Виктор ДОЦЕНКО

СРОК ДЛЯ БЕШЕНОГО

ПРИБЫТИЕ В ЗОНУ

Кумачовый плакат на побелевшем от изморози фронтоне здания вокзала
небольшого городка гласил: "Вся власть принадлежит народу!"

Было раннее утро. Московский пассажирский еще медленно катил, сопя и
лязгая тормозами, по первому пути, когда, пробежав по пустынному перрону,
отряд автоматчиков оцепил место предполагаемой остановки последнего
вагона. Три немецкие овчарки, подрагивая густой шерстью, застыли, точно в
ожидании привычной команды: "догнать, схватить, сбить с ног, загрызть".

Заиндевелый вагон, похожий на почтовый, мертво глядя непроницаемыми
окнами, замер, громыхнув, в кругу оцепления. Высокий сухопарый капитан
устремился к распахнувшейся двери навстречу соскочившему со ступенек
молоденькому лейтенанту, за которым появился двухметровый сержант с
огромной кипой папок.

- Что-то много! - ответив на приветствие и хмуро кивнув на папки,
бросил капитан. - Машин-то всего три... Опять как сельдей в бочки
напихивать придется, - тяжело вздохнул он.

- Начнем, пожалуй? - спросил лейтенант.

- Давай, давай, лейтенант! - нетерпеливо буркнул капитан, переминаясь
с ноги на ногу. - Больше часа ждем: заморозили совсем!

Пожав плечами, лейтенант взял у сержанта верхнюю папку и выкрикнул:

- Альп-боев! - Лащу тут же передал капитану. В тамбуре солдат, под
стать сержанту, такой же здоровенный, зычно крикнув "Есть!", подтолкнул к
выходу черноволосого паренька лет двадцати, который тонким голоском с
восточным акцентом отрапортовал:

- Алл Акбарович, тысяча дзаятьсот шсстдэсэт восмой, стата сто Басмой,
част второй, сам лат!

После чего он спустился на перрон, завел руки за спину и встал на
место, указанное капитаном.

- Ты, чурка! Впервые замужем, что ли? Быстро на корточки! - зло
приказал тот.

- Букреев! - продолжил перекличку лейтенант.

- Владимир Юрьевич, тысяча девятьсот пятидесятый, статья сто шестая,
часть третья, шесть лет строгого режима, - вяло ответил пересыльный в
кожаном пальто и опустился на перрон рядом с Альитбаевым.

- Сухонов!

- Валерий Юсупович, девяносто третья прим, девять лет!

- Не понял? - рявкнул капитан.

- Валерий Юсупович, девяносто третья прим, девять лет! - спокойно, не
повышая голоса, повторил мужчина лет пятидесяти.

- Ты чего, еть твою мать, забыл, как отвечать нужно? Может,
напомнить? - обозлился капитан.

- Ты, начальник, меня на репетэ не бери и маму мою оставь в покое: не
с сявкой базаришь! - Сверкнув фиксой, Сухонов прищурил глаза и взглянул на
капитана в упор.

Перехватив недобрый взгляд, капитан, не отводя глаз, выдержал паузу,
соображая, как реагировать на явную дерзость, потом взглянул в карточку
пересыльного и, решив не связываться, подчеркнуто вежливо произнес:

- Сухонов!

- Валерий Юсупович, тридцать седьмой, девяносто третья прим,
девять...

- Вот так! Займите свое место... - удовлетворенно кивнул капитан.

- Говорков! - выкрикнул лейтенант.

- Савелий Кузьмич, тысяча девятьсот шестьдесят пятого, восемьдесят
восьмая, часть вторая, девять лет строгого, - громко, но безразлично
ответил кряжистый, крепко сколоченный парень, укутанный в синее байковое
одеяло, чуть прикрывающее наручники.

Заметив его, капитан внимательно изучил его карточку и тихо бросил:

- Смотри у меня, паря: не советую... пристрелю на месте!

Пропустив мимо ушей слова капитана, Савелий Говорков скользнул
равнодушным взглядом по случайным прохожим, глазеющим на происходящее
через оцепление автоматчиков, поправил сползающее одеяло и занял место в
сидячем строю.

- Никитчук!..

Перекличка шла своим чередом. Стоял конец ноября, и утро выдалось на
редкость морозное. Осужденные же были одеты так, будто сошлись из разных
времен года: летние курточки и пиджаки, пальто и легкие плащи, меховые
полушубка и ватники.

