— Ладно, ты не очень-то раскисай! — попытался подбодрить его Богомолов. — А то вдруг перестанешь быть Бешеным, самому же противно будет.
— Я не раскисаю, я так, размышляю… Устал, наверное. Впрочем, все это ерунда… Константин Иванович, я перезвоню насчет того самолетика?
— Дай мне полдня, я все выясню.
— Тогда до связи!
Узнав, что Джанашвили исчез из страны, Гоча-Курды моментально вычислил, кто мог нарушить условие сходки: с его подачи, троих кавказцев, проголосовавших против устранения Джанашвили, пасли доверенные люди Вити Камского. Причем не примитивно пасли, а пригласили их всех в ресторан, чтобы отпраздновать «день рождения» Старшего. Отказался только Долидзе. Не выпускать его из виду Гоча-Курды поручил своему самому надежному помощнику — Кириллу Горскому, отвоевавшему два года в Чечне в спецразведке.
Горский проследил, как Долидзе, покинув сходку, сразу кинулся звонить, а затем профессионально выследил, куда тот попытался скрыться. Выяснив, что квартира принадлежит Марьям, одной из любовниц Долидзе, которая сейчас отсутствовала, доложил обо всем по мобильному Гоче-Курды. Тот попросил его дождаться и вскоре приехал, прихватив с собой свою симпатичную подругу Виолетту, которая часто исполняла для него некоторые поручения, идущие вразрез с законом.
Выключив свет на площадке, они поднялись на нужный этаж, позвонили и вскоре услышали чуть настороженный голос Долидзе:
— Кто там?
— Это я, милый! -ласково отозвалась Виолетта.
— Марьям? — неуверенно спросил Долидзе и заглянул в дверной глазок: в полумраке ему удалось только рассмотреть женский силуэт. — Ты что, ключи потеряла?
— Нет, забыла…
— Хорошо…
Застучали засовы. Как только дверь подалась, Горский резко толкнул ее плечом, сбил с ног Долидзе, ворвался внутрь, перехватил его руку и ловким приемом так сильно заломил за спину, что Доля потерял сознание.
— Ты свободна, девочка моя, я позвоню! — кивнул Виолетте Гоча-Курды, и она послушно направилась к лифту.
Придя в себя, Долидзе с удивлением обнаружил, что лежит на полу со связанными руками и ногами. Во рту его торчал кляп, а на шею накинута петля, конец веревки тянулся к железному крюку, вбитому в потолок. На этом крюке раньше висел кожаный мешок, наполненный песком: первый муж Марьям всерьез занимался боксом.
— Ну, что, Доля, как ты себя чувствуешь? — с ироническим участием поинтересовался Гоча-Курды.
Тот лишь что-то промычал в ответ.
— Нормально, — с улыбкой «перевел» Горский.
— Сейчас освободят твой рот, а ты кричать не будешь… если согласен, кивни гривой. — Старый вор говорил спокойно, уверенно, без раздражения, он даже не смотрел в его сторону, словно действительно был увлечен изучением штык-ножа, подаренного ему Горским.
Не отводя испуганного взгляда от страшной «игрушки», Долидзе кивнул в знак согласия.
— Вынь у него кляп из пасти! — попросил Гоча своего помощника и сказал: Ответь, почему ты нарушил решение сходки? Ты же знал, что ожидает того, кто пошел против Гочи-Курды!
— Нугзар — мой друг! — восстанавливая дыхание, выдавил пленник.
Долидзе лукавил: у него никогда в жизни не было друзей, как, кстати, и у Джанашвили: «Рыбак рыбака видит издалека!» Бизнес и деньги, большие деньги — это все, что интересовало его в жизни! Ради денег он был готов на любое преступление. В данном случае он рисковал своей жизнью исключительно из-за денег, очень больших денег! Дело в том, что все его капиталы, добытые грабежами, рэкетом, обманом партнеров, перепродажей наркотиков, даже убийствами, находились в банке Джанашвили. Почему? Все по той же вечной причине, которая сгубила многих, — из-за неимоверной жадности!
Когда Джанашвили не был столь богатым и влиятельным: он только-только создавал свой банк и крепко нуждался в денежных средствах, они повстречались с Долидзе на одной криминальной разборке, где оба присутствовали в качестве консультантов, причем с разных, противоборствующих сторон. Дело удалось закончить миром, и новые знакомые, довольные таким исходом, решили отметить это событие. Хорошо выпив, они разговорились, и Долидзе мимоходом упомянул о своем желании вложить свои «накопленные непосильным трудом» сбережения в какое-нибудь надежное дело, намекнув при этом, что не прочь получить за это существенную благодарность.
