Чтение 45–й страницы книги ~Брайтонский леденец~

исповеди, вспоминает слова отпущения грехов. Но смерть была только
воображаемой, он не чувствовал раскаяния, ребра его тела, как стальные
обручи, приковывали его к вечному греху. Наконец он сказал:

- Пойдем. Пора двигаться.

Стало совсем темно. Разноцветные огни тянулись вдоль набережной до
самого Хоува. Они медленно прошли мимо кафе Сноу, мимо отеля
"Космополитен". Низко над морем с шумом пролетел самолет, красный огонек
исчез вдали. Под одним из стеклянных навесов какой-то старик зажег спичку,
чтобы закурить трубку, и осветил мужчину и девушку, забившихся в угол. С
моря доносились жалобные звуки музыки. Они пересекли Норфолк-сквер и
повернули на Монпелье-роуд; какая-то блондинка со скулами Греты Гарбо
остановилась на ступеньках бара Норфолк и стала пудриться. Где-то звонил
похоронный колокол, а в подвале патефон играл гимн.

- Сегодняшнюю ночь уж проведем здесь, а завтра, может, и найдем
какое-нибудь пристанище, - сказал Малыш.

У него был свой ключ от входной двери, но он позвонил в звонок. Его
влекло к людям, хотелось поговорить... но никто не отозвался. Он снова
позвонил. Это был один из тех старинных звонков, за который нужно дергать,
он звенел на конце проволоки; такой звонок по долгому опыту общения с
пылью, пауками и необитаемыми комнатами знает, как сообщать, что дом пуст.

- Не может быть, чтобы все ушли, - сказал он, вставляя ключ в замок.

В холле горела лампочка, он тут же заметил записку, приклеенную под
телефоном: "Вдвоем вам лучше, - он сразу узнал неуклюжий, размашистый
почерк жены Билли, - а мы ушли праздновать свадьбу. Заприте свою дверь.
Желаем хорошо провести время". Он смял бумажку и бросил ее на линолеум.

- Пошли наверх, - сказал он.

Наверху он положил руку на новую перекладину перил и сказал:

- Видишь, мы их починили.

В темном коридоре пахло стряпней, капустой и паленым сукном. Он кивнул
головой в сторону одной двери.

- Это комната старины Спайсера. Ты веришь в привидения?

- Не знаю.

Распахнув дверь своей комнаты, Малыш зажег пыльную лампочку без
абажура.

- Ну вот, лучшего предложить не можем, - сказал он, отступив в сторону,
чтобы не загораживать широкую медную кровать, умывальник с разбитым
кувшином и лакированный платяной шкаф с дешевым зеркалом.

- Здесь лучше, чем в любом отеле, - заметила она, - больше похоже на
дом.

Они стояли посреди комнаты, словно не зная, что дальше делать.

- Завтра я немножко здесь приберусь, - наконец проговорила она.

Он с силой хлопнул дверью.

- Не смей здесь ничего трогать! - воскликнул он. - Это мой дом,
слышишь? Я не позволю тебе лезть сюда и менять тут все...

Малыш со страхом следил за ней... каково это, прийти в собственную
комнату, в свое логово и обнаружить там чужого...

- Чего ты не снимаешь шляпу? - спросил он. - Ведь ты останешься здесь?

Она сняла шляпу и плащ... Так начинается смертный грех. "Вот за что
людей обрекают на адские муки", - подумал он... В передней зазвенел
колокольчик. Малыш не обратил на него внимания.

- Субботний вечер, - проговорил он, ощущая горечь во рту, - пора
ложиться в постель.

- Кто это? - спросила девушка, когда колокольчик снова зазвенел; он с
уверенностью сообщал тому, кто стоял снаружи, что дом уже больше не пуст.
Она пересекла комнату и подошла к Малышу, лицо ее было бледно.

- Это полиция? - спросила она.

- Почему это должна быть полиция? Кто-нибудь из приятелей Билли. - Но
ее предположение поразило его. Он стоял и ждал звонка. А тот больше не
звонил.

- Ну, не можем же мы стоять так всю ночь, - сказал он, - давай лучше
ляжем спать. - Он почувствовал сосущую пустоту внутри, как будто несколько
дней ничего не ел. Снимая пиджак и вешая его на спинку стула, он старался
делать вид, что все идет своим чередом. Обернувшись к ней, он увидел, что
Роз не сдвинулась с места; тоненькая, полуребенок, она стояла, дрожа,
между умывальником и кроватью.

- Ага, - начал он издеваться над ней, а у самого во рту пересохло, -
значит ты трусишь"! - Он как бы вернулся на четыре года назад и подбивал
школьного товарища на какую-то проделку.

- А ты разве не трусишь? - ответила Роз.

- Я? - Он неуверенно засмеялся в ответ и шагнул вперед, в нем едва лишь
теплилась чувственность; как насмешка вспомнилось ему вечернее платье,
обнаженная спина, "Я полюбил тебя с первого взгляда в Санта-Моника..."