Парень, закутанный в байковое одеяло, привлекал к себе внимание
окружающих не только странной экипировкой и наручниками, но и всем своим
невозмутимым, внушительным видом. Он как изваяние сидел на корточках, ни с
кем не общаясь. Взгляд его голубых глаз был тяжелым и совершенно
отсутствующим, словно все, происходившее вокруг, не имело к нему никакого
отношения...

Получив, наконец, все дела, капитан сложил часть их в простой черный
мешок, другую - в толстый портфель и передал все сержанту. Потом медленно
обошел сидящих на корточках людей, приговаривая:

- Вы приехали в благословенный край, и закон для вас сейчас - Я! Все
команды выполнять только бегом! Шаг влево, шаг вправо - считаю за побег, и
стреляем без предупреждения... Ясно?!

Оглядев сидячий строй, он остановился взглядом на парне в одеяле и
скомандовал:

- Первая группа - встать!.. За мной - марш!.. Осужденных погрузили в
три закрытые спецмашины, прозванные в народе "воронками" или "черными
Марусями". Колонна двинулась в путь и уже через несколько километров
оказалась в тайге.

В машинах действительно было тесно, так что некоторым пришлось стоять
согнувшись. На ухабах трясло - негромкая дружная ругань отмечала каждую
выбоину.

Внутри было немногим теплее, чем на воздухе, и Савелий Говорков зябко
кутался в одеяло. Наручники с него сняли. Притиснутый в угол, он смотрел
прямо и безучастно.

Худой парень со шрамом через весь нос толкнул в бок соседа Савелия:

- Слышь, Каленый, ты же в 174-й хате парился?

- Ну? - мрачно отозвался Каленый. Его неестественно красное лицо
оправдывало кличку.

- Значит, Студента к вам кинули?

- Ну?.. Это какого?

- Весь прикинутый такой... по фирме... Капустой еще башлял...

- Ну? - нахмурился Каленый, не понимая, куда клонит незнакомец со
шрамом.

- Лапти гну!.. Тоже ведь за валюту парится... А этот, - он кивнул,
кривясь, на Савелия, - в одном одеялке... Ощипали, что ль?

- Метлу-то придержи! - не поворачиваясь к нему, внятно проговорил
Говорков. - Расшлепался...

Глазки парня со шрамом грозно блеснули: что позволяет себе этот фраер
с валютной статьей? Но тут машину тряхнуло на очередном ухабе - тесная
полутьма выдохнула отборный мат, однако Савелий расслышал шепот
краснолицего:

- Не вяжись, я с ним в трюме парился... Видел, менты, его везде в
браслетах таскают?.. Побздехивают, как бы носы им снова не порасквасил...

Машину вновь тряхнуло, и Савелий перехватил краем глаза Каленого,
шептавшего на ухо парню со шрамом:

- Одно слово: бешеный! И кликуха такая...

Ехали долго, молчали, вдруг тишину нарушил чей-то голос:

- Что, братва, может, покурим?

- Я тебе покурю! - тут же отозвался молоденький солдат за решетчатой
перегородкой. - Потерпишь...

- Слушай, начальник, куда нас кинут? - решив "пообщаться", спросил
парень со шрамом.

Солдат, покосившись на спящего сержанта, нехотя обрезал:

- Не разговаривать!

- Не будь фраером! Чего секреты разводишь? - протянул тот, но солдат
демонстративно отвернулся и стал смотреть в окно. Тогда парень со шрамом
решил подначить его.

- Хотя чего я тебя спрашиваю: первогодок... - ухмыльнулся он. - Был
бы дед, может, и доверили бы, а так... Не знаешь, так и скажи, а то
темнишь - "не разговаривать".

- Это я-то не знаю? - обиделся солдат. - Ошибаешься, на пятерку вас,
вот! - с достоинством заявил он.

Одобрительный смех смутил солдата: провел его парень со шрамом. Он
покачал головой, хотел что-то сказать, но только махнул рукой.

- Да ты не серчай, начальник, сейчас приедем и сами узнаем этот
"секрет"... Кроме пятерки, здесь еще зоны есть: тройка, семерка,
десятка...

- Старые сведения, - усмехнулся солдат. - Закрыли десятку, там теперь
семнадцатая, женская...

- Бабская? Ништяк! Может, заочницу словлю? Может, адресок подкинешь?

- Зачем тебе заочницы? На пятерке своих Маш хватает! - рассмеялся
словоохотливый "начальник".

- Не-е-ет, - с серьезной миной протянул парень, - завязал я с этим
делом наглухо!

- Узлом, что ли? Чего так?

- За СПИД слыхал? Страшная штука, говорят... Хуже проказы: гниет