки, дерущиеся и палящие друг по другу на телевизионных
экранах. Режиссеры исходят из предпосылки: главный герой -
клинический идиот, которого то и дело мучат словесный понос
и недержание речи.
обогнул меня и предстал во всей красе. Крупный, смуглый,
средних лет. Черная морская фуражка, черный, опрятный
китель, а поверх него - опрятный комбинезон, предназначенный
для черной работы. Парабеллум тоже опрятный и черный -
вороненый. Модель довольно древняя, калибра 7, 65-мм. Нынче
парабеллумы делают девятимиллиметровыми и называют
"люгерами". Но и этот вычищенный, ухоженный старичок
выглядел весьма впечатляюще.
картинной галерее разгуливал. И дозволял мне изливать
бессильное бешенство. Превосходный знак! На месте Гастона я
давно хватил бы невыносимого болтуна рукоятью по башке. Но
Мюйру, пожалуй, не было чуждо нечто человеческое.
Повторяю: достаточно!
Мюйр.