освещала детектор Гейгера - Мюллера, расположенный на стене. Он спал, все
было нормально. Контейнеры были достаточно надежны, радиации мы могли не
бояться. Только тело в белом антирадиационном костюме лежало на железных
плитах под лестницей.
делать?
жара? Надо его выбросить, выбросить с корабля!
камбуза, умывальников и с машинного отделения. Автоматические насосы
отводили по нему воду, накапливающуюся в самом глубоком трюме.
отделения. Шахта выходила в море у самой поверхности.
может быть, лет двадцати пяти. Одежда под резиновым комбинезоном напоминала
униформу, но без знаков различия. Он был мертв. Комбинезон Гут поспешно
свернул и спрятал между стальными шпангоутами под лестницей. Потом мы,
каждый со своей стороны, ухватили тело и потащили его вверх. Ступени были
узкими и крутыми, мертвец попеременно наваливался на нас всем своим весом, и
я чувствовал липкие струйки крови. У меня было желание бросить его и мчаться
отсюда вверх. Броситься через поручни в море. Но вместо этого я судорожно
сжимал его и поднимался за Гутом.
абсурдность ситуации. Несколько часов тому назад мы здесь еще ходили как
нормальные люди, а теперь убиваем. Мы не были в здравом уме. За нас
действовал кто-то другой. Другой поднимал с отчаянной нетерпеливостью
решетку, закрывающую шахту. Она была страшно тяжелая и надежно закреплена.
Нам не удавалось ее поднять. Гут, с перекошенным лицом, издавал бессвязные
звуки. Затем все бросил и помчался обратно. Я подумал, что он убегает, и
бросился за ним, а мертвец остался лежать перед решеткой. Но Гут только
поднял тот страшный железный прут и снова вернулся. Лом! Нам нужен был лом!
начали изучать поперечник шахты. Достаточно ли он широк? По всей
вероятности, достаточно. Мы схватили тело и спустили головой вниз.
также монотонно шумела. Мы установили решетку и без единого слова побрели
обратно. Мы уже не думали о складе с продуктами, даже о голоде, который нас
ожидает. Трап дребезжал под ногами. Мы прятались в темноту. Как крысы.
они почуяли запах крови. Я начал орать. Мы понеслись еще быстрей, потом
кинулись к лестнице, ведущей в нашу спасительную западню. Я не мог пролезть
через отверстие внутрь. Гут неистово пинал меня ногами.
прутом.
вслушивался в чей-то голос. Он скулил и хрипел, его стон вырывался из
глубины души. Без всякого смысла. Это был мой голос. Меня затрясла
неудержимая лихорадка, как тогда, когда меня покинула Августа, когда я
понял, что ее уже не вернешь, что она уже махнула на все рукой.
"Фюрстендорф" был заведением первого класса. Тогда ее еще мог заметить
кто-нибудь с радио или телевидения. Тогда она еще говорила о том, что
однажды запишет свой голос у Лиссако. Но потом пришел маленький и вежливый
голландец и предложил ей пятьсот гульденов ежедневно за выступление. Я даже
не мог понять, много это или мало. Августа была как сумасшедшая, она чуяла
запах денег. Такой гонорар ей еще никто не предлагал. На родине она пела
скорее для удовольствия, чем ради денег.
хочу перебиваться с хлеба на квас. Когда мне еще предложат такую сумму? Мне
скоро тридцать, я потеряла слишком много времени. Признайся, наконец, что ты
ни на что не годишь- ся, да, ни на что! И потом, я ведь не представляла, что
здесь будет так...
и сваривал. Мною тоже овладела бешеная жажда денег. Я должен зарабатывать,
чтобы она вернулась обратно. Только потом я могу сдать экзамены, чтобы
признали действительным мой диплом. Но пятьсот гульденов - такой возможности
мне никогда не представлялось.
представление она меня никогда не приглашала. После обеда мы шли на
прогулку, как порядочная супружеская пара, а вечером она провожала меня к
скорому поезду.
экзамены и начнем новую жизнь. Еще немного мы должны выдержать. Нельзя
упускать такой случаи.
она к своей цели, а я, с шальными течениями, бог знает куда. Впоследствии я
начал чувствовать облегчение, непривычное ощущение свободы. Никто меня не
контролировал, я мог думать и действовать как хотел. Мог вернуться домой - в
Гамбурге меня ничто не удерживало. Но это было бы, конечно, бессмысленно.
Виделись мы все реже и реже. Мы уже махнули друг на друга каждый со своего
берега.
если называть это жизнью. Тело и мозг борются за существование, за
физическое бытие, но меня нет тут с ними. Я где-то вне этого, я только
смотрю. Смотрю чужими глазами, а мои собственные - слепы.
Осмотр судна! Ищут его!
Сколько смертей происходит в мире в каждое мгновение! Какой это имеет смысл,
какая в этом закономерность? То, что я живу, воспринимаю, думаю и чувствую,
имеет цену только для меня. Я - рыба, выловленная из моря, и с миллионами
других рыб путешествую на консервный стол.
верхней части батареи резервуаров. Гут судорожно сжал мне руку.
крышки вентиляционного люка.
резервуара. Просматривали всю батарею, секцию за секцией. Через
вентиляционные люки светили вниз.
не мог дышать. Гут впился "мне пальцами в руку, это были не пальцы, это были
губки тисков.
когда-то слышал. Сапоги громыхали над нами. Сталь звенела. Рывок запором,
снова и снова. Потом металлические удары по крышке.
шаги загудели к соседнему резервуару.
Шаги и голоса удалялись.
потом. Я чувствовал огромную усталость. У меня было такое состояние, как
будто я целый день бросал уголь, а в действительности все это длилось
несколько минут. Осматривали судно, заглядывали в каждый угол. Они уже
знали, что тут кто-то скрывается, что кто-то все это пережил.
Гут. - Время от времени случается, что кто-нибудь исчезает, но всегда - за
бортом.
две или три?
Сдохнем тут от жары, когда приблизимся к экватору.
обычной гранаты!
устремленный во тьму. С каждым мгновением мы откуда-то удалялись и к чему-то
приближались. Я еще никогда не чувствовал себя таким беспомощным и
Соломатина Татьяна
Орлов Алекс
Сертаков Виталий
Муркок Майкл
Орловский Гай Юлий
Афанасьев Роман