Чтение 3–й страницы книги ~Любовник для двоих~

поводе моего визита. Сестра объяснила ей ситуацию. Мне показалось, эта
странная история совсем не вызвала интереса у несчастной красавицы. Быстрым
и ловким движением она подтолкнула коляску ко мне.

- Менда? - спросила она. - Вы - Виктор Менда?

Мне показалось, ее сестра удивилась еще больше, чем я.

- Как, Ева, ты знаешь господина?

- По имени - да... Это вы вели передачу по радио в прошлом году?

- В самом деле... Вы ее слушали?

- Да, регулярно. Ты помнишь, Элен, милая вечерняя болтовня "Добрый вечер
всем!"?

- Так это вы?! - удивилась Элен.

Она улыбнулась в первый раз, и я был поражен, насколько же она
похорошела. Понимаете, вот вы, скажем, гуляете в угрюмых окрестностях
деревни, не обращая внимания на пейзаж. И вдруг - выглядывает солнце, и все
начинает жить, волноваться, петь...

То же произошло и с этой женщиной. Она сразу же показалась мне молодой,
красивой и страстной.

- Это я... Однако я не думал оставить в памяти моих слушателей хоть
какой-нибудь след.

- У вас потрясающий голос, - сказала Ева. - Его невозможно забыть. Почему
вы больше не выступаете по радио? У вас была замечательная передача!

- Этот вопрос нужно адресовать в комитет. Им не очень понравилась..,
интимная сторона моих передач, и они их сняли.

- Жаль, - сказала Элен. Я пошутил:

- А больше всех об этом жалею я.

- А что вы делаете теперь? Пальцами я изобразил ноль:

- Вот что я делаю... Я устал от Парижа, где делал все, что мог, а точнее,
ничего особенного, и в поисках удачи явился сюда. Мне тут пообещали дело на
"Радио Монте-Карло"... Но сорвалось... Попробовал счастья в казино... И вот
разбит наголову...

Я встал. Покалывало уже в ногах.

- Позвольте уйти.

- Куда вы пойдете?

- А никуда... Куда-нибудь... Я уже неплохо знаю эти места. Ева посмотрела
на сестру.

- Знаешь, о чем я думаю, Элен? Мне показалось, старшая сестра
замечталась. Она повернулась лицом к сестре, взгляд у нее был рассеянный.

- Будет ведь замечательно, если господин Менда запишет мои поэмы на
магнитофон, ты не думаешь?

- Конечно, моя дорогая. Ева внезапно возбудилась:

- Вас это не затруднит? - спросила она. - Я уверена, что благодаря вашему
замечательному голосу мои скромные поэмы зазвучат. Вы останетесь пообедать с
нами?

Живот у меня был пуст, и предложение отозвалось в нем магическим звоном.
Со вчерашнего дня во рту у меня не было ни крошки, и чего бы я только не
сделал ради куска мяса с жареным картофелем. Тем не менее, давно воспитанная
в себе порядочность заставила возражать:

- Вы знаете, чтец из меня скверный... Не умею я декламировать... Ева
тряхнула своей восхитительной шевелюрой.

- А мои поэмы как раз этого и не требуют. По всему было видно, что эта
девушка - создание капризное, привыкшее, что все ей уступают. И я поступил
как все.

Глава 3

После обеда я курил сигарету в патио в компании двух хозяек. Я записал
четыре небольших текста, которые Ева называла поэмами, но которые были
скорее криками отчаяния прелестной двадцатилетней девушки, прикованной к
инвалидной коляске. Прочитав их, я почувствовал себя подавленным. В них было
такое горькое разочарование, что солнце показалось менее ярким.

Жизнь этих двух девушек в их огромном доме вряд ли была слишком веселой,
несмотря на состояние, по-видимому, немалое, которым они владели. Через
несколько часов после знакомства, не дождавшись и подобия исповеди, я понял
ситуацию... Ева была парализована вследствие приступа полиомиелита, и ее
старшая сестра посвящала ей всю себя. Но инвалиды - эгоисты. Ева ждала от
Элен полного самоотречения. Трудно было, наверняка, Элен с таким подарком
судьбы.

Я прикрыл глаза. Не хотелось больше думать о будущем! Достаточно
насладиться прекрасным мгновением, которое переживаешь сейчас. 1 Все было
тут чудесно: покой в патио, журчание воды в бассейне, щебетание птиц, но
больше всего - сестры.

Из-под полуприкрытых век я наблюдал за ними. Элен была похожа на
древнегреческую статую. У нее было, как я уже успел убедиться, действительно
красивое лицо, спокойное и благородное. Каждая черта казалась безупречной.
Она сидела на садовом стуле, и мне казалось, что она слушает какой-то
внутренний голос.

