меньше ростом, так он скорчился в невероятных мученьях; его словно
охватило адское пламя, он становился все меньше и меньше, превратился в
школьника, несущегося напролом от страха и боли, карабкающегося через
забор, убегающего прочь.
обрыв и исчез, они даже не слышали всплеска. Как будто какая-то рука
вырвала его из жизни, прошлой или настоящей, превратила в ноль, в ничто.
Хенеки.
могла же я гоняться за ним по всей Франции, ну а полиция... ты же знаешь
полицию... им ведь вечно нужны доказательства.
невозможно напоить настолько, чтобы он заговорил в полиции. Вот и выходит,
что все, рассказанное мной, наговоры. Или было бы наговорами, если бы
остался жив он.
он ее любит.
таких случаях только и нужны ее мамаша и папаша. Так или иначе, она должна
быть мне благодарна, что не отправилась на тот свет.
дело, но он вел себя решительно, когда Пинки выхватил серную кислоту.
я предчувствую, что после всех этих дел не буду получать от него почтовых
открыток.
уставился в свой стакан. - Выпей еще.
но нужно отдать тебе должное. Ты действовала из лучших побуждений.
Победу. Проходя мимо стойки, она кивнула Гарри.
руке; войдя в дом, заглянула в холл, нет ли писем. Было только одно письмо
- от Тома. Она догадывалась, что в нем написано, ее любвеобильное сердце
смягчилось, когда она подумала: "В конце концов, что ни говори, мы с Томом
понимаем толк в любви". Она приоткрыла дверь, ведущую на лестницу в
подвал, и позвала:
Дыхание у священника было свистящим. Он слушал... терпеливо... дышал со
свистом, пока она заставляла себя рассказывать о всех своих страданиях. Ей
было слышно, как снаружи женщины раздраженно поскрипывали стульями, ожидая
очереди на исповедь.
вместе с ним.
священника был насморк, от него пахло эвкалиптом. Он мягко ободрил ее,
произнеся гнусаво:
как он... навеки проклятой.
что он ничего не понимает.
исповедоваться, а все понять, она не могла думать дома, где печку не
топили, на отца находила хандра, мать же... По ее осторожным вопросам
можно было понять, что она только и думает о том, сколько денег у Пинки...
У нее и сейчас хватило бы мужества убить себя, если бы она не боялась, что
там, в таинственном царстве смерти, они разминутся друг с другом, что
благодать снизойдет на одного и не снизойдет на другого. Срывающимся
голосом она сказала:
хотел избавиться от меня. Ничего она не смыслит в любви.
своим детским личиком.
распространяя через решетку запах эвкалипта.
начал он. - У него были такие же мысли, как у вас. Он был хороший человек,
святой человек, но всю свою жизнь он прожил в грехе, ибо не хотел
смириться с тем, что любая душа может быть проклята... - Она с удивлением
слушала его, а он продолжал: - Этот человек решил, раз каждой душе суждено
быть проклятой, пусть и он тоже будет проклят. Он никогда не причащался,
не захотел сочетаться законным браком с женой своей... Не знаю, что
сказать вам, дитя мое, но некоторые люди считают, что он был... гм,
святым. Наверно, но умер в смертном грехе, так нас научили называть это...
но я не уверен; это было во время войны, может быть... - Он вздохнул,
опустив дряхлую голову, в горле у него засвистело. И добавил: - Вы не
можете постичь, дитя мое, как не могу я или кто-нибудь иной...
поразительного... непостижимого... милосердия Божьего.
конце недели, получить отпущение грехов, прощение.
своего, - добавил священник. Он вздрогнул и чихнул. - Мы должны верить и
молиться, - сказал он, - верить и молиться. Церковь не требует, чтобы мы
верили в то, что есть души, которым отрезан путь к спасению.
она печально и осуждающе.
зол (лат.)], - тихо произнес он.
что, может быть... потому что мы верим в дьявола... мы больше сталкиваемся
с ним, чем другие люди... Но мы должны надеяться, - механически повторил
он, - надеяться и молиться.
что было что-то хорошее...
кабинке.
отпустить ваши грехи... но приходите опять... завтра.
Воспитайте его добродетельным, чтобы он молился за отца своего.
как будто она увидела далекое будущее, где жизнь опять продолжается.
Священники ведь все время меняются.
при помощи слов; но самое ужасное осталось позади, подумала она, ужас
замкнувшегося круга... Вернуться домой, вернуться в кафе Сноу - они,
конечно, возьмут ее обратно, - как будто Малыш никогда и не существовал. А
он существовал и всегда будет существовать. У нее возникла внезапная
уверенность в том, что она носит в себе новую жизнь, и она с гордостью
подумала: "Пусть только попробуют уничтожить его, пусть попробуют!" Она