Чтение 48–й страницы книги ~Суть дела~

- Бедняга этот Робинсон!

- Почему?

- Ему осталось жить не больше двух лет. Это, конечно, строго между
нами, Скоби.

Люди не перестают друг друга удивлять: значит, этот смертный приговор
вылечил Робинсона от воображаемых болезней, от чтения медицинских книг, от
ходьбы из угла по своему кабинету! Так вот как бывает, когда узнаешь самое
худшее. Остаешься с ним один на один и обретаешь нечто вроде покоя.

- Дай бог, чтобы всем нам удалось умереть так спокойно. Он собирается
ехать домой?

- Не думаю. Скорее, ему придется лечь в больницу.

Скоби думал: эх, а я не понял тогда того, что вижу. Робинсон показывал
мне самое заветное свое достояние: легкую смерть. Этот гад даст большую
смертность, хотя, пожалуй, и не такую большую, если вспомнить, что
делается в Европе. Сначала Пембертон, потом ребенок в Пенде, а теперь
Робинсон... Нет, это немного, но ведь я не считаю смертей от черной
лихорадки в военном госпитале.

- Вот так-то обстоят дела, - сказал начальник полиции. - В будущем году
займете мое место. Ваша жена будет рада.

Я должен буду терпеливо вынести ее радость, думал Скоби без всякой
злобы. Я виноват, и не мне ее осуждать или показывать свое раздражение.

- Я пойду домой, - сказал он.

Али стоял возле машины, разговаривая с каким-то парнем, который, увидев
Скоби, скрылся.

- Кто это такой, Али?

- Мой младший брат, хозяин.

- Как же я его не знаю? Одна мать?

- Нет, хозяин, один отец.

- А что он делает?

Али молча вертел рукоятку стартера, с лица его лил пот.

- У кого он работает, Али?

- Что, хозяин?

- Я спрашиваю, у кого он работает?

- У мистера Уилсона, хозяин.

Мотор завелся, и Али сел на заднее сиденье.

- Он тебе что-нибудь предлагал, Али? Просил, чтобы ты доносил на меня -
за деньги?

Ему было видно в зеркале лицо Али - хмурое, упрямое, скрытное,
каменное, как вход в пещеру.

- Нет, хозяин.

- Мною интересуются и платят за доносы хорошие деньги. Меня считают
плохим человеком, Али.

- Я ваш слуга, - сказал Али, глядя ему прямо в глаза.

Одно из свойств обмана, думал Скоби, - это потеря доверия к другим.
Если я могу лгать и предавать, значит, на это способны и другие. Разве
мало людей поручилось бы за мою честность и потеряло бы на этом свои
деньги? Зачем же я буду зря ручаться за Али? Меня не поймали за руку, его
не поймали за руку, вот и все. Тупое отчаяние сдавило ему затылок. Он
думал, уронив голову на руль: я знаю, что Али честный слуга; я знаю его
пятнадцать лет; мне просто хочется найти себе пару в этом мире обмана. Ну,
а какова следующая стадия падения? Подкупать других?

Когда они приехали, Луизы не было дома; кто-нибудь, по-видимому, за ней
заехал и увез на пляж. Она ведь не ждала, что он вернется до темноты. Он
написал ей записку: "Повез кое-какую мебель Элен. Вернусь рано. У меня для
тебе хорошие новости", - и поехал один к домику на холме по пустой, унылой
полуденной дороге. Кругом были только грифы - они собрались вокруг дохлой
курицы на обочине и пригнули к падали стариковские шеи; их крылья торчали
в разные стороны, как спицы сломанного зонта.

- Я привез тебе еще стол и пару стульев. Твой слуга здесь?

- Нет, пошел на базар.

Они теперь целовались при встрече привычно, как брат и сестра. Когда
грань перейдена, любовная связь становится такой же прозаической, как
дружба. Пламя обожгло их и перекинулось через просеку на другую часть
леса; оно оставило за собой лишь чувство ответственности и одиночества.
Вот если только ступишь босой ногой, почувствуешь в траве жар.

- Я помешал тебе обедать, - сказал Скоби.

- Да нет, я уже кончаю. Хочешь фруктового салата?

- Тебе давно пора поставить другой стол. Смотри, какой этот
неустойчивый. - Он помолчал. - Меня все-таки назначают начальником
полиции.

- Твоя жена обрадуется.

- А мне это безразлично.