Здесь требуется небольшое пояснение. Дело в том, что по всем воровским «понятиям» никто из настоящих жуликов никогда не заговорит о получении процентов. Причем совсем не важно, о ком идет речь — о себе самом или о должнике, у которого выбивается долг. Ни о каких процентах при возврате и разговор не заводится: только конкретная сумма, одолженная кредитором. Любой, кто заикнется о процентах, будет объявлен «ростовщиком». Поэтому-то желание Долидзе и звучало иносказательно, словно намек на получение благодарности за доброе дело.
Честно говоря, это воровское правило приводит автора в определенный тупик, и вот почему. Как же тогда можно охарактеризовать действия крутых ребят из криминального мира, которые при задержке выплаты должником своего долга ставят его «на счетчик»? Кто не слышал, что такое «поставить на счетчик», поясняю: каждый день просрочки увеличивает сумму долга на Некий процент!
Как же еще назвать этих крутых ребят, как не «ростовщиками», хотя они и прикрываются понятием штрафа.
— Значит, ты, как верный друг, наплевал на мое предупреждение и тут же сообщил Лысому Нуге о решении сходки?
— Прости, братан! — взмолился Долидзе.
— Бог простит! Ты, Доля, сам выбрал свою долю… — Гоча довольно улыбнулся. — Интересный поворотик! Прощай, Доля! — Гоча-Курды встал с кресла и направился к выходу, не обращая ни малейшего внимания на стоны и хрипы, раздавшиеся за его спиной.
Богомолов выполнил свое обещание, к концу дня сообщив Савелию все: и что это был за самолет, в котором улетел Нугзар, и по какому маршруту он отправился.
Джанашвили, зная, что криминальные авторитеты, выписав по его душу профессиональную бригаду киллеров из Питера, перекроют ему все ходы к отступлению, дозвонился до Велихова и, заклиная его всеми святыми и обещая золотые горы, выпросил надень принадлежащий Велихову небольшой реактивный самолет.
Собрав все имеющиеся у него ценные бумаги, валюту и драгоценности, Джанашвили набил ими большую сумку и отправился на аэродром Мячково. Он приказал Бахрушину обеспечить его самой надежной охраной, и белый бронированный «Линкольн» Нугзара сопровождало аж сразу четыре джипа с вооруженными охранниками. Костя Рокотов, ехавший в отдалении за этой внушительной кавалькадой, от нечего делать думал про себя — сколько же миллионов должен был нахапать Нугзар, коли он так себя оберегает?
Самолет с Джанашвили и его людьми долетел до Минска, там его дозаправили, и вскоре он пересек границу, отделяющую Восточную Европу от Западной. Самолет приземлился в Вене. Там его пассажиры высадились, и он уже пустой вернулся в Париж.
Это рассказал Савелию генерал Богомолов, а Савелий перекинул полученные новости Андрею Ростовскому. Ни Ростовский, ни кто другой из криминальных лидеров не поинтересовались, откуда у Савелия взялась эта информация. Их больше занимала плотно набитая спортивная сумка, с которой Нугзар покинул страну. Этой сумке суждено было стать наградой за уничтожение неугодного «законникам» Нуги.
Это только кажется, что Европа большая. На самом деле, по сравнению с нашими российскими просторами, где расстояния измеряются сутками нахождения в пути, Центральная Европа поражает своей уютной компактностью. Ее всю за день-другой можно проехать на машине.
По большому счету в Европе спрятаться гораздо труднее, чем в России. У нас отъехал от Москвы километров за сто, зашел в первую попавшуюся деревушку и живи, сколько тебе влезет; ни одна собака о тебе не узнает, лишь бы носа на люди не казал. А в Европе таких глухих уголков, как у нас, вовсе не осталось. Там почти везде цивилизация, даже самые заштатные деревни напоминают город.
В последние годы столько русских поселилось в Европе, столько наших туристов совершает туда свои шоп-набеги, столько бизнесменов завели совместные дела с тамошними деловыми людьми, что наших можно встретить буквально всюду: в любой стране, в каждом мало-мальски значительном городе. Как всем известно, с недавнего времени и наша братва полюбила тихую старушку Европу. Потеснив на некоторых территориях местных воров и бандитов, наш криминалитет уверенно чувствует себя там, где еще несколько лет назад никто не слышал звуков русской речи…
Принимая во внимание все вышеизложенное, не стоит удивляться, что не прошло и недели, как место, где в Европе затаился Джанашвили, уже вычислили.