Элен очень нравилась мне в своей задумчивости. Мне захотелось быть
художником, чтобы обессмертить ее на полотне. А Ева гладила шкуру медведя у
себя на ногах. Шкура белого медведя под таким солнцем! Было в этом что-то
непонятное... Ведь ее больные ноги нечувствительны ни к жаре, ни к холоду,
зачем тогда этот анахронизм? Кокетство? Бравада?

Несчастье ее было тем более ужасным, что весь ее вид говорил: эта девушка
предназначена для жизни исключительной! Она и красавицей была идеальной, и
ум у нее был очень живой. Хотя как инвалид она меня отталкивала, ее
восхитительное - над шкурой медведя - тело все же притягивало к себе мой
взгляд. Я не мог не восхищаться ее прекрасной грудью, которой не касалась ни
одна мужская рука.

- О чем вы думаете, господин Менда? - спросила вдруг она.

Я раздавил сигарету в пепельнице, вмонтированной в подлокотник моего
кресла.

- Я не думаю: я плыву на облаке... Элен вышла из своего оцепенения. В
глазах ее было что-то вроде зова на помощь существа на краю гибели.

- Лишь от вас зависит, чтобы он повторился, - заверила меня Элен.

- Вы очень любезны, спасибо...

- Но нет, это мы вас благодарим, не так ли, Ева? Девушка не ответила.
Казалось, она чем-то озабочена. Довольно долго молчали. Наконец Ева щелкнула
пальцами:

- А почему бы вам не остановиться на какое-то время у нас, пока вы ищете
себе место? От такого предложения у меня дыхание оборвалось.

- Подумайте! - поддержала ее Элен.

- Я вот уже два часа только об этом и думаю, - совсем уже раскрылась Ева.

- Но в каком качестве?..

- В качестве друга. У нас его нет, вот он у нас и появится, не так ли,
Элен?

Что было отличительного в разговоре сестер, так это то, что никогда ни
одна из них не высказывала никакой идеи, не добившись согласия другой. Из-за
того, что они так долго жили вместе и так тесно связали свои жизни, у них
выработалось в конце концов нечто вроде одной своеобразной индивидуальности
в двух лицах. Обращался я к одной, автоматически смотрел на другую.

- Конечно, моя дорогая... Я решительно отказался:

- Это совершенно невозможно, маде... Ева яростно ударила рукой по колесу
своей коляски:

- Ради всего святого, не называйте меня больше мадемуазель. Меня зовут
Ева, вас - Виктор, сестру - Элен... Хорошо, а теперь объясните, почему это,
невозможно? Вы симпатичный молодой человек, а нам нужно, чтобы кто-нибудь
еще присутствовал в этом доме... Я уже по горло сыта физиономией Амелии!

- Видите ли, Ева... Девушка пожала плечами:

- Я говорю, что думаю. Моя жизнь ничтожна. Тебе не кажется? Я как птица
без лап в позолоченной клетке... Каждый уголок этого дома проходит у меня
перед глазами... Я знаю этот фонтан наизусть... Его шум щекочет мне нервы...

- Успокойся, Ева!

Элен снова заговорила суровым голосом, вид ее вмиг стал строгим.

Ева несколько раз несильно ударила по колесу, и каталка развернулась -
теперь девушка сидела к нам спиной.

- Господин, Менда, - снова начала она, - вы остались без гроша...

- Ева! - закричала возмущенно Элен...

- Совсем без гроша! - буквально прорычала девушка. - Если вы не
останетесь здесь, завтра вам нечего будет есть... Вам не кажется, что это не
очень весело, а?

Я принял единственно правильное решение: встал. И, обращаясь к одной
Элен, сказал:

- Спасибо за ваш прекрасный обед...

И пошел прочь большими шагами, полный достоинства, как лорд-мэр.

Конечно, это был разрыв. Мои отношения с девицами Лекэн закончились.
Вспышка Евы была такой резкой, что Элен даже не пробовала извиниться. Спасти
положение мог только случай. И он представился самым забавным образом.

Когда я шел по бордюру бассейна, "я выбрал этот путь из желания не задеть
коляску калеки", нога моя попала в кольцо для поднятия плиты, закрывавшей
экран. Зацепившись, я не смог удержать равновесие, другая нога скользнула по
отполированному краю бассейна, и я упал в воду. Все произошло мгновенно.

Теперь я сидел в воде, глубина которой не превышала сорока сантиметров,
вид у меня был очень рассерженный и самый нелепый.

Сестры смеялись до слез. Я встал, по мне стекала вода, я был зол и на
сестер, и на себя. У меня возникло жуткое желание надавать пощечин этим двум
бездельницам, даже рука задрожала.

Но ведь, как вам известно, из всех проявлений человеческих чувств смех -
наиболее заразителен. Гнев мой вскоре сменился самым сумасшедшим хохотом,
которым я когда-либо смеялся в своей жизни. Я даже сел на борт бассейна,
согнутый пополам этим взрывом, и ноги по-прежнему оставались в воде.

Первой перестала смеяться Элен. Она встала и протянула мне руку, чтобы