- Ну нет, извини, - сказала она энергично. Элен была твердо убеждена,
что страдает она одна. Он будет долго удерживаться, как Кориолан, от того,
чтобы выставлять _свои_ раны напоказ, но в конце концов не выдержит; будет
преувеличивать свои горести в таких выражениях, что они ему самому начнут
казаться мнимыми. Что ж, подумает он тогда, может, она и права. Может, я и
в самом деле не страдаю. - Ну да, начальник полиции должен быть выше
всяких подозрений, - продолжала она. - Как Цезарь. - (Ее цитаты, как и
правописание, не отличались особенной точностью.) - Видно, нам приходит
конец.

- Ты же знаешь, что у нас с тобой не может быть конца!

- Ах, нельзя же начальнику полиции тайком держать любовницу в какой-то
железной лачуге!

Шпилька была в словах "тайком держать", но разве он мог позволить себе
хоть малейшее раздражение, помня ее письмо, где она предлагала себя в
жертву: пусть он делает с ней, что хочет, даже выгонит! Люди не бывают
героями беспрерывно; те, кто отдает все богу или любви, должны иметь право
иногда, хотя бы в мыслях, взять обратно то, что они отдали. Какое
множество людей вообще не совершает героических поступков, даже сгоряча.
Важен поступок сам по себе.

- Если начальник полиции не может быть с тобой, значит, я не буду
начальником полиции.

- Это глупо. В конце концов, какая нам от всего этого радость? -
спросила она с притворной рассудительностью, и он понял, что сегодня она
не в духе.

- Для меня большая, - сказал он и тут же спросил себя: что это - опять
утешительная ложь? Последнее время он лгал столько, что маленькая и
второстепенная ложь была не в счет.

- На часок-другой, да и то не каждый день, а когда тебе удастся
улизнуть. И ты уж никогда не сможешь остаться на ночь.

Он сказал без всякой надежды:

- Ну, у меня есть всякие планы.

- Какие планы?

- Пока еще очень неопределенные.

Она сказала со всей холодностью, какую смогла на себя напустить:

- Что ж, надеюсь, ты мне сообщишь о них заранее, чтобы я подготовилась.

- Дорогая, я ведь пришел не для того, чтобы ссориться.

- Меня иногда удивляет, зачем ты вообще сюда ходишь.

- Вот сегодня я привез тебе мебель.

- Ах да, мебель.

- У меня здесь машина. Давай я свезу тебя на пляж.

- Нам нельзя показываться вместе на пляже!

- Чепуха. Луиза сейчас, по-моему, там.

- Ради Христа, избавь меня от этой самодовольной дамы! - воскликнула
Элен.

- Ну хорошо. Я тебя просто покатаю на машине.

- Это безопаснее, правда?

Скоби схватил ее за плечи и сказал:

- Я не всегда думаю только о безопасности.

- А мне казалось, что всегда.

И вдруг он почувствовал, что выдержка его кончилась, - он закричал:

- Не думай, что ты одна приносишь жертвы!

С отчаянием он видел, что между ними вот-вот разразится сцена: словно
смерч перед ливнем, черный, крутящийся столб скоро закроет все небо.

- Конечно, твоя работа страдает, - сказала она с ребячливым сарказмом.
- То и дело урываешь для меня полчасика!

- Я потерял надежду.

- То есть как?

- Я пожертвовал будущем. Я обрек себя на вечные муки.

- Не разыгрывай, пожалуйста, мелодраму! Я не понимаю, о чем ты
говоришь. Ты только что сказал мне, что будущее твое обеспечено - ты
будешь начальником полиции.

- Я говорю о настоящем будущем - о вечности.

- Вот что я в тебе ненавижу - это твою религию! Ты, наверно, заразился
у набожной жены. Все это такая комедия! Если бы ты в самом деле верил,
тебя бы здесь не было.

- Но я верю, и все же я здесь, - сказал он с удивлением. - Ничего не
могу объяснить, но это так. И я не обманываю себя, я знаю, что делаю.
Когда отец Ранк приблизился к нам со святыми дарами...

Элен презрительно прервала его:

- Ты мне все это уже говорил. Брось кокетничать! Ты веришь в ад не
больше, чем я!

Он схватил ее за руки и яростно их сжал.

- Нет, тебе это так легко не пройдет! Говорю тебе - я верю! Я верю,
говорю тебе! Верю, что если не случится чуда, я проклят на веки вечные. Я
полицейский. Я знаю, что говорю. То, что я сделал, хуже всякого убийства,
убить - это ударить, зарезать, застрелить, сделано - и конец, а я несу
смертельную заразу повсюду. Я никогда не смогу от нее избавиться. - Он
отшвырнул ее руки, словно бросал зерна на каменный пол. - Не смей делать