Представители криминального мира разных стран, когда дело не касается профессиональной конкуренции, всегда помогают друг другу решать те или иные проблемы. Джанашвили собрался осесть в тихой и мирной Австрии, в уютном старинном городе Зальцбурге. Он расположен неподалеку от границы с Германией, и в случае потребности, всегда можно было ее пересечь и по отличному автобану добраться до шумного Мюнхена за пару часов. Мирский, который неплохо знал немецкий язык (этим, кстати, и был во многом определен выбор нынешнего места обитания, хотя у Нугзара имелась собственная вилла на Кипре), арендовал большой дом в окрестностях Зальцбурга — и троица русских «беженцев» поселилась в нем.
Джанашвили нервничал: ему даже здесь неспокойно было, и он требовал от Бахрушина, который теперь выполнял функции личного телохранителя Нугзара, чтобы тот постоянно проявлял бдительность. Это выражалось в том, что Палыч, вооружившись кольтом, по нескольку раз в день обходил по периметру всю ограду дома и осматривал установленные через каждые тридцать метров телекамеры наружного слежения. В первые дни Бахрушин делал это чуть ли не каждые два-три часа. Но потом они с Мирским приискали одного папенька — тот работал вышибало в местной пивной и вполне подходил для такой элементарной работы.
Опасаясь покушения, Нугзар никуда из дома не выходил. Бедняге Мирскому пришлось стать для него настоящей нянькой: «хочу это», «достаньте», «приведи девочек» — это хныканье Витя Мирский слышал на каждом шагу. Никогда ему не было со своим шефом так трудно, как сейчас. Виктор, подыскивая подходящие причины, старался почаще уезжать из дома, оставляя Джанашвили на Бахрушина. Те, в отсутствие Мирского, часами играли в карты, пили водку и зевали от одолевавшей их скуки.
Мирский же в свои многочисленные отлучки весело проводил время, расхаживая по местным ресторанам или посещая заведения, украшенные красными фонарями.
Конец Нугзара Джанашвили был предрешен, когда на крючок бригаде киллеров, уже направленных в Зальцбург по наводке австрийских авторитетов, попался Виктор Мирский.
Он только что слез с аппетитной мулатки, с которой, нанюхавшись до одури кокаину, забавлялся весь сегодняшний вечер. Мулатка, зная, что этот русский всегда платит щедро, выполняла все его прихоти. Сексапильная, с кожей шоколадного цвета, она делала все, чтобы выжать из Мирского все соки: ее пухлые большие губы обшарили все закоулки тела Виктора; она играла с его мужским достоинством, как с куклой, то повязывая на его плоть пестрые бантики, то осыпая его по всей длине поцелуями.
Исчерпавший последние силы, Мирский сидел на густом мохнатом ковре, устилавшем пол комнаты Зулу в элитном зальцбургском борделе. У него оставалось сил только на то, чтобы, поставив бокал с шампанским на голую спину мулатки, которая вытянула свое стройное юное тело рядом с ним на ковре, поглаживать ее выпяченные ягодицы и, преодолевая легкий отходняк от кокаина, маленькими глотками попивать шампанское.
Неожиданно дверь в комнату растворилась, и в нее вошли двое элегантно одетых мужчин лет по тридцать. Но модные костюмы не могли скрыть накачанные мышцы и мощные грудные клетки. Они были почти одного роста и даже похожи друг на друга: при некотором допущении они вполне могли сойти за братьев. Их лица не отличались ярким интеллектом, но и не были лишены привлекательности. Единственная особая примета, сразу бросавшаяся в глаза, — родинка, примостившаяся над правой бровью одного из них.
Они вошли в сопровождении женщины лет сорока, на плечи которой был накинут шикарный шелковый халат до самых пят, а голову покрывали такие шикарные, спускавшиеся существенно ниже плеч волосы, что сразу мелькала мысль о дорогом парике. Это была хозяйка заведения. Ткнув красивым холеным пальчиком в сторону мулатки, она проговорила томным манерным голосом, каким обычно говорят мужики, поменявшие пол.
— Зулу, эти господа ищут своего друга, — произнесла она и добавила: — Они сказали, что он — русский, вот я и подумала, что среди всех наших девочек только у тебя есть русский…
Мирский, мельком взглянув на вошедших, сразу обо всем догадался. От обуявшего его ужаса он поперхнулся шампанским и тем не менее сделал попытку спастись, попытался вскочить с ковра, но один из пришедших, тот, что с родинкой, нежным тоном сказал ему, во всю ширь улыбаясь для женщин:
— Сиди, сучка, и не рыпайся, если хочешь жить!
Второй мужик, извинившись по-английски, на корявом немецком объяснил проституткам, что они хотят поговорить с Виктором наедине, а потому и просят дам удалиться.
Хозяйка подала знак девушке, и та, пожав плечами, двинулась за ней.
— Одевайся! Быстро! — приказал тот, что с родинкой.
— Не убивайте меня, я сделаю все, что вам нужно! — захныкал Мирский, спеша выполнить приказ.
— Ты и так будешь делать все, что мы тебе скажем… — угрюмо сказал второй. — Никто не любит, когда его долго и медленно разрезают на кусочки…
— Где сумка? — спросил первый, когда Виктор оделся и они втроем вышли на улицу.
— Какая сумка? — не понял Мирский.
— Мягкая, спортивная, большая, которую из Москвы взял с собою твой шеф. Предупреждаю один раз: соврешь и тут же потеряешь первый палец, второй раз — руку, а третий раз, сам понимаешь, навсегда избавим тебя от головной боли и от перхоти. — Парень с родинкой говорил тихим, вполне дружелюбным тоном, но от этого тона у Мирского пробежал мороз по коже.
— Кажется, он отвез ее в местное отделение Дойчебанка… — дрожащим голосом неуверенно сказал Виктор.
— Если она окажется спрятанной в доме, ты об этом очень пожалеешь! — вовсю улыбаясь, пригрозил парень с родинкой.
— Нет, она точно не дома! Клянусь вам! — Мирский сейчас чувствовал себя, как кролик перед удавом: его трясло мелкой дрожью, язык заплетался настолько, что он с трудом произносил слова.
Киллеры усадили Мирского в его машину. Тот, что с родинкой, взялся за руль, а второй сел на заднее сиденье с Виктором. Машина направилась к дому Джанашвили.
— Сейчас ты поможешь нам войти в дом, — сказал второй Виктору, — если все пройдет без проблем, мы тебя отпустим. Да не трясись ты, еще в штаны наделаешь… — брезгливо поморщился киллер.
— А как… ну, это… я вас должен провести?
Конечно, у Мирского промелькнула мысль, что его вряд ли оставят в живых: кому нужен свидетель, видевший участников похищения? Но, как говорится, надежда умирает последней. Почему-то Мирский был уверен, что Джанашвили хотят похитить, а может быть, и просто завладеть тем, что находится в сумке, то есть деньгами. Если так, то его, вполне вероятно, оставят-таки в живых: одно дело — грабеж или похищение, другое — убийство. Моментально все проанализировав, Мирский решил, что никакие деньги и ценности, тем более чужие, не стоят его собственной жизни, а потому нужно просто не злить этих преступников и точно выполнять их требования.
— Сейчас сядешь за руль, мы подъедем ко входу. Ты выйдешь, откроешь дверь и не будешь ее закрывать. Все остальное — наши проблемы. Только не вздумай бить тревогу — тогда умрешь очень и очень больно!
— Хорошо, я все сделаю… — прошептал Мирский. Он окончательно сдался, понимая, что если их нашли и здесь, несмотря ни на какие ухищрения, то уж его-то найти не составит никаких проблем. — Вы правда меня отпустите?
— Да, не ссы только…
Перед самой оградой парень, сидевший за рулем, приказал Мирскому занять водительское место, и тот повел машину к воротам. Тот, что с родинкой, отодвинув сиденье назад до упора, притаился спереди, а второй достал небольшой автомат с глушителем и, уперев его ствол в бок Мирскому, спрятался сзади.
Перед воротами Виктор набрал код дистанционного управления, створки ворот автоматически разъехались, и машина медленно подкатила к парадному входу в дом. Мирский вышел из машины и поднялся по невысокому крыльцу к входной двери. — Палыч, это я, открывай! — нервно улыбаясь и облизывая от волнения губы, проговорил Мирский прямо в зрачок висящей над дверью телекамеры.
Через мгновение замок щелкнул, и дверь распахнулась. Виктор вошел в нее и поставил собачку замка на предохранитель — теперь язычок замка не мог сработать. Мирский вошел в дом. Выждав с минуту, из машины крадучись выползли киллеры и тоже пробрались в дом.
По дороге Мирский рассказал незнакомцам, где и что в доме находится, так что они ориентировались в нем почти безошибочно. Парень с отметиной сразу отправился наверх, в спальню Джанашвили. Второй пошел по коридору первого этажа к комнате, в которой была оборудована охранная автоматика и где скорее всего был Бахрушин.
Второй киллер все рассчитал правильно: не успел он сделать и нескольких шагов, как из комнаты видеонаблюдения вышел Бахрушин. Киллер немедленно нажал на спуск. Раздалось несколько глухих хлопков, и Бахрушин упал, обливаясь кровью, на пол. Для порядка киллер произвел контрольный выстрел в голову и только после этого пошел назад, в глубь дома. В гостиной он увидел сидящего на диване трясущегося от страха Мирского. Тот нервно кусал ногти и ждал, когда и чем все кончится.
— Пошли наверх! — приказал киллер, ткнув его в плечо автоматом.
Круз Андрей
Никитин Юрий
Корнев Павел
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Пехов Алексей