В каком-то порыве гнева Малыш взял ее за плечи и подтолкнул к
кровати... Он спасся от района Парадиз, а пришел вот к этому...

- Смертный грех, - проговорил он, впитывая в себя аромат невинности,
стараясь ощутить вкус чего-то похожего на причастие... Медный шар кровати,
безмолвный, испуганный и покорный взгляд Роз... Он сокрушил все в
безрадостном, грубом и решительном объятии... крик боли, а потом снова
трезвон колокольчика.

- Боже мой, - проговорил Малыш, - неужели нельзя оставить человека в
покое? - Он открыл глаза в полумраке комнаты, чтобы посмотреть, что он
наделал, - это показалось ему больше похожим на смерть, чем конец Хейла и
Спайсера.

- Не ходи. Пинки, не ходи! - умоляла Роз.

Его охватило странное чувство торжества: вот он и достиг вершины
человеческого бесстыдства - в конце концов это не так уж и сложно. Он
подверг себя этому испытанию, и никто не посмеялся над ним. Не нужно ему
ни Друитта, ни Спайсера, только... В нем проснулась слабая нежность к
соучастнице его подвига. Он протянул руку и ущипнул ее за мочку уха. А в
пустом холле заливался колокольчик... С Малыша как будто свалилась
огромная тяжесть. Теперь он мог встретиться с кем угодно.

- Придется пойти узнать, что этот стервец хочет.

- Не ходи, Пинки, я боюсь!

Но он чувствовал, что больше никогда ничего не будет бояться; убегая с
ипподрома, он боялся, боялся боли, а еще больше боялся вечного проклятья -
внезапной смерти без отпущения грехов. А теперь ему казалось, что он уже
проклят, и больше ему никогда не придется ничего бояться... А мерзкий
звонок все звенел, проволока гудела в передней... Над кроватью горела
лампочка без абажура - девушка, умывальник, закопченное окно, неясное
очертание какой-то трубы, голос, шепчущий: "Я люблю тебя. Пинки". Так вот
что такое ад, нечего тут беспокоиться, ведь это его собственная, привычная
комната. Он сказал:

- Я сейчас вернусь. Не бойся. Я сейчас вернусь.

На верхней площадке лестницы Малыш положил руку на новую, еще не
окрашенную перекладину починенных перил. Он слегка потряс ее, чтобы
убедиться в ее прочности. Его подмывало ликующе закричать от сознания
собственной сообразительности. А внизу заливался звонок. Малыш глянул вниз
- расстояние большое, но нельзя было с уверенностью сказать, что, упав с
такой высоты, человек расшибется насмерть. Раньше эта мысль никогда не
приходила ему в голову, но бывает ведь, что люди с переломанным
позвоночником живут несколько часов, он знает одного старика, тот до сих
пор бродит с проломленным черепом, который трещит на морозе когда старик
чихает. Малышу казалось, что кто-то невидимый ей помогает... Звонок все
звенел, точно зная, что он дома. Он спустился вниз по лестнице и
споткнулся на рваном линолеуме - это жилье не подходит для такого
человека, как он. Малыш ощущал беспредельную энергию, там, наверху, он не
только не потерял жизнеспособности, а приобрел ее. Исчез только страх. Он
не имел представления, кто там стоит за дверью, но испытывал злобную
радость. Протянув руку к старому звонку и схватив его, он почувствовал,
как за проволоку дергают. Пока он не прошел всю переднюю, продолжался этот
странный поединок с незнакомцем, и Малыш одержал победу. Дергать за
веревку перестали, в дверь застучали кулаком. Малыш выпустил звонок из рук
и подкрался к двери, но тут же за его спиной опять начался звон,
надтреснутый, глухой, настойчивый. Скомканная бумажка со словами "Заприте
свою дверь. Желаем хорошо провести время" попалась ему под ноги.

Он резко распахнул дверь и увидел за ней Кьюбита, хмурого и совершенно
пьяного; кто-то поставил ему синяк под глазом, дыхание у него было
зловонное - выпивка всегда портила ему пищеварение.

У Малыша еще усилилось чувство торжества: его победа была
беспредельной.

- Ну, а тебе что здесь нужно? - спросил он.

- У меня тут вещи, - ответил Кьюбит, - хочу забрать свои вещи.

- Тогда входи и забирай их, - сказал Малыш.

Кьюбит бочком вошел. Он начал было:

- Я не думал, что увижу тебя...

- Давай, давай, - прервал его Малыш, - забирай свои манатки и
уматывайся.

- А где Дэллоу?

Малыш не ответил.

- А Билли?

Кьюбит откашлялся. Малыш ощутил его зловонное дыхание.

- Послушай, Пинки, - пробормотал он, - ты да я... почему нам не быть
приятелями? Какими всегда были.