Чтение 19–й страницы книги ~Биография отца Бешеного~

стараясь скрыть страх перед тем, что меня могут не пропустить без взрослых.
Женщина окинула меня быстрым и внимательным взглядом, однако, ничего не
сказав, надорвала билет и отдала его мне.

Этой билет я сохранил до возвращения в Омск как вещественное
доказательство того, что я побывал в Москве: я был уверен, что без него мне
никто из пацанов не поверит.

Перед эскалатором я со страхом остановился, не зная, как ступить на
ленту. Трудно сказать, сколько бы я так простоял в нерешительности, если бы
неожиданно не перехватил насмешливый взгляд какой-то девчонки моих лет,
спокойно уехавшей вниз: мне показалось, что она уловила причину моего
страха.

Какой пацан мог выдержать такое "оскорбление"? Зажмурившись, я смело
вступил на "живую" дорожку эскалатора. Меня дернуло вперед, и я с трудом
устоял на ногах, крепко ухватившись за резиновые перила. Но тут до меня
дошло, что все страхи беспочвенны, а кататься на эскалаторе просто
замечательно.

В первые мгновения мне почудилось, что я попал в настоящую сказку.
Вокруг горели тысячами огней яркие люстры из хрусталя и золота. Бронзовые и
гранитные скульптуры напоминали мне богатырей, заколдованных злым
волшебником, который превратил их в камень и металл...

Я катался на метро до тех пор, пока не почувствовал зверский голод. И
память подсказала, что перед входом в метро стояли лоточницы, продававие
пирожки:

- Пирожки горячие! С мясом, с капустой, с картошкой, с яйцами и рисом!
Подходите, покупайте! - громко зазывали они.

На первой же станции, которая совершенно случайно оказалась "Площадью
Революции", я вышел из метро. Интуиция меня не подвела, и я с удовольствием
наелся вкусных горячих пирожков. Утолив голод, я отправился гулять по
Александровскому саду, потом прошелся по Красной площади.

Вы можете представить себе ощущение провинциального мальчишки тех
давних лет, оказавшегося на Красной площади? Это было просто чудом, какой-то
сказкой. Мозги у жителей Страны Советов были столь прочно пропитаны любовью
к "народным" вождям, что даже двенадцатилетний пацан, оказавшись в Москве,
тут же стремится на Красную площадь, чтобы первым делом посетить "великих
вождей революции".

В моей памяти еще свежи были впечатления, вызванные смертью "отца всех
народов". Я не мог забыть, как мама рыдала, слушая по радио
торжественно-печальный голос Левитана, читавшего сообщение о смерти
"великого" Сталина. Сейчас, вспоминая день его смерти, многие, обладая
новейшей информацией, путают свои нынешние чувства к вождю с ощущениями
людей тех дней, когда информация, во всяком случае официальная, была прямо
противоположной.

Поверьте, услышав о смерти Сталина, плакала вся страна. Немало было и
тех, кто знал правду о жестоком диктаторе, но плакали и они, возможно, от
радости, что тщательно скрывали. По-другому, чтобы теперь ни говорили, и
нельзя было. Доносительство столь въелось в сознание людей и их быт, что у
каждого советского человека, даже самого высокого общественного положения,
срабатывал инстинкт самосохранения: не дай Бог кто-то заметит мою улыбку в
траурный день и донесет об этом...

"Гомо советикус" - уникальнейшее творение коммунистов, которое с
детских лет было заражено "бациллой страха", самым примитивным человеческим
чувством. Чувством, сила и интенсивность которого может опустить человека до
уровня животного.

Сегодня, когда люди наконец-то глотнули вольного воздуха свободы, когда
чувство страха постепенно выдавливается из нас буквально по капле, можно
кричать о том, какой тогда ты был смелый: прошлое тебе никак не сможет
ответить. Ты бы попробовал в то время...

Для всех, кто попробовал бы сказать в те годы правду, быстренько
нашлось бы два квадратных метра земли. А коль скоро ты выжил, то не
стесняйся признаться в том, что тебе тоже было страшно за себя, за своих
детей, за родных и друзей. Я лично твердо уверен: никто не имеет права
осудить тот наш общий прошлый страх...

Так что плакала вся страна: попробовали бы не плакать...

Я узнал, что в Мавзолей можно будет попасть, если занять очередь с
раннего утра.

Недолго думая, я решил навестить "любимого вождя всего мирового
пролетариата" - "дедушку Ленина" и "отца всех советских детей" - "великого
Сталина" на следующий день.

В те далекие годы я в самых страшных снах не мог предугадать, что
когда-нибудь о первом советском вожде, то есть о Ленине, я сначала сниму
фильм, а потом буду жестоко наказан за то, что напишу о нем правду в своих
стихах...

...Но тебе, наш вождь велеречивый,

Народ закатит на-гора

И пнет в твой лоб плешивый...

Однако до этих строк нужно было еще не только дожить, но и крепко
поумнеть... А кроме того, необходимо было добыть честную и правдивую
информацию...

Первую ночь я провел в Москве, пристроившись к какой-то многочисленной
семье на Казанском вокзале: они ожидали своего поезда. Я безошибочно
предположил, что среди множества спящих детей вряд ли обнаружится появление
одного лишнего.

Проснулся я рано потому, что мое многолюдное "прикрытие" дружно
собирало свои бесчисленные чемоданы и узлы: объявили посадку на их поезд.
Вокзальные часы показывали шесть утра, времени перед походом в Мавзолей
имелось предостаточно, и я, не торопясь, прошелся по зданию вокзала в
поисках завтрака. К счастью, мне попался открытый киоск, в котором в наличии
оказались чуть теплые котлеты, вареные яйца, хлеб и жиденький, совсем
остывший чай. Все это я смолотил за милую душу: аж за ушами трещало...

Часов в восемь я оказался в Александровском саду, где уже собралось
довольно много людей, жаждущих поглазеть на мумии "великих вождей".

Казалось бы, посещение Мавзолея, хоть и священного, но места
погребения, должно было настроить людей на печальный лад, но все были в
прекрасном расположении духа - веселились, рассказывали забавные истории,
даже пели песни. Многие пришли целыми семьями... Атмосфера была как на
всенародном празднике...

Ровно в десять утра пробили кремлевские куранты, и километровая очередь
медленно стала двигаться к Красной площади. Шум и веселье прекратились.
Редки были даже тихие речи. Войдя на Красную площадь, мужчины снимали
головные уборы, их лица как бы каменели, а женщины чем ближе подходили к
зданию Мавзолея, тем чаще подносили платочки к повлажневшим глазам.

У самого входа, возле замерших по стойке "смирно" часовых, мне
запомнилась одна набожная старушенция, которая остановилась и несколько раз
перекрестилась, беспрерывно кланяясь. В ее глазах застыл безотчетный страх:
можно было подумать, что она ступает на лестницу, ведущую прямехонько в
самый кромешный ад...

Чем ниже мы спускались, тем становилось прохладнее. Ощущение, честно
признаться, было отчасти жутковатое. Наконец я оказался в довольно
просторном зале, где на невысоком постаменте, огороженном канатом и обшитым
красным бархатом, стояли два стеклянных гроба. Справа стоял гроб Сталина.
Слева - гроб Ленина.

Взглянув на лицо Сталина, испещренное бесчисленными оспинами и
пятнышками, и заметив небритые щеки, подбородок, я был сильно удивлен.
Мелькнула дурацкая мысль: неужели забыли побрить? У многих проходящих мимо
гроба Сталина глаза на мгновение озарялись животным чувством ужаса: прошло
уже пять лет, как ОН умер, а рефлекс страха сохранялся.

С Лениным было по-другому: на него смотрели с умилением, да и лица
становились просветленными и умиротворенными. Как будто многие мысленно
задавали один и тот же вопрос и, не задумываясь, сами на него отвечали: "Что
было бы, если бы Ленин не умер так рано?" - "Мы бы жили богато и
счастливо..."

Ни черта подобного! Ничего бы принципиально не изменилось. Хотя,
допускаю, наш народ прозрел бы гораздо раньше: если бы Ленин оставался у
власти еще десять - пятнадцать лет, все бы разглядели настоящее его лицо,
скрытое под маской "доброго дедушки".

Почему-то и я задержался у саркофага Ленина. Его лицо выглядело
спокойным, руки мирно вытянуты вдоль тела.

Написал, что лицо выглядело спокойным, но тут же вспомнил, что, когда
обходил гроб, вдруг увидел на его лице гримасу боли, а может, и отчаяния. Я
даже оглянулся на других посетителей: видят ли они, что вижу я? Но их лица
оставались бесстрастными. Либо это было заметно только с высоты моего роста,
либо это была игра теней и они легли так именно для меня, не знаю и теперь,
но я замер от страха, пока кто-то легонько не подтолкнул меня в спину.

Я оглянулся и увидел позади строгое лицо военного. Кивком он приказал
мне продолжить движение, и я тут же пришел в себя и подчинился...

Это было мое первое и последнее посещение Мавзолея. Через три года, в
шестьдесят первом году, Сталина из Мавзолея убрали и захоронили у
Кремлевской стены. Члены Политбюро приняли решение закрыть гроб бетонными
плитами, похоже, они боялись, что Сталин выберется из-под земли. Но
почему-то не закрыли, а напрасно: прошло уже более трех десятков лет, а имя
"великого" Сталина снова на устах у многих граждан России - сильная и
жестокая длань властелина вновь привлекает рабов. Сколько же зла должен
натворить тиран, сколько людей ему положено замучить, чтобы он был навеки
проклят народом?

Как же коротка наша память...

Когда я уже был московским студентом, меня не раз приглашали сходить в
Мавзолей: и сахалинские дядя Вася с тетей Любой, и отец с матерью, когда