Чтение 28–й страницы книги ~Биография отца Бешеного~

лежащему, он с побледневшим от ужаса лицом стал суетиться над ним и
извиняться, клянясь, что не видел таблички.

Так и получилось, что вместо тумаков от разъяренного Гриши я получил
благодарность: его могло запросто тряхануть током в триста восемьдесят
вольт...

К счастью, мне недолго пришлось ходить по цехам: чем-то я приглянулся
начальнику электроцеха, и он перевел меня в бригаду по замене перегоревших
обмоток в электромоторах. На этом участке работали только женщины, и было их
двенадцать. Работа была довольно муторная, да и руки мои не были похожи на
женские. Женщины, узнав, что я считаюсь любимчиком у начальника цеха,
поняли, что от меня будет больше пользы, если они выберут меня бригадиром, и
единогласно проголосовали "за".

Вы можете себе представить шестнадцатилетнего парня, под началом
которого дюжина женщин в возрасте от двадцати до тридцати пяти лет? Кто
хочет, пусть пофантазирует...

А мы вернемся к матросам-дембелям...

Казалось, в Омске они маячили на каждом углу. На самом деле моряков
было несколько тысяч, но их черная форма, клеши, ярко начищенные бляхи
ремней настолько бросались в глаза, что создавалось превратное впечатление
об их действительном количестве, которое усугублялось тем, что они почти
всегда ходили компаниями. Но все бы было мирно, если бы моряки не решили
установить в городе порядок по своему вкусу и разумению...

Сначала им не понравились так называемые стиляги, и они стали
расправляться с ними физически: парней избивали, рвали "стиляжьи" одежды,
состригали "коки", девушек тоже подстригали, рвали одежду, словно
проституткам, ставили печати на коленки тех, у кого были слишком короткие
юбки.

Потом они записали в противники так называемых блатных: хромовые
сапожки - "прохоря", рубашка-косоворотка, чуб из-под кепки, золотая фикса и
обязательная финка в кармане.

Матросы цеплялись ко всем, кто не был похож на них. Если у стиляг,
разобщенных и физически хлипких, они не встречали отпора, то с блатными,
имевшими спаянные компании и круговую поруку, у матросов произошла осечка.
За каждый наезд на блатного братцы матросики получали в ответ по полной
программе. И чем грубее поступали матросы, тем жестче обходились с ними: за
разорванный сапог у блатного матросы получали несколько располосованных
ножами морских клеш, за сломанную руку или подбитый глаз одного блатного
двое-трое матросов оказывались в больнице с ножевыми ранениями.

Ситуация все больше и больше осложнялась, а страсти все накалялись и
накалялись: рано или поздно должен был произойти взрыв.

Правители города чувствовали его приближение, но ничего не могли
поделать: милиция была малочисленна и не справлялась со сложившейся
ситуацией. Тогда и обратились за помощью к комсомольским оперативным
отрядам, которые к тому времени стали серьезной силой.

Критическая масса неприязни матросов и блатных вскоре действительно
привела к взрыву. Он случился на танцплощадке. Один матрос сцепился из-за
девушки с блатным, и тот с друзьями разбил ему до крови лицо. Матрос
бросился к общежитию, где жили его друзья-сослуживцы, и крикнул:

- Полундра! Наших бьют!

На его клич выскочило человек пятьдесят разгневанных матросов, которые
накрутили на руки ремни с пряжками, залитыми свинцом. С угрожающими криками
они устремились на танцплощадку.

Но и блатные, видно, готовились к этой схватке: они тоже кликнули своих
пацанов. Те явились, вооруженные не только велосипедными цепями, железными
прутьями, но и ножами. Побоище было страшным. К месту схватки были стянуты
все сотрудники милиции города и "оперкомы" нескольких районов.

Трудно было сосчитать количество разбитых голов, ножевых ранений,
переломанных рук и ног, но после этого побоища, арестовав самых злостных
зачинщиков, как с той, так и с другой стороны, и отправив их в КПЗ для
проведения следствия, власти наконец приняли правильное решение - и
матросиков благополучно отправили по месту их прошлого, до флотской службы,
жительства...

Не могу припомнить, как меня затянули в оперативный комсомольский
отряд: то ли я попал туда в поисках романтики, то ли меня привлекло, что
давали три-четыре свободных оплачиваемых дня в месяц, да еще увеличивали
отпуск, Бог его знает. Но уж точно не из идейных соображений.

Самым интересным было то, что в эти оперотряды чаще всего вступали
закоренелые уличные хулиганы, что поощрялось особо: можно было
отрапортовать, что энное количество неблагополучных ребят "исправилось" и
они сами успешно борются с преступными элементами.

Резонно спросить, что влекло хулиганов в оперотряды? Ответ лежит на
поверхности: если раньше эти ребята, давая выход молодой энергии, пускали в
ход кулаки, все время подвергаясь опасности попасть за решетку, и считались
обыкновенными хулиганами, то сейчас они не только не наказывались за
аналогичные поступки, но и поощрялись, а некоторые и наделялись властью.

Хотя, должен признаться, это был очень ловкий ход со стороны властей,
двойной удар, говоря словами одной модной рекламы - "два в одном флаконе".
Во-первых, в прошлом трудные подростки постепенно начинали думать о пользе
общества, действительно становились его полезными членами, во-вторых, они,
всерьез взявшись за дело, довольно сильно прижали преступность в городе.

Как я уже дал понять выше, меня нельзя было считать в то время
пай-мальчиком, да и "шалости" нашей компании были на грани криминала. Меня
из-за плохого поведения даже в комсомол приняли на пару лет позднее, чем
было положено по возрасту, да и то только потому, что мою фамилию случайно
не вычеркнули из наградного списка ЦК ВЛКСМ "за отличную работу в
комсомольском оперативном отряде".

Этот список стал результатом того, что трое наших оперативников, в их
числе и я, сумели задержать опасного рецидивиста, имевшего за спиной тройное
убийство.

Все произошло случайно, довольно глупо и крайне опасно для жизни,
особенно для моей. У нас в штабе давно висело несколько фотографий
преступников, находящихся в розыске, и, вовсе не думая о них, мы втроем
мирно патрулировали свой участок. Медленно прогуливались, как бы
одновременно и патрулировали, трепались, рассказывали анекдоты и всякие
истории. На рукаве у каждого - повязка с тремя буквами - О К О, аббревиатура
названия отряда. Когда я что-то рассказывал и случайно взмахнул рукой, то
заметил, как один мужик, в сторону которого совершенно нечаянно был
направлен мой взмах, замер, глаза его тревожно забегали и он резко
повернулся и пошел в противоположном направлении. Его лицо показалось мне
знакомым, но я не мог вспомнить откуда. Чисто интуитивно я прервал свой
рассказ и коротко бросил напарникам:

- Пацаны, берем того мужика! Только без шухера!

Поскольку я был бригадиром десятки, для них это прозвучало как приказ,
и мы прибавили шагу, продолжая беседовать ни о чем. Мужик оглянулся и тоже
ускорил шаг, мы едва не бегом, он - тоже. Трудно сказать, сколько
продолжалась бы эта странная погоня, если бы преследуемый вдруг не
остановился и решительно не пошел нам навстречу. Скорее всего он подумал,
что легко справится с такими сопляками, как мы, тем более что он, как
выяснилось, был вооружен.

- А ну, брысь, мусорки херовы! - грозно прорычал он, держа руку в
кармане.

"Нож!" - промелькнуло в моем мозгу, и я впился взглядом в эту руку,
стараясь не упустить ни одного движения.

Дело в том, что многие из нас, "оперкомов", в том числе и я, ходили в
спортклуб "Динамо" на занятия по военизированной борьбе самбо, которую
изобрел олимпийский чемпион по вольной борьбе легендарный Харлампиев. Я
достиг неплохих результатов и потому чувствовал себя уверенно.

Мы не испугались его угроз и продолжали идти на него. Мужик прищурил
глаза, и я понял, что он сейчас вытащит руку с ножом. Неожиданным броском
вперед я перехватил его руку, не дав ему вытащить ее из кармана, и заломил
болевым приемом. Мужик успел ударить меня кулаком свободной руки в лицо, но
в ажиотаже я не почувствовал боли, хотя он разбил мне бровь и кровь ручьем
хлынула из раны, заливая мне глаза. От злости я еще сильнее нажал на локоть,
мужчина вскрикнул, и тут же где-то внизу прозвучал громкий хлопок.

Я не сообразил, что это за звук, а потому совершенно не среагировал на
него. Тут на помощь подоспели и мои напарники. Мы скрутили мужика и
позвонили в штаб. Вскоре приехал сам начальник штаба, как мы его уважительно
называли, "наш Жужа".

Жужа была его фамилия. Он был украинец, родом из Харькова: в Омск он
прибыл с теми самыми матросами-дембелями, да так и остался. На флоте Жужа
был старшиной первой статьи. Под два метра ростом, килограммов под сто
двадцать весом. С пудовыми кулаками и удивительно дет-ской, доброй, но
бесстрашной душой.

Когда он еще был не начальником штаба, а простым оперативником и
дежурил на "пятачке" - так называлась открытая танцплощадка, его напарник
пошел в туалет, и Жужа остался один. Вспыхнула драка между двумя компаниями,
и Жужа, не думая об опасности, ринулся в самую гущу, чтобы прекратить
столкновение. Быстро раскидав основных зачинщиков: кого нокаутировав, кого
отбросив подальше, он хотел задержать самого буянистого, но тот взмахнул
рукой и полоснул Жужу по груди. Оказывается, в руке он сжимал опасную
бритву.

Ранение было серьезным, и "наш Жужа" упал. Бандит бросился бежать, но
тут вернулся напарник Жужи, который, склонившись над раненым, попросил
знакомых ребят вызвать "скорую" и позвонить в штаб отряда...

Услышав, что порезали Жужу, все "оперкомы" бросились к машине - в тот
раз дежурила бортовая, и через пять минут мы были на месте. Это был
бесславный день для всех, кто отрывался тогда на "пятачке": мы так
разозлились за нападение на своего любимца, что били подряд всех парней, кто
попадался под руку, как говорится, невзирая на лица.