Галей и с Федосеевым, досада ела поедом и не отпускала. Не раздеваясь, он
лег на разостланную на полу постель, обдумывал создавшееся положение. У
Ани была своя жизнь, Федосеев и Буров сделали свой выбор, а он болтался,
как дерьмо в проруби - ни то, ни се, ни Богу свечка, ни черту кочерга.
груди ныла едкая горечь. Он пнул в сердцах колченогий табурет, тот
врезался в стену и рассыпался на куски.
телефон, мужские и женские голоса спрашивали Аню, Ключников отвечал, что
ее нет, потом ему надоело, он перестал брать трубку.
пороге возникла Аня. Можно было подумать, что она неслась сломя голову и
сейчас за ней следом влетит ветер, который она обогнала. Выглядела она
прекрасно: темные глаза блестели, взгляд был ясен, на губах играла улыбка,
лицо светилось, выдавая нетерпение и внутренний огонь, смуглое тело,
затянутое в узкое короткое платье, было как живая пружина, красивые
сильные ноги, открытые высоко, упруго несли ее в быстром легком движении,
и была она вся, как ртуть, гибкая, игривая, стремительная - ни усталости,
ни следа бессонной ночи.
отрываясь, как будто изучал.
смотрю, тебя нет. Когда ты ушел? Тебе скучно стало?
делать, что хочет; выбрав свободу, она не хотела ограничивать других.
похоже, она, будто электрический разряд, принесла с собой свежесть и запах
озона, как это бывает после грозы. Казалось, Аня стремглав ворвалась с
чудесного беззаботного праздника в душное, пасмурное, пропахшее
лекарствами помещение.
словно не замечала его мрачной сосредоточенности, гнетущего недовольства,
жесткого взгляда - не замечала или не хотела замечать. Она была оживлена,
засыпала его вопросами и, видно, тени сомнения не испытывала, что что-то
не так.
приготовлю! - она сорвалась с места, чтобы бежать на кухню и в мгновение
ока приготовить ему еду.
секунду она готова была бежать куда-то - лететь, нестись, любить - без
оглядки, напропалую.
улыбнулась лукаво:
стянуть его через голову.
постель всегда их примиряла. Но Ключников не смолчал.
удивлением посмотрела на Сергея.
проверяя, он ли это или она ослышалась.
радости, пока держалась на губах.
заметно было ее разочарование: праздничность улетучивалась и таяла, таяла
на глазах.
было тошно, хотя ссоры она не хотела. - Ты ушел, я осталась.
вскинула брови и поинтересовалась с насмешливым любопытством. - Ты
ревнуешь?
зазвонил телефон. Ключников снял трубку, мужской голос спросил Аню. Она
слушала, улыбаясь, Ключников томился, ожидал, копил злость.
продолжала разговор.
Ключников ответил, что ее нет.
положил трубку.
нравится мне. А ты живи, как нравится тебе.
такой есть, ломать тебя я не собираюсь. И запомни: я на сторону не хожу,
это не в моих правилах. Надоест, уйду. А как мне жить, я сама решу. Не
хватало, чтобы ты выслеживал меня. Подхожу тебе - живи. Нет - кто держит?
Это ежу понятно! Как говорится: вот Бог, а вот - порог.
досадой попенял ей Ключников.
легко. И не просто.
Моя! Не нравлюсь, скатертью дорога!
обсуждать с кем-то художественную выставку, но Ключников уже не слушал. Он
поднялся, отыскал сумку, побросал в нее вещи и вышел, не прощаясь.
булочную, но домой не вернулась, мать не знала, что и думать. Антон быстро
спустился вниз, расспросил старух, посиживающих во дворе: Джуди видели,
когда она направлялась в булочную, и после, когда возвращалась с хлебом.
Антон позвонил в квартиры на первом этаже: в одной слышали за дверью
женский крик, в другой старик успел заглянуть в глазок и увидел, как
какие-то люди скрылись за шахтой лифта; подробностей старик не разглядел.
землю и множество следов - весь пол был истоптан, словно несколько человек
топтались в грязной обуви. Узкий проход вел за шахту лифта, откуда
спускалась лестница в подвал. Обычно решетчатую дверь запирали на большой
висячий замок, но сейчас она была лишь прикрыта: стоило ее толкнуть, и она
со скрипом отъехала в сторону.
уходили в темноту, как в воду, - уходили и исчезали бесследно. Бирс понял,
что без света не обойтись. Он поднялся домой за фонарем и, посвечивая,
стал осторожно спускаться.
прислушиваясь, потом делал новый шаг. Подвал оказался глубоким, Антон
спустился на три лестничных марша, плотная тишина окружала его со всех
сторон. Он вдруг заметил белое пятно, медленно приблизился и все понял: то
был полиэтиленовый пакет с хлебом. То ли Джуди уронила его случайно, когда
ее вели, то ли бросила намеренно, чтобы указать путь тем, кто станет ее
искать.
Антон крался в тишине, луч фонаря выхватывал из темноты грязные стены,
пол, какие-то проломы, проемы... Озираясь, он остановился, чтобы
поразмыслить: с одной стороны, его тянуло продолжать поиски, с другой, он
понимал, что одному ему не справиться.
приехал сам. Они осмотрели местность и сверились по карте. Дом стоял на
склоне Красного Холма по соседству с Новоспасским монастырем. У подножия
холма располагался обширный монастырский пруд, за которым тянулась
набережная Москва-реки. Монастырь, как водится, был крепостью, имел
несколько подземных ходов: один вел к реке, что и понятно было, выход к
воде был необходим на случай осады; другой ход направлялся туда, где
стояла когда-то Таганская тюрьма, взорванная после войны; третий ход шел
на Крутицкое подворье и дальше, в старинные Алексеевские казармы, в
которых с незапамятных времен по сей день размещалась московская
гауптвахта.
уходящие неизвестно на какую глубину вентиляционные стволы, подвалы
окрестных домов и монастырские ходы соединялись с идущей под улицей веткой
метро. Сыскная собака, которой дали понюхать туфли Джуди, уверенно взяла
след, повела разведчиков из подвала в подвал и сконфуженно заскулила в
тоннеле метро: запах креозота и антрацена стойко забивал все прочие