погоды; постепенно нарастал прилив, гигантский белый вал набегал в темноте
на молы все ближе к берегу. Слышно было, как он бьет о сваи, словно кулак
боксера по тренировочному мячу, готовясь нанести удар по человеческой
челюсти. Слегка подвыпившая Айда Арнольд начала вспоминать всех тех людей,
которым она когда-то помогла: вытащила из моря мужчину, когда была еще
совсем молоденькая, дала денег слепому нищему, вовремя сказала доброе
слово отчаявшейся школьнице на Стрэнде.
мечтал купить где-нибудь небольшой бар. - Он хлопнул Джуди по ляжке и
добавил: - Как насчет того, чтобы и мы с тобой осели где-нибудь вместе с
этими ребятишками? - И продолжал: - Могу себе это представить. В
какой-нибудь деревушке. На шоссе, где проезжают туристические автобусы:
"Великий Северный путь". Остановитесь у нас... Думаю, со временем денег
будет не меньше... - Он прервал свои разглагольствования и обратился к
Малышу: - Чего это ты? Выпей! Теперь уж не о чем тревожиться.
где сидела эта женщина... Какая она упорная. Вот так же он видел однажды,
как среди нор, вырытых в меловом холме, хорек вцепился в горло зайцу.
Правда, тот заяц все равно спасся. Да и у него теперь нет причин ее
бояться.
до восьмидесяти.
Уордингу. Последние лучи заката все ниже скользили по небу, тяжелые синие
тучи нависали над "Гранд-Отелем", "Метрополем", "Космополитеном", над
башенками и куполами. Шестьдесят лет! Это звучало как пророчество -
беспросветное будущее, бесконечный кошмар.
Спайсер, Дэллоу и Кьюбит. Конечно, Дэллоу прав - они в безопасности:
Спайсер мертв, Друитта убрали с дороги, а Кьюбит бог знает где (его-то
никогда не заманить в суд свидетелем, слишком хорошо он знает, что его
повесят, очень уж большую роль играл он во всем этом, да и в 1923 году его
уже сажали в тюрьму). А Роз - его жена. Полная безопасность, насколько это
вообще мыслимо с женщинами... Они благополучно выскочили из этой игры...
все-таки выскочили. У него еще... Дэллоу и в этом прав... впереди
шестьдесят лет. Мысли его опять растеклись в разные стороны: субботние
ночи, затем роды, ребенок, привычка и ненависть. Он взглянул поверх
столиков - смех той женщины был словно крушение всяких надежд.
медленно повернулся к Роз. - Пойдем, пройдемся, - предложил он.
и, когда они вышли на подветренную сторону мола, прокричал ей:
застекленный навес. Со стороны Франции набегали волны, с глухим шумом
разбиваясь у их ног. Малышом вдруг овладела отчаянная решимость, как в тот
момент, когда он увидел Спайсера, склонившегося над своим чемоданом, или
когда Кьюбит выпрашивал у него в коридоре деньги. Отделенные от них
стеклянной витриной, Дэллоу и Джуди сидели над своими стаканами; вот к
чему сводится первая неделя шестидесяти лет - общение, чувственный трепет,
тяжелый сон, пробуждение рядом с кем-то. Среди безлюдной, наполненной
шумами темноты в уме Малыша пронеслось все его будущее. Это было похоже на
автомат: опустишь пенни - и зажигается свет, открывается дверка, начинают
двигаться фигурки.
поедем... - Он внимательно посмотрел на нее. - За город.
конечно... если ты не хочешь ехать... я и один поеду.
глядя, выбрал ручку и дернул за нее; и тут же с шумом начали вылетать
пакетики с фруктовой жевательной резинкой: лимонная, грейпфрутовая,
ликерная - это был выигрыш.
отстать от нас. Однажды за городом у дороги я видел хорька... - Малыш
обернулся, свет одного из фонарей мола упал на его лицо - в глазах был
блеск, оживление. Он продолжал: - Я собираюсь проехаться, а ты оставайся,
если хочешь.
говорил, что не стану впутываться...
сдвинул дуло и выстрелил. "Он был чем-то взволнован", - так скажет на
следствии свидетель, промелькнуло у него в голове.
попал в мишень.
Спокойной ночи. - Он педантично сообщал все эти сведения, делая это так же
тщательно, как заставлял раскладывать карточки убитого Фреда по всему
маршруту, - для дальнейшего. Повернувшись спиной, он даже добавил: -
Поедем по дороге на Гастингс.
пришлось крутить ручку. Малыш минуту помедлил, с отвращением глядя на
старую машину, как будто в ней воплощалось все, что может дать рэкет.
Затем сказал:
снова произнес это так, чтобы услышал хозяин тира. - До Писхейвена. А там
выпьем.
взобрались на холм. Одна рука Малыша была в кармане, он нащупывал клочок
бумаги, на котором она написала свое послание. Брезент хлопал от ветра, а
потрескавшееся грязное ветровое стекло мешало ему видеть дорогу.
дождь уже не замочит.
уверенности, что она все понимает, а раз так, можно было еще верить в то,
что они счастливы; просто они влюблены друг в друга и поехали прокатиться
под покровом темноты, и нет у них больше никаких печалей. Она положила
руку ему на плечо, но тут же почувствовала, как он инстинктивно
отстранился, на миг ее поразило страшное сомнение - может, это кошмарный
сон, может, он ее вовсе не любит, как сказала та женщина... Влажный ветер,
проникая сквозь прореху в брезенте, хлестал ее по лицу. Все равно. Она его
любит, у нее есть свои обязанности. Мимо них проносились автобусы,
спускающиеся с холма по направлению к городу, они были похожи на ярко
освещенные клетки для домашней птицы, где сидели люди с корзинками и
книжками в руках; какая-то девчушка прижалась лицом к стеклу, на миг ее
освещенное дорожным фонарем личико так приблизилось, что, казалось, можно
было прижать его к груди.
плоха, вот о чем. Не верь этому, - продолжал он. - Я скажу тебе, что такое
жизнь. Это тюрьма, безденежье. Глисты, слепота, рак. Слышишь крики из
верхних окон того дома - это рождаются дети. А жизнь - это медленная
смерть.
напряженные пальцы, лицо оставалось в тени, но Роз догадывалась, что в
глазах его возбуждение, горечь, отчаяние.
"бентли", она не разбиралась в марках.
разгладил на колене бумажку, которую она сразу узнала. - Ты правда так
думаешь? - спросил он. И вынужден был повторить: - Правда?
жизнь, но и рай, что бы ни значило это слово, и ребенка в автобусе, и
малыша, плакавшего в соседнем доме.
все подготовил. - С ужасающей легкостью он добавил: - На это и минуты не
потребуется. Он обнял ее за талию и приблизил свое лицо к ее лицу; она
чувствовала, как напряженно работает его мысль; от его кожи пахло бензином