Чтение 29–й страницы книги ~Биография отца Бешеного~

Мы прочесали весь район и под утро все-таки разыскали того, кто порезал
Жужу. После нашего с ним общения он с немалым трудом пришел в себя в
больнице и калекой отправился на зону. Нас боялись и так, но после этого
случая стоило где-то возникнуть заварушке и кому-то прокричать, что
"оперкомы" едут, как все тут же разбегались. Во всяком случае, в нашем
районе в то время тяжелых преступлений почти не было и жители нас уважали.

Придя к нам, Жужа быстро стал любимцем всего отряда, и вскоре его
единодушно выдвинули в начальники штаба. Он-то и приехал тогда, когда мы
захватили того мужика. Выяснилось, что это опасный преступник и в кармане
его был не нож, как я подумал, а пистолет. И если бы его рука чуть
отклонилась, то пуля попала бы мне в живот.

Именно за его задержание мы и были награждены почетными грамотами ЦК
ВЛКСМ и УВД города Омска. Эти грамоты до сих пор хранятся в моем архиве
среди многочисленных дипломов, полученных мною за спортивные достижения...

Однажды в одном из интервью журналист с издевкой спросил: "И как вы
относитесь к своему "ментовскому" прошлому?"

Хотелось мне ему сказать, что в те годы, в годы "партии", комсомола и
даже пионерии, у всех было "ментовское" прошлое, а потом подумал: вряд ли
этот парень, не имевший понятия, что значит кулаком защитить честь любимой
женщины или свою жизнь, поймет меня...

К нам в отряд поступали сводки о преступлениях, совершенных в районе и
в городе. Однажды я прочитал, что в нашем районе был ограблен частный гараж.
Среди похищенных вещей указывалось и охотничье ружье с таким-то номером.
Вернувшись поздно вечером домой, я хотел пожарить картошку, но в ведре ее не
оказалось. В подвале нашего дома у каждой квартиры был свой отсек, где
хранились не очень нужные вещи и картошка.

Мама спала, отца дома не было. Я взял ведро и пошел в подвал за
картошкой. Сгребая ее в ведро, я неожиданно наткнулся на укрытое в ней
охотничье ружье. В первый момент мне и в голову не могло прийти, что это
ружье из списка украденных вещей. Но, взглянув на серийный номер, я все
понял: у меня отличная память на цифры. Поднявшись в квартиру, я разбудил
маму и прямо спросил о ружье.

Она ничего не знала, и тогда я ультимативно заявил:

- Скажи отцу, чтобы взял ружье, пошел в милицию и сам во всем
признался!

- Сыночек, не мог отец пойти на такое! Слышишь, не мог! - со слезами на
глазах запричитала мама.

Но я был непреклонен:

- Пусть пойдет и все расскажет! Если не виновен, то пусть объяснит,
откуда у него это ружье! Даю два дня! Если откажется, я пойду и все сам
расскажу!

- Господи, как ты можешь? - всхлипнула мама, но я ничего не желал
слушать, и когда пришел отец, а был он в изрядном подпитии, я поставил ему
ультиматум.

Отец полез драться, а когда я дал ему отпор, выгнал меня из дому.

Хотя я разозлился на него, но обещанные двое суток выдержал честно, а
потом пошел и все рассказал начальнику отделения милиции. Отца в тот же день
арестовали, и вскоре, как самому старшему в группе взломщиков, суд дал ему
четыре года общего режима.

Позднее выяснилось, что отец, мамин восемнадцатилетний брат Анатолий,
по которому тюрьма давно плакала, и его несовершеннолетний приятель сидели у
нас дома и пили водку. Когда водка закончилась, отец с трудом ворочал языком
и почти не держался на ногах. Он вряд ли вообще что-нибудь соображал.
Анатолию хотелось выпить еще, но денег ни у кого не было. Тут Анатолий и
сообщил, что сумеет найти деньги.

Они подхватили под руки отца и вышли из дому. Добрались до другого
двора, подошли к гаражу, прислонили отца к стенке, вскрыли гараж, забрали
то, что, по их мнению, можно было продать, и вернулись с добычей к нам.
Часть вещей спрятали в подвале, а часть Анатолий продал и купил водки...

Он с приятелем, как слишком молодые, получили по два года, а отец пошел
"паровозом"... Причем отец просил его все взять на себя и он тоже отделался
бы тем же сроком. Анатолий пообещал, но на суде сдал отца. А позднее, когда
я жил в Москве, он еще и обокрал свою родную сестру, мою маму.

Несмотря на то что отец давно простил меня, я до сих пор испытываю
жгучий стыд за тот свой поступок. Я никогда не прощу себе, что предал
близкого мне человека и он, совершенно невиновный, отсидел два года: за
хорошее поведение его освободили досрочно...

Особенно остро вину я ощутил тогда, когда сам был невинно лишен
свободы, но об этом речь впереди...

Получив аттестат зрелости, я поехал поступать в Москов-ский
государственный университет.

В этой книге мне впервые захотелось признаться, что послужило толчком к
этому решению.

В нашей команде многоборцев был парень на три года старше меня, Аркадий
Амбросик. Он был из интеллигентной семьи: и отец, и мать были инженерами.
Получилось так, что постепенно он стал моим основным соперником по
юношескому легкоатлетическому многоборью.

В отличие от Аркадия, выступающего довольно ровно во всех дисциплинах
многоборья, у меня были "коронные" дисциплины, в которых я выступал на
высоком уровне, что было очень важно для всей команды. Одно дело, когда
человек хорошо выступает в одной дисциплине, и совсем другое - когда может
закрыть еще пару. А я, кроме многоборья как такового, имел приличные
результаты в стометровке, а значит, и в эстафете четыре по сто, и был
лидером по метанию диска. Потому меня почти всегда включали в состав
команды, а Аркадия иногда оставляли дома.

Правда, был случай, когда Владимир Семенович, мой тренер, так на меня
рассердился, что едва не отлучил на полгода от команды. А все по моей
глупости...

В то время я серьезно увлекся химией и как-то решил сделать, как мы
называли, "бумажные хлопушки". В школе мы проходили тогда бертолетову соль.
Как не попробовать смешать ее с "красным фосфором" и не попугать девчонок,
бросая им под ноги? Но "бертолетова соль" тщательно пряталась нашей
химичкой, и достать ее никак не удавалось. Но разве такие мелочи могут
остановить "пытливый ум"?

Я уселся за специальную литературу и вскоре выяснил, что свойствами
"бертолетовой соли" обладает также "соль стронция", баночка которой стояла
совершенно открыто.

Несколько дней ушло на то, чтобы потихонечку "натырить" необходимое
количество "соли стронция" и "красного фосфора". И когда эти два элемента
оказались у меня дома, я вдруг решил, что "хлопушки" - совсем детская
забава, нужно придумать что-нибудь поэффективнее. Случайно я наткнулся на
фарфоровые конденсаторы, которые лежали среди инструментов отца.
Конденсаторы представляли собой двухсантиметровые цилиндрики с алюминиевыми
клеммами с обоих концов.

"То, что нужно!" - промелькнуло у меня в голове, и я принялся за
изготовление своеобразных мини-гранат.

Процесс происходил на кухонном столе. Прямо на клеенку я высыпал из
кулечка "бертолетову соль", туда же - кулечек "красного фосфора" и тщательно
смешал. Взрывная смесь для начинки мини-гранаты была готова, и дело
оставалось только за оболочкой. Пассатижами я оторвал с одной стороны
клемму-крышку конденсатора, вытащил из фарфорового цилиндрика рулончик
промасленной фольги, проложенной полоской вощеной бумаги, после чего засыпал
внутрь приготовленную "гремучую смесь" и, не подумав, что крупинки смеси
могут прилипнуть к промасленным фарфоровым краям конденсатора, принялся
закрывать его снятой клеммой-крышкой.

Вдруг прогремел взрыв. И первая мысль, посетившая мою бедную головушку,
была такая: "Почему перестало играть радио?"

У нас в коридоре висел радиотранслятор, который работал с шести часов
утра до двенадцати часов ночи, то есть с того момента, когда раздавался Гимн
Советского Союза, открывая новый день для всей страны, и до того момента,
когда гимн оповещал, что день закончился.

Я подумал, что взрывом повреждены провода радиотранслятора: мне и в
голову не могло прийти, что взрывом меня просто оглушило. Тут я взглянул на
свои руки, залитые кровью. Когда раздался взрыв, я инстинктивно закрыл лицо
руками, и это спасло глаза, в основном пострадали руки, частично задело
лицо...

Разорвавшись, фарфор конденсатора разлетелся на мелкие осколки, и
многие впились мне руки. Взорвалась и кучка смеси на столе: этим взрывом мне
сильно опалило лицо. А одна из клемм-крышек, к счастью не задев меня, словно
пуля, продырявила стекло окна в ванной. Скорость полета была такой сильной,
что отверстие получилось идеально круглым.

Пока я смотрел на руки, меня посетила вторая мысль: "Господи! Через две
недели первенство района!"

Нужно что-то делать... Вспомнив про пузырек с йодом, я бросился в
ванную комнату и полил йодом прямо на раны. Я не знал, что на открытую рану
йод лить нельзя, и кровь, естественно, пошла еще обильнее. Я вспомнил, что
прямо над нашей квартирой проживает докторша, и бросился к ней за помощью.
Когда она открыла дверь, то едва не бухнулась в обморок:

- Боже мой! Что случилось, Виктор?

- Реактивы в руках взорвались, - не вдаваясь в подробности, ответил я,
и она принялась обрабатывать мои раны перекисью водорода, потом вызвала
"скорую помощь"...

Когда мама вернулась с работы, я лежал в своей комнате на спине. Мои
руки были по локоть в бинтах, а лицом, обработанным йодом, я смахивал на
настоящего негра. Войдя в комнату, мама тоже едва не лишилась чувств и
принялась причитать, благодаря Бога, что я не лишился зрения...

Выслушав мои объяснения о причине пропуска тренировок, Владимир
Семенович так рассвирепел, что собирался на полгода исключить меня из
секции, но потом смягчился и выработал систему моих индивидуальных