всегда угадываешь конец.
кончится. Повесть о вымышленном царстве, где всегда торжествует
справедливость. Во времена, когда господствовала вера, детективов не было
- вот что любопытно само по себе. Господь бог был единственным сыщиком,
когда люди в него верили. Он был законом. Порядком. Добром. Как ваш Шерлок
Холмс. Бог преследовал злодея, чтобы его наказать и раскрыть преступление.
А теперь закон и порядок устанавливают люди вроде Генерала. Электрические
удары по половым органам. Пальцы Акуино. Держат бедняков впроголодь, чтобы
у них не было энергии бунтовать. Я предпочитаю сыщика. Я предпочитаю бога.
Конечно, уже не в того бога, о котором нам говорили в школе или в
семинарии.
- Я-то думал, что это протестантская ересь.
больше не убиваем еретиков - только политических узников.
собой Пабло?
бензин. Бензина в машине, говорит он, почти не осталось и запаса нет.
к женщине. Кто знает? Мы, во всяком случае, ничего не можем поделать.
Только ждать. Сколько времени до последних известий?
смысла находиться снаружи, где его схватят в одиночку. Лучше всем
держаться вместе до конца.
чего же удивительно спокоен там мир. Все так разумно устроено. Никаких
сложностей. На каждый вопрос есть ответ.
такое Бредшоу?
вели долгие споры, Леон так спокоен. Не теряет ли он по мере того, как
положение все больше осложняется, чувства ответственности, подобно игроку
в рулетку, который, отбросив свою систему игры, даже не старается следить
за шариком. Ему не следовало заниматься такими делами - он больше на своем
месте в роли священника у одра больного, покорно ожидающего его конца.
был приятель Бредшоу, он писал ему письма из города под названием Честер.
Поезда там идут всего по нескольку часов в любую сторону. И всегда
прибывают вовремя. Сыщику только надо справиться у Бредшоу, когда
именно... До чего же странный мир, откуда вышел твой отец! Здесь мы всего
в каких-нибудь восьмистах километрах от Буэнос-Айреса, а поезд по
расписанию идет сюда полтора дня, но чаще всего опаздывает на двое, а то и
на трое суток. Этот английский сыщик - человек очень нетерпеливый. Ожидая
поезда из Эдинбурга - а это ведь примерно такое же расстояние, как отсюда
до Буэнос-Айреса? - он шагает взад-вперед по перрону лондонского вокзала;
если верить тому Бредшоу, поезд опаздывает всего на полчаса, а сыщик
почему-то решает, что там наверняка что-то случилось. Всего на полчаса! -
воскликнул отец Ривас. - Помню, когда я в детстве опаздывал из школы
домой, мать волновалась, а отец говорил: "Ну что может случиться с
ребенком по дороге из школы?"
это беспокоит.
подошли к реке, нет, он тогда ничего не сказал, но какое у него было лицо!
У пристани, где останавливается паром, он мне говорит: "Странно. Не видно
полицейских, которые проверяют пассажиров". А я ему говорю: "Разве ты не
видишь, что на той стороне делается? И разве можно узнать полицейского,
если он не в форме?"
с тобой. И мне стыдно. Я сказал тебе, что он хорошо водит машину. И что он
храбрый.
стороны границы. Вы можете доверять друг другу. У меня такое чувство,
будто Диего мой брат, и мой брат вас предал. Не надо было вам обращаться
ко мне за помощью.
Парагвае? Даже переправить его через реку было бы слишком опасно.
Вероятно, мы зря включили в нашу группу одного из твоих соотечественников,
но Эль Тигре никогда не считал, что мы здесь, в Аргентине, иностранцы. Он
не делит людей на парагвайцев, перуанцев, боливийцев, аргентинцев. Мне
кажется, что он предпочел бы всех звать американцами, если бы не та страна
там, к северу.
списке узников, которых надо освободить, одни парагвайцы? Я ему объяснил,
что они больше всего в этом нуждаются, потому что сидят в тюрьме больше
десяти лет. В следующий раз, когда мы нанесем удар, мы потребуем
освободить наших, как тогда в Сальте. Тогда нам помогали парагвайцы... Я
не верю, что он пойдет в полицию, отец мой.
или мы бросим в реку мертвого консула.
что читает он как-то медленно. Он долго не сводил глаз с какой-нибудь
фразы, прежде чем перевернуть страницу. Губы его чуть-чуть шевелились.
Словно он молился тайком, ведь молитва священника у постели умирающего -
это последняя просьба о помощи, и больной не должен ее слышать. Все мы его
больные, подумал доктор Пларр, всем нам скоро суждено умереть.
получаете цепь ошибок. Его собственная смерть может стать одной из этих
ошибок; люди скажут, будто он пошел по стопам отца, но они будут не правы
- это не входило в его намерения.
Ребенок тоже был следствием ошибки, неосторожности с его стороны, но
раньше он никогда не чувствовал за это ответственности. Он считал ребенка
бесполезной частицей Клары, подобно ее аппендиксу - скорее больному
аппендиксу, который следует удалить. Он предложил сделать аборт, но эта
мысль ее напугала - вероятно, потому, что в доме у матушки Санчес делали
слишком много абортов без помощи врача. Теперь, ожидая последних известий
по радио, он говорил себе: бедный маленький ублюдок, жаль, что я никак о
нем не позаботился. Какая же Клара мать? Небось вернется к матушке Санчес,
и ребенок вырастет баловнем публичного дома. А может, это и лучше, чем
жить с его матерью в Буэнос-Айресе и уплетать пирожные на калье Флорида,
прислушиваясь к многоязычному гомону богатеньких дамочек. Он задумался о
путаной родословной ребенка, и впервые, на фоне этой путаницы, ребенок
стал для него реальностью, а не просто мокрым кусочком мяса, вырванным из
тела вместе с пуповиной, которую надо перерезать. Эту пуповину перерезать
невозможно. Она соединяет ребенка с двумя такими разными дедами - рубщиком
сахарного тростника в Тукумане и старым английским либералом,
пристреленным во дворе полицейского участка в Парагвае. Пуповина соединяла
ребенка с отцом - врачом из провинции, матерью из публичного дома, с
дядей, сбежавшим когда-то с плантации сахарного тростника, чтобы пропасть