Чтение 6–й страницы книги ~Риск~

мрачнее рисовалась перспектива.

Должны существовать какие-то причины для моего похищения, но самые
распространенные из них совершенно ко мне не имели отношения. Выкуп? Неве-
роятно. Никто не заплатил бы миллион за мое освобождение: у меня не было
родителей, ни богатых, ни бедных. Заложник... но заложниками берут в основ-
ном случайных людей, во всяком случае, не захватывают их в общественном
месте по тщательно разработанному плану. Я не обладал политическим влиянием
и не располагал специальными знаниями: меня нельзя было обменять, я не знал
никаких секретов, не имел доступа к правительственным документам, оборонным
программам или научным открытиям. Никто не станет всерьез беспокоиться, жив
я или мертв, кроме, наверное, Тревора. Его раздосадует необходимость искать
мне замену.

Я бесстрастно, насколько это возможно, поразмыслил об угрозе смерти,
но в конце концов отверг подобное предположение. Если бы меня схватили,
чтобы убить, это давно бы сделали. Каюту готовили для живого пленника, а не
для потенциального трупа. Как только судно вышло в открытое море, ничего не
стоило выбросить меня за борт с грузом на ногах - и дело с концом. Так что
я еще поживу, если повезет.

Я смог придумать единственную причину, которая тоже представлялась
фантастической, но имела хоть какой-то смысл: меня похитили из мести.

Большая часть человечества относится к аудиторам как к педантичным
сухарям, которые уныло корпят над столбиками утомительных цифр, но мошенни-
ки считают их смертельными врагами.

Я внес свою лепту в раскрытие жульнических махинаций. Я лишил работы
дюжину людей, натравил налоговую инспекцию на других и отправил за решетку
пятерых растратчиков. Ненависть в глазах некоторых из них обжигала, будто
кислота.

Например, если эту морскую прогулку устроил Коннат Павис, мои непри-
ятности еще и не начинались. Он поклялся рассчитаться со мной, когда я ви-
дел его в последний раз - четыре года назад в зале суда, где его только
что осудили. На днях ему полагалось выйти из Лейхилла. Вдруг под "рассчи-
таться" он подразумевал четыре полных года в корабельном трюме... нет, это
невероятно. Невероятно. Я проглотил комок в горле, убеждая себя, что такой
вариант невозможен из чисто практических соображений.

У меня пересохло во рту. От жажды, твердо сказал я себе, не от стра-
ха. Страх никуда не приведет. Я осторожно спустился с койки на крошечный
пятачок пола, крепко ухватившись за верхнюю лежанку. Темный мир вокруг меня
пригнел в движение, но головокружение действительно отступило. Мой вестибу-
лярный аппарат наконец приспособился к беспорядочной качке: жаль, что этого
не произошло с меньшими потерями.

Я нащупал задвижку стенного шкафа, открыл его и пошарил внутри. Бу-
мажные стаканы, как и обещано. Бутылка воды тоже оказалась на месте. Боль-
шая пластиковая бутыль с винтовой крышкой. Налить воду в стакан в полной
темноте - затея безнадежная. Я примостился на краешке единственно доступ-
ного сиденья - опущенной крышке отхожего места - и отхлебнул прямо из бу-
тылки. И все-таки из-за жестокой бортовой и килевой качки изрядная порция
воды пролилась мне на грудь.

Я аккуратно завинтил крышку и, прихватив с собой бутылку, ощупью
пробрался назад, к койке. Я снова подвесил сетку, улегся на спину, пристро-
ив бутылку с водой на груди, и принялся насвистывать "О, Сюзанна", желая
доказать, что еще жив.

Прошло довольно много времени, в течение которого я выпил почти всю
воду и просвистел все мелодии, какие мог вспомнить.

Потом я встал и забарабанил в дверь каюты кулаками и бутылкой, и за-
орал во все горло, оповещая, что бодрствую, голоден и разъярен всем этим
идиотским фарсом. Я израсходовал массу энергии и в результате получил абсо-
лютный ноль.

Вернувшись на койку, я от свиста перешел к брани. Это внесло некото-
рое разнообразие.

Корабль по-прежнему оставался игрушкой разбушевавшейся стихии. Я бес-
плодно строил различные предположения о том, где мы находимся, как велико
судно, и сколько человек в команде, и хорошо ли они знают свое дело. Я меч-
тал о горячих сосисках, о свежем хлебе с хрустящей корочкой и о бокале
красного вина. Целый час я с истинным удовольствием вспоминало выигрыше Зо-
лотого кубка.

Приблизительно в тот момент, когда я начал серьезно опасаться, что за
борт смыло всех, кроме меня, опять послышался звук открываемого люка. Мой
тюремщик был на месте, одетый в знакомую желтую штормовку. Я с жадностью
вдохнул холодный, освежающий воздух, потоком хлынувший через отверстие. Ин-
тересно, ударил ли ему в нос застоявшийся, удушливый смрад, вырвавшийся из
каюты? Я отцепил сеть и встал, хватаясь за нары и пошатываясь. Ветер навер-
ху пронзительно свистел, словно стая скворцов. Он крикнул:

- Хочешь поесть?

- Да, - выкрикнул я в ответ. - И еще воды. - Я подал ему почти
пустую бутыль, и он потянулся за нею.

- Ладно.

Он прикрыл люк и удалился, но я успел бросить мимолетный взгляд, ис-
полненный трепета, на то, что творилось снаружи. Судно тяжело накренилось
на левый борт, и прежде чем оно перевалилось на правый, я увидел море. Ог-
ромный, неровный вал, вздымавшийся ввысь и заслонивший небо, темно-серый и
мерцающий, в ореоле водяных брызг. Когда новая волна с грохотом обрушилась
на палубу, моя сухая каюта стала мне нравиться гораздо больше.

Моряк вернулся, приоткрыл люк на несколько дюймов и спустил вниз на
веревке клеенчатую хозяйственную сумку. Он крикнул сверху:

- Отдашь сумку, когда я принесу тебе еду в следующий раз. Понял?

- Да, - крикнул я в ответ, отвязывая веревку. - Сколько времени?

- Пять часов. Дня.

- Какой сегодня день?

- Воскресенье. - Он вытянул веревку назад и начал закрывать люк.

- Дайте мне свет, - заорал я. Он крикнул что-то, прозвучавшее как
"аккумулятор", и снова запер меня в кромешной темноте. Ну, что же... и без
зрения можно неплохо прожить.

Я скользнул обратно на койку, прикрепил сетку и исследовал содержимое
сумки. Полная бутылка воды, яблоко, и сверток с двумя толстыми, чуть теплы-
ми сандвичами, как выяснилось, довольно вкусными. Я съел все до крошки.

Воскресенье, пять часов. Прошло целых три дня с той минуты, как я за-
лез в проклятый белый фургон.

Интересно, нашелся ли хоть один человек, которого мое отсутствие
серьезно обеспокоило, настолько серьезно, что он пошел в полицию? Я внезап-
но исчез из весовой, но едва ли это вызвало подозрения. Гардеробщик, навер-
ное, удивился, что я не забрал свой бумажник, ключи и часы, которые, как
обычно, хранились у него во время заезда; к тому же я ему не заплатил. Но
он отнесет мою рассеянность на счет волнения. Моя машина, как я предпола-
гал, до сих пор спокойненько отдыхает на автомобильной стоянке для жокеев,
и это тоже вряд ли кого-нибудь насторожит.

Я жил один в коттедже в трех милях от Ньюбери. Моя ближайшая соседка
просто решит, что я уехал на выходные, чтобы от души отпраздновать победу.
Наши помощники в конторе, молодой человек и девушка, скорее всего обменя-
лись снисходительными или язвительными репликами, когда я не явился на ра-
боту в пятницу; клиенты, с которыми мне полагалось встретиться в тот день,
возмутились, и только.

Тревор был в отпуске. Я пришел к выводу, что никто не станет меня ра-
зыскивать.

В понедельник утром обанкротившийся мистер Уэллс, возможно, поднимет
шум. Но если даже люди поймут, что я пропал, как они сумеют найти меня?
Приходилось признать очевидное - никак. Спасение маловероятно. Я буду си-
деть в парусном отсеке, пока некто не соизволит выпустить меня, если не
удастся бежать.

Ночь с воскресенья на понедельник выдалась долгой, холодной, бурной и
тоскливой.

ГЛАВА 4

В понедельник, 21 марта, люк поднимался дважды, открывая доступ воз-
духу, пище, морским брызгам и позволяя мельком полюбоваться на хмурое, се-
рое небо. Каждый раз я требовал объяснений и не получал их. Моряк в штор-
мовке дал понять, что в разгар бури у команды парусника забот более чем
достаточно и нет времени отвечать на всякие идиотские вопросы. Я привык к
одиночеству. Я жил один и в основном работал один. Одиночка по натуре, я
редко чувствовал себя одиноким. Единственный ребенок, я с детства умел до-
вольствоваться своим собственным обществом. Я не любил компании; постоянное
соседство большого количества народа тяготило меня, и я стремился удрать
при первой возможности. Но по мере того как томительно тянулось время, оди-
нокое прозябание в парусном отсеке казалось все более унылым.

Растительное существование, думал я. Заточение в темной капсуле, ко-
торую без конца швыряет в разные стороны. Сколько нужно времени, чтобы рас-
судок пришел в расстройство, если бросить человека в одиночестве и полной
неизвестности в грохочущем, подвижном мраке?

Чертовски много времени, отвечал я себе. Если Целью похищения и зак-
лючения было превратить Меня в полную развалину, тогда ничего не выйдет.
Тягостные мысли, резкие слова... Оценив ситуацию более трезво, я признал,
что все зависит от реальных обстоятельств. Я вполне сносно мог протянуть
тут с неделю, две - с трудом, а дальше... кто знает.

Куда мы все-таки плывем? Через Атлантику? Или, если замысел действи-
тельно состоял в том, чтобы сломить меня, может, мы просто бороздим вдоль и
поперек Ирландское море? Они, возможно, решили, что плавание в любых бурных
водах соответствующей протяженности сделает дело. Но кто такие "они"?

Конечно, это не моряк в штормовке. Он смотрел на меня как на обузу,
не как на объект ненависти. Наверное, он получил на мой счет определенные