со мной. Эрик даст тебе работу.
улыбнулся беспечной улыбкой обладателя тысячи фунтов на текущем счету, - я
не люблю иностранцев.
как "Крог", иностранцев нет. Мы там все интернационалисты, без родины. Это
тебе не пыльная контора в Сити, где двести лет заправляет одна семья.
пыльный, - уронил он, обтекаемо предупредительный, с застывшей улыбкой на
лице, в щеголеватом и единственном приличном костюме. - Кроме всего
прочего, у меня нет рекомендаций.
тебя есть?
нежностью увидела на нем растерянность и испуг. Он голоден, у него нет
даже пяти шиллингов, а то бы он, конечно, никуда не поехал. Что он тоже
пыльный - это видно: столичная пыль запорошила ему глаза, все ему здесь по
душе - клубы дыма и пара, мраморные столики, шутки у пивной стойки; он был
своим человеком в случайных, на одну ночь, гостиницах, в подвальных
конторах, - встревал в сомнительные предприятия, якшался с маклерами. Если
бы я не встретила Эрика, подумала она, то и мне пылить бы по этой дорожке.
зябко мерцало электричество за клаксонами, спицами и банками с резиновым
клеем; на ночь велосипеды заводили в помещение, огни гасли, и все
погружалось в зимнее оцепенение.
откуда-то прибившиеся листья на станции метро Уоррен-стрит, отблеск фонаря
на мокром асфальте, бледный огонь дешевого портвейна в старушечьих руках.
- Лондон, - вздохнул он. - Другого такого нет. - И прислонился лбом к
стеклу.
вспомнила темный сарай, луну над стогами сена и брата, мнущего в руках
школьную фуражку. У них столько общих воспоминаний, сколько наживет разве
только супружеская пара за тридцать лет совместной жизни. "Тебе надо
идти", и только когда он совсем пропал из виду, сама вернулась в свою
школу, где ее ждали забывшая про сон учительница, двухчасовой допрос и
запись в кондуите.
сейчас вспомнил нашу встречу в сарае. - Смотрите, он и впрямь способен
иногда на интуицию. - Я написал тебе, что убегаю из школы, и мы
встретились - помнишь? - посередке между нашими школами. Было часа два
ночи. Ты погнала меня обратно.
пустым взглядом, что впору усомниться, слышал ли он вообще ее вопрос.
Глаза пустые, как форзац после страшного или грустного конца.
- Ее покоробил его заученно веселый тон, в котором не было ни смирения, ни
радушия: он просто отбарабанил азы торгового ученичества. Завидев их,
хозяйка улыбнулась и громким шепотом предупредила, что не будет
беспокоить, и Кейт начал понимать, что сделала с ним жизнь за время их
разлуки.
чемоданы?
Аннет".
отдирать картонку сзади.
девочке надо как-то жить. Где она сейчас - один Бог ведает. Из своей
трущобы ушла. Я там был вчера.
пропало. Странная какая штука: ты привыкаешь к ней, вы любите, друг друга,
еще месяц назад она была рядом - и вдруг не знаешь, где она, жива ли
вообще.
фотографию и невесело рассмеялся. - Ну и парочка мы, Кейт: у тебя Крог, у
меня Мод. - Она молча смотрела, как он, согнувшись, ищет в ящике паспорт;
он сильно раздался в плечах со времени их последней встречи. Она вспомнила
официанток, их взгляды поверх полотенец, тишину, обступившую их разговор.
Трудно поверить, что ему приходится покупать девушку. Но вот он повернулся
лицом, и его улыбка сказала все; он носил ее как прокаженный носит свой
колокольчик; улыбка заклинала не верить ему.
силу своей горькой любви.
бросил паспорт на кровать и сел рядом. - Мне надоели новые лица.
Насмотрелся. - В глубине его глаз колыхнулись шеренги соклубников,
спутников, собутыльников, начальников.
от него уже не получится. Он был больше, чем брат; он был духом
предостерегающим: смотри, чего ты избежала; он был жизнью, которую она
упустила; он был болью, ибо ей было дано чувствовать только его боль; еще
он был страхом, отчаянием, позором - все потому же. Он был для нее всем на
свете, кроме успеха.
на газовом счетчике, грязное окно, растеньице с длинными листьями,
бумажный веер в пустом камине; "здесь" - это пахнущая подушка, фотографии
приятельниц, заложенные в ломбард чемоданы, пустые карманы, "здесь"
значит: дома.
единой пылинки, современнейшая скульптура, звуконепроницаемые полы,
диктофоны, оловянные пепельницы и Эрик, в тихой комнате принимающий сводки
из Варшавы, Амстердама, Парижа и Берлина.
шляпу, заглянул в зеркало, поправил платок в нагрудном кармане. - Ну и
парочка мы с тобой! - Он поднял ее с кровати и поставил на пол, и она была
готова петь от радости, что они снова парочка, но его вид охладил ее: он
был настораживающе благопристоен, искушенно наивен и такой неуместный в
этом старом школьном галстуке.
она не могла устоять перед обаянием, которое ей было неприятно в нем. - Я
себя повысил в чине. Это галстук Харроу.
произошло. Несколько недель назад они едва разговаривали со мной, говорили
- мне еще повезло, что меня не выставили из клуба, раз я претендовал на
воинское звание, которого, кричали они, у меня не было. Тротуар под